Рыцарь золотого веера - Алан Савадж

на бёдра, спустились, двинулись внутрь, в джунгли и врата, в темницу и рай.

— Моё лицо чисто, мой господин, — шепнула она. — И влажно.

Его руки двинулись назад, за спину, увлекая за собой кимоно. Он отодвинулся, забрав кимоно. Она поднялась на ноги, по-прежнему стоя спиной, сошла с возвышения к полке с полотенцами, тщательно вытерлась и, поколебавшись, обернулась к нему. Она вдохнула, приподняв грудь и втянув живот, — наверное, намеренно. Распущенные волосы струились по её плечам, под их прядями прятались твёрдые соски. А ниже таинственной тенистой рощицы — изящные ножки, недлинные и несильные, но очаровательно девичьи. Красоты Ёдогими здесь, конечно, нет, нет захватывающий дух женственности Магдалины. Но была здесь бесконечная нежность, мягкость, каких он никогда не знал. И эта девочка была его женой.

— Иди сюда, — сказал он. Она опустилась рядом. И посмотрела через его плечо на изображение божества. Потом поклонилась до земли и дважды негромко хлопнула в ладоши.

— Зачем ты это делаешь, Сикибу?

— Чтобы призвать ками этой иконы, мой господин. Чтобы я могла просить его о покровительстве.

— Ты боишься меня, Сикибу?

— Нет, мой господин. Нет, если в моих силах доставить вам удовольствие.

— Ты уже закончила с молитвой?

— Да, мой господин.

— Тогда мне нужен твой язык.

Поколебавшись, она приоткрыла рот и, помедлив, высунула язык — чтобы он мог его поцеловать, пососать, подразнить своим собственным. Теперь она наверняка дрожала, но по-прежнему не двигалась.

— В Японии, — сказал он, — мужчины и женщины не целуют друг друга в губы. Почему?

Она молчала, не мигая, смотрела на него.

— Разве это не возбуждает, Сикибу?

— Да, мой господин.

Он вздохнул. Она не будет сопротивляться, даже его мыслям. И тут его охватило отчаяние. Господи, это и есть мужская сила? Или у него в кишках всё-таки прятался дьявол? Ведь она на самом деле прекрасна. В этом нет никаких сомнений. Прекрасный ребёнок, а он как раз в том возрасте, когда пора ценить юность и невинность. И всё же он не мог взять то, что она столь послушно намеревалась отдать, без страха или злобы, без спешки или неохоты.

— У моего господина снова пробудилось желание? — спросила она. Она ничего не понимала — он выбрал её в жёны, проехал почти всю Японию, чтобы взять её, а теперь она видит борьбу чувств в его глазах, наверное, даже чувствует гнев, излучаемый его телом.

— Нет, — сказал он. — Не сейчас. Ляг, Сикибу. На спину. Разбросай руки и ноги так широко, как сможешь.

Она повиновалась без единого вопроса. И перед ним оказалось то, чего он всегда так хотел. Сдавшаяся женственность. Сдавшееся девичество. Девушка, стремящаяся превратиться в женщину, у его ног, его. Он может делать с ней всё, что захочет.

Смотрит на него тревожным, внимательным взглядом, хочет только предвосхитить его желания. Доставить удовольствие.

Боже милостивый, думал он, что со мной происходит? Почему я взмок? Почему я вновь погружаюсь в мечты? Почему мне хочется ударить её, пнуть её ногой, царапать, кусать её? Неужели не бывает любви без рабства? Где же тогда нежные слова любви, ласки, легчайшие прикосновения, — если всё это правда? Неужели оболочка религии, религиозный барьер необходимы для защиты здоровья и силы?

Он опустился на колени меж её ног, чтобы взять свою невесту.

Глава 4

Галера ткнулась носом в песок, гребцы вскочили, чтобы вытащить её на берег; подальше от волн. Уилл Адамс тоже навалился плечом на корму, помогая усилиям остальных, а Кейко на носу подавал им команды своим резким высоким голосом. Да, они были отличным экипажем, слаженным. И они верили своему господину, Андзину Миуре. Он командовал ими и работал вместе с ними. Кроме того, в море с ним не сравнится никто.

Жарко. Солнце висело прямо над домом, заставляя воду залива нестерпимо искриться. На другой стороне бухты чётко различались дома и то — настолько ясным был день. А у причала, на якоре, — его корабль «Усилие». Маленький гордый кораблик, конечно, ни в какое сравнение не идёт с тем, что строится сейчас на верфи. Строится этими людьми, а задуман и создан вот этим разумом. Как и все остальные, он был одет только в набедренную повязку, а кимоно, зашагав к дому, он перебросил через плечо. Он устал, но это была приятная усталость, усталость удовлетворения.

— Мой господин, — Кимура исполнил коутоу. Он со всей серьёзностью относился к своим обязанностям слуги и оделся в свой лучший наряд, несмотря на жару. — Добро пожаловать в Миуру.

— Поднимись, Кимура. — Уилл похлопал его по плечу, шагая мимо. Японских формальностей он не мог придерживаться сколько-нибудь длительное время. Он направился к дому. Его сердце забилось быстрее? Да. Он с нетерпением ждал возвращения к своей собственности. Всей своей собственности.

Ворота распахнулись, самурай поклонился:

— Добро пожаловать в Миуру, мой господин.

Внутри куча ребятишек — детей Кимуры и Кейко, самураев и крестьян — ожидала его, припав к земле в коутоу. Они видели, как галера пересекала залив. Здесь была и Асока, молодая служанка. Она лежала, обнажённая, поперёк бревна, покоящегося на двух врытых в землю кольях. Хотя кожа её была чиста, лицо её, полускрытое распущенными чёрными волосами, исказилось от прилившей крови и в не меньшей степени — от жалости к самой себе. Она повернула голову в сторону Уилла.

— О Боже, — сказал Уилл. — Кто это сделал?

— Девчонку привязали сюда по распоряжению госпожи Сикибу, мой господин, — ответил Кимура. — Но её наказание отложили до вашего возвращения.

— Господи Боже, — повторил Уилл и взбежал по ступенькам. Кимура поспешил за ним:

— В доме гости, мой господин Миура. Из Эдо. Голландцы — Мельхиор Зандвоорт и Якоб Квакернек.

— Якоб? И Мельхиор? Где? Они так часто обещали приехать! И надо же — приехать в такой момент.

— Они ожидают вас, мой господин Миура, — ответил Кимура.

Уилл взошёл по ступенькам на крыльцо, сбросил сандалии, позволив служанке обуть его в домашние тапочки. За её спиной в низком поклоне согнулась Сикибу. Сикибу — прекрасная. Сикибу — послушная. Он ощущал удовольствие, просто глядя на неё, — какое ощущает человек, вытащив из ножен отличный клинок или стоя на мостике прекрасного корабля и зная, что он мгновенно послушается руля, поплывёт туда, куда его направишь, с нужной тебе скоростью, был бы попутный ветер. Как она молода, как хрупка! И в то же время как сильна. Теперь он знал это. Ей приходилось уже демонстрировать ему свою силу.

Но уже не Сикибу — смеющаяся. Смех исчез с замужеством. Теперь она была серьёзна, внимательна. Не только к его