Андрей Боголюбский - Алексей Карпов

Слово Андрея Боголюбского невелико по объёму. Здесь очень мало конкретики, ничего не говорится, например, о болгарском походе князя. Автор, вероятно, лишь подразумевает его, принося благодарность Господу и Его Матери, «благодатию заступающе ны от всех бед и болезни и от всех враг видимых и невидимых и победу от нея имея на враги (выделено мной. — А. К.)». Оказывается, праздник 1 августа был введён лично князем Андреем Юрьевичем; никаких имён церковных деятелей — ни константинопольского патриарха, ни русских иерархов — здесь нет. Не упоминает Андрей и об императоре Мануиле, ссылаясь лишь на пример не названных по имени византийских императоров, установивших подобное празднование в своей столице: «…якоже в Костянтине граде уставиша святии цари благовернии… тако и сий праздник уставлен бысть худым и грешьным рабом Божиим и Пречистыа Его Матере Богородица Андреем князем, сыном Георгьевым, вънуком Манамаховым именем Владимера, царя и князя всеа Руси». От себя лично обращается Андрей с благодарственной молитвой к Спасу и Богородице и в заключительной части Слова: «…Тако и мне, грешному и недостойному Андрею, приложита неизреченный милости своеа свыше посылающе». (В одном из списков Слова переписчик убрал имя князя и приспособил текст к общецерковному чтению: «…и нам, грешным, приложита неизреченныя милости своеа…»)

Мы уже говорили о том, что в общении с Высшими силами (а Слово обращено именно к ним) Андрей охотно прибегал к уничижительным самохарактеристикам. Очень похоже: «грешным рабом Твоим Андреем» — князь назвал себя и в молитвенном обращении к Богородице на пластине из владимирского Успенского собора. Но нельзя не обратить внимание на то, с какой гордостью говорит он о своих предках, и прежде всего о своём деде Владимире Мономахе, который назван здесь «царём и князем всея Руси». Следовательно, и сам Андрей, «худой и грешный раб Божий», мог претендовать на царский титул! Пройдёт совсем немного времени, и Андрей будет поименован «царём», или «цесарем», — этот титул мы встречаем в начальной части Слова о празднике 1 августа.

Как справедливо отмечает Г.Ю. Филипповский, Слово о милости Божий Андрея Боголюбского и Слово о празднике Всемилостивому Спасу и Пресвятой Богородице — это два самостоятельных произведения, посвященных установлению нового для Руси праздника. Первое из них, принадлежащее перу самого князя, предшествует по времени второму и — как некое «программное установление» — «выступает в качестве основного документа, санкции на введение праздника»{221}. Второе же Слово можно рассматривать как дальнейшее развитие темы. Личные мотивы, присутствующие в первом произведении, здесь устранены, и всё сочинение приспособлено для общецерковного использования. Очевидно, что оно представляет собой своего рода «узаконение» (или, точнее, попытку «узаконения») праздника на общецерковном уровне. Заключительная молитва к Спасу и Божией Матери звучит здесь от имени не одних только суздальцев (и тем более не от имени князя Андрея), но от имени всей Русской земли и всех русских людей:

«И ныне тако покрый, Владыко, Руския земля, люди твоя вся, уповающая на Тя. Тем вси припадем Ти, глаголюще: “Господи Исусе Христе, что Ти въздамы о всех, яже въздасть нам. Велий бо еси и чюдна дела Твоя…”»; и т. д. Примечательно, что автор Слова о празднике вспоминает строки 79-го псалма: «Господи, призри с небеси и вижь и посети винограда Своего, и сверши, еже насади десница святая Твоя» (Пс. 79: 15–16). Это те самые слова, с которыми некогда обращался к Богородице князь Владимир, Креститель Руси, по завершении строительства киевской Десятинной церкви. Мы уже говорили о том, что именно Владимира Святого избрал для себя образцом, примером для подражания князь Андрей Боголюбский. А потому можно думать, что в Слове на праздник цитируется не только Псалтирь царя Давида, но и молитва князя Владимира Святославича{222}.

«Византийская» составляющая Слова, очевидно, была связана с желанием Андрея и его окружения добиться признания нового праздника Греческой церковью. Отсюда и ссылки на «установления» императора Мануила и константинопольского патриарха. Обращение к авторитету греческого царя присутствует и в заключительной части Слова на праздник 1 августа. «Аз же написах Ти се повелениемь цесаря Мануила и всего причта церковьнаго, — объясняет неизвестный нам автор, — да празднуемь вси обыце месяца августа 1 день в славу Святыа Троица»[98].

Но ведь Византийская церковь, повторюсь ещё раз, этого праздника не знала! Так что же, получается, что Андрей и люди из его ближайшего окружения решились прибегнуть к прямой фальсификации? Да ещё к такой, которая легко могла быть раскрыта не только в Константинополе, но и в Киеве и даже в Ростове, в окружении епископа-грека?! Разумеется, нет. Такого попросту быть не могло.

Ссылка Андрея на «установления» «святых благоверных царей», а авторов Слова — уже непосредственно на императора Мануила имела в виду церковный праздник, действительно существовавший в Константинополе и действительно отмечавшийся 1 августа. Только смысл этого праздника был иным.

Ещё в конце XIX века выдающийся историк Русской церкви архиепископ Сергий (Спасский) в своём монументальном труде «Полный месяцеслов Востока» разъяснил, что русский по своему происхождению праздник Всемилостивому Спасу и Пресвятой Богородице имеет своим истоком греческий праздник Происхождения честного и животворящего Креста Господня, известный в Константинополе по крайней мере с IX века. Праздник этот заключался в ежегодном изнесении креста «на дороги и улицы» Константинополя «для освящения мест и в отвращение болезней» и был тесно связан с императорским дворцом. Накануне, 31 июля, крест выносили из царской сокровищницы и полагали на алтаре «Великой церкви», то есть Константинопольской Софии. «С настоящего дня и далее до Успения Богородицы (15 августа. — А. К.), творя литии по всему городу, предлагали его потом народу для поклонения». 14 августа, накануне Успения, крест возвращали в царские палаты. «Этот обычай в соединении с другим обычаем Константинополя освящать в придворной константинопольской церкви воду первого числа каждого месяца (исключая январь, когда освящение совершается 6-го числа, и сентябрь, когда оно совершалось 14-го) и послужил основанием праздника в честь святого и животворящего креста и торжественного освящения воды на источниках, которое совершается 1 августа», — цитирует архиепископ Сергий греческий часослов 1897 года. Это был местный праздник Константинопольской Софии, не отмечавшийся в других константинопольских церквах и монастырях и тем более в других областях Империи. А потому он и не был показан в большинстве ранних греческих месяцесловов. И только с XII–XIII веков, с распространением Иерусалимского устава, это местное празднество делается общим, достигнув к концу XIV века и русских земель{223}.