Рыцарь золотого веера - Алан Савадж

братьям и сёстрам Сикибу — все их с особой тщательностью выбирал сам Тадатуне.

— У меня просто голова кругом идёт, — признался Уилл, когда они двинулись в путь вслед за носильщиками. — А что предстоит сейчас, Тадатуне?

— Ну, сейчас состоится винная церемония с Магоме и его женой. Не волнуйся, Сикибу в это время предстоит проделать то же самое и вручить подарки моим родителям.

— А сколько все это продлится?

Тадатуне пожал плечами:

— Может, час. А может быть, и больше.

— И потом я возвращаюсь сюда?

Тадатуне улыбнулся.

— Несомненно. Но это ещё не всё, Андзин Миура. Потом тебе нужно будет дождаться ответного визита Магоме Кагею с женой.

— Для новой винной церемонии?

— Совершенно верно.

— Боже мой, Тадатуне, когда же я останусь наедине со своей женой?

— У тебя ещё целая жизнь, Андзин Миура, чтобы успеть побыть наедине с женой. Не будь нетерпеливым. Такое время наступит уже сегодня вечером.

Целая жизнь для Сикибу, только для неё. Какой огромной стала комната — возвышение было устроено в дальнем конце от входной двери, да ещё две снятые внутренние стены; оно казалось даже дальше, чем был Иеясу в их первую встречу в Осаке.

Но сегодня об Осаке думать нельзя. Она стояла на коленях, согнувшись и почти касаясь лбом пола. Краткий миг её всевластия миновал, она осталась наедине со своим господином.

— Не становись на колени, Сикибу, — попросил он. — По крайней мере, передо мной.

Она медленно выпрямилась, продолжая оставаться на коленях у циновки, на которой они уснут сегодня. На которой они завершат сегодняшние труды. На девушке было только белое шёлковое кимоно. Рядом на подносе — чашка сакэ. Она подняла на него глаза, чёрные бусинки на белом полотне лица. Само лицо абсолютно бесстрастно.

Он медленно пересёк комнату. Невероятно, но сейчас он не испытывал желания. Он достаточно стар, чтобы быть её отцом, и он чувствовал себя отцом. Слова Тадатуне засели в его памяти.

Она смотрела, как он подходил.

— Могу я чем-нибудь услужить моему господину? — прошептала она. Голос её дрогнул. Всё-таки её безразличие объяснялось толщиной слоя белил на её лице.

Он остановился у возвышения.

— Я сам хочу послужить тебе, Сикибу. — Он взял чашку, поднёс к её губам. Её рука поднялась и накрыла его ладонь, но тут же вновь отдёрнулась. Она глотнула сакэ, не отрывая глаз от его лица.

— Пусть мой господин только прикажет, — прошептала она. Только прикажет. Чего бы я ни захотел — от возвышенной любви до грязного порока, — Сикибу тотчас выполнит всё. Моя девочка-невеста.

Он покачал головой.

— Я уже приказывал, не подозревая об этом. Я не хотел, чтобы всё получилось вот так, Сикибу.

Она не отрывала от него глаз. Он закусил губу, взял чашку, отпил глоток вина. Если когда ему и требовалось вино, так это сейчас.

— Значит, я не нравлюсь вам, мой господин?

— Не нравишься? Да ты просто подарок небес, Сикибу. Я имел в виду, что в моей стране человек по крайней мере сам может делать предложение.

— Зачем, мой господин?

— Ну, потому что, если он разумный человек, он сможет увидеть — хочет ли этого его будущая жена.

— И его будут интересовать её желания, мой господин?

— У простых людей — да. Если же речь идёт о богатстве или знатности, то нет.

— А я не принесла вам ничего, мой господин. Я — всего лишь одинокое существо.

— Нет, — сказал он, вставая на колени рядом. — Ты отдаёшь мне себя. Хочешь ли ты этого сама, Сикибу?

— Хочу, мой господин.

Он взял её за руки, обнажив их из рукавов кимоно. Такие маленькие, такие изящные. Вот теперь его сердце забилось вовсю. Потому что в конце концов здесь его ждала тайна. Её руки — и больше ничего до сих пор.

— Ты снилась мне, Сикибу.

Ложь? Нет, не совсем. Она действительно снилась ему. Иногда.

— Вы мне тоже, мой господин.

— Но я не знаю обычаев Японии, Сикибу. Даже спустя два года я всего лишь чужестранец. Я хочу, чтобы моя жена приняла обычай моей страны, а я готов следовать традициям её родины.

— Только прикажите, мой господин.

Но она продолжала внимательно следить за ним. Что нового и странного, а может быть, и страшного принесёт он ей? Кимоно на её груди стало вздыматься и опадать чуть скорее. Что укрыто под ним? Какая красота? Какое сокровище? А он лишь коснулся её руки.

Он тронул её подбородок, и она моргнула. Он взял подбородок в ладонь и услышал, как она судорожно вздохнула. Наверное, она подумала, что он хочет её задушить. Он поднял её лицо. Глаза её расширились, зрачки увеличились. Но она подчинится. Подчинится любому его желанию, потому что её учили именно этому.

Его губы коснулись её губ. Её глаза были в дюйме от него, ещё более расширившиеся, не отрывающие от него взгляда. Он провёл губами по её губам, вдыхая её дыхание, почувствовал, как открываются её губы под давлением его языка, и тут же отдёрнул его — её зубы были черны.

Сикибу смотрела на него, еле заметная складка прорезала белую краску между бровей.

— Мой господин? — прошептала она.

— Зачем ты зачернила зубы?

— Потому что я замужем, мой господин. Это знак моей верности. Завтра я выбрею брови.

— Выбреешь свои… То, что я сделал сейчас, тебе нравится?

— Я здесь для того, чтобы доставить удовольствие вам, мой господин.

— Нет, — сказал он. — Я хочу, чтобы удовольствие было взаимным. Сикибу, я хочу, чтобы ты вымыла лицо, удалила с него всю краску и вернула природный цвет зубам. Ты можешь сделать это для меня?

Всё тот же немигающий взгляд.

— Я сделаю всё, что вы пожелаете, мой господин. Но зубы… Боюсь, что я не смогу вычистить их добела.

— И всё-таки сделай всё, что сможешь. Давай же, Сикибу, я прошу тебя.

— Да, мой господин. — Она нагнулась над сосудом с водой. Она стояла на коленях спиной к нему, её тело — частица жизни в огромной пустой комнате. Его. Эта мысль приходила снова и снова. Его. Абсолютно. Понимание этого скользнуло из разума куда-то в утробу и вернулось, вытащив с собой те тайные греховные мечтания, которые всегда прятались там, в глубине. Его.

Он положил ладони ей на бёдра, потом двинул их вперёд и вверх. Под шёлком были маленькие, заполняющие руку, остроконечные бугорки плоти. Под шёлком.

Его пальцы распустили её пояс, раздвинули кимоно. Она по-прежнему плескала водой себе в лицо. Она дрожала? От холодной воды или от того, что его пальцы скользнули внутрь — коснулись твёрдого живота, перешли