Андрей Боголюбский - Алексей Карпов

Впрочем, для нас не столь важно, имело ли место одновременное выступление в поход русского князя и греческого царя или, тем более, одновременное видение ими «огненных лучей». В истории Андрея Боголюбского гораздо важнее другое. Сравнение его с Мануилом, а похода на болгар — с походом на «сарацин» греческого императора (действительным или мнимым) свидетельствует о том, что поход русской рати воспринимался прежде всего как общехристианское дело, как вклад Андрея в совместную борьбу христиан с врагами Креста и Христовой веры. Думаю, что этим может объясняться и чрезмерная жестокость, проявленная князем в болгарской войне. Ведь именно после появления «огненных лучей», осенивших христианское войско, Андрей возвращается к уже завоёванным им городам и предаёт их огню, а «землю ту» оставляет «пусту». Подобные указания на жестокость русских войск нечасты в наших источниках. Но в истории войн Андрея Боголюбского мы встретимся с этим не раз.

Возможно, в результате похода Андрей заключил с болгарами мир, о котором, правда, источники не сообщают. Возможно также, что в определённой связи с победой в болгарской войне стоит рассматривать поход сына Андрея, князя Мстислава Андреевича, зимой 1166/67 года «за Волок», то есть в так называемое Заволочье — земли веси, куда суздальские князья прежде войск не посылали{218}. Этот поход поставит Суздальское княжество на грань войны и с другим его соседом — Великим Новгородом, власти которого также претендовали на дани с «Заволочских» земель. О том, к чему это приведёт, мы будем говорить позже.

Победа, одержанная над болгарами, стала поводом для установления нового праздника во Владимиро-Суздальском княжестве. Под 1 августа в церковном календаре появилась новая значимая дата — память Всемилостивому Спасу и Пречистой Его Матери. Инициатором введения праздника стал сам князь Андрей Юрьевич. Столь зримое покровительство свыше русскому воинству, явленное в столь значимый момент противостояния врагам христианской веры, должно было, по замыслу князя, ещё сильнее сплотить русских людей — и прежде всего жителей Владимиро-Суздальской Руси, его подданных. Правда, утвердился этот новый праздник на Руси не сразу после болгарского похода, а несколькими годами позже.

Историки уже давно установили, что праздник 1 августа имеет чисто русское происхождение. Греческой церкви, равно как и другим церквям, кроме нашей, он неизвестен. Однако в древнерусском Слове об установлении праздника сообщается другое: а именно что он был введён совместно князем Андреем Юрьевичем и императором Мануилом Комнином, а санкцию на его установление дал константинопольский патриарх Лука Хрисоверг. «…Благочестивому и верному нашему цесарю и князю Андрею уставлыцю се праздновати со царемъ Мануилом повелениемъ патриарха Луки и митрополита Костянтина всея Руси и Нестера, епископа ростовьскаго», — читаем в первых же строках этого произведения.

Приведённый перечень иерархов требует комментария. И дело даже не в том, что все названные в нём лица — греки. Известно, что киевский митрополит Константин I скончался в 1159 году, а кафедру оставил годом ранее. Следовательно, он не мог иметь никакого отношения к установлению праздника. Если же предположить, что автор Слова упомянул именно его, то придётся признать, что само Слово возникло спустя очень много времени после описываемых событий, когда никто уже не помнил, кто из киевских митрополитов и в какое время занимал престол. Имена и Константина, и ростовского епископа Нестора относились к числу известных среди русских иерархов, но когда они жили, автор Слова попросту забыл{219}.

Однако речь в Слове может идти вовсе не о Константине I. Летом 1167 года в Киев прибыл новый митрополит с тем же именем — грек Константин II. Если в Слове на 1 августа имеется в виду именно он — а это кажется более вероятным, — то получается, что сам праздник был установлен не ранее лета 1167 года. Но и не позднее 1169/70 года, когда в Константинополе скончался патриарх Лука Хрисоверг. Что же касается Нестора, то выше мы уже говорили о том, что, к сожалению, ничего не знаем о его судьбе после изгнания с ростовской кафедры в 1156/57 году[97]. Вполне вероятно, что позднее он возвращался в Ростов, и, может быть, даже не раз. Упоминание его имени в Слове о празднике 1 августа можно расценивать как свидетельство того, что между 1167 и 1169 годами это как раз и произошло. Отметим, кстати, что Нестор назван ростовским епископом, а не суздальским и тем более не владимирским. Как мы уже знаем, пребывание епископа именно в Ростове отвечало интересам князя Андрея Юрьевича, который предпочитал видеть во Владимире другого иерарха, более близкого ему по духу. Однако этот другой иерарх (а им, напомню, был Феодор, сподвижник князя) не получил признания в Константинополе, а потом и вовсе рассорился с князем — потому его имени в Слове о празднике 1 августа быть не могло.

Версия Слова об установлении праздника 1 августа совместно русским князем и византийским императором — не единственная и, очевидно, не первоначальная. В нашем распоряжении имеется ещё одно древнерусское сочинение, также посвященное этой теме. Для нас оно представляет особый, совершенно исключительный интерес, поскольку, как следует из его заглавия, написано оно было самим князем Андреем Юрьевичем. Текст его известен историкам давно, однако в своём первоначальном объёме Слово было выявлено и исследовано чуть более тридцати лет назад ярославским филологом Германом Юрьевичем Филипповским. Название этого сочинения в рукописях: «Слово великого князя Андрея Боголюбского о милости Божий». Оно также встречается в Прологах под 1 августа, но гораздо реже, чем предыдущее; наиболее ранние его списки датируются XVI веком{220}.

Слово Андрея Боголюбского невелико по объёму. Здесь очень мало конкретики, ничего не говорится, например, о болгарском походе князя. Автор, вероятно, лишь подразумевает его, принося благодарность Господу и Его Матери, «благодатию заступающе ны от всех бед и болезни и от всех враг видимых и невидимых и победу от нея имея на враги (выделено мной. — А. К.)». Оказывается, праздник 1 августа был введён лично князем Андреем Юрьевичем; никаких имён церковных деятелей — ни константинопольского патриарха, ни русских иерархов — здесь нет. Не упоминает Андрей и об императоре Мануиле, ссылаясь лишь на пример не названных по имени византийских императоров, установивших подобное празднование в своей столице: «…якоже в Костянтине граде уставиша святии цари благовернии… тако и сий праздник уставлен бысть худым и грешьным рабом Божиим и Пречистыа Его Матере Богородица Андреем князем, сыном Георгьевым, вънуком Манамаховым именем Владимера, царя и князя всеа Руси». От себя лично обращается Андрей с благодарственной молитвой к Спасу и Богородице и в заключительной части Слова: «…Тако и мне, грешному и недостойному Андрею, приложита неизреченный милости своеа свыше посылающе». (В одном из списков Слова переписчик убрал имя князя и приспособил текст к общецерковному чтению: «…и нам, грешным, приложита неизреченныя милости своеа…»)