Лондонские тайны - Поль Феваль

С тех пор, как Клара попала в руки доктора Муре, прошло пять дней. Она очнулась в совершеннейшем мраке, комнате, куда поместил ее Муре. Мало-помалу она вспомнила случившееся с ней.

— Батюшка! — вскрикнула она. — Я видела его. Анна? Где ты?

И она стала шарить кругом, но напрасно.

— Боже, они убили ее! Но где же я? Мрак, тишина… Жива ли я сама… Неужели они убили и меня… Так это смерть! Вечная, глубокая ночь, мертвая тишина… я в могиле! Боже! Долго ли мне так страдать?

Клару охватил смертельный холод. Но преодолев свой ужас, она вдруг вскочила и, протянув вперед руки, сделала два шага. Руки ее уперлись во что-то мягкое, уступчивое. Она бросилась в другую сторону, но и там встретила то же самое.

Стены этой комнаты были обиты клеенкой с войлоком, так что ни малейший шум снаружи не мог достигнуть ее слуха, а ее крики быть услышаны за стенами.

Желание свободы, света, воздуха, движения овладело Кларой. Она закричала — ни малейшего отзвука. Охваченная бешенством, она ударила головой в стену — мягкая подушка подалась от удара. С воплем упала она на пол и стала молиться.

Время, однако, шло, но ничего не менялось. Вскоре к ее страданиям присоединились еще муки голода. Вряд ли что может сравниться с этой ужасной пыткой, которой подвергали несчастную, беспомощную жертву «во имя науки и общей пользы человечества».

А на третьи сутки с ней начались нервные припадки, ею овладевал бред. Ей мерещилась то засыпающая Анна, то бледное лицо отца, то прелестное лицо мечтателя Эдуарда… Несчастная успела полюбить его всеми силами души!

Она стала терять сознание, слабость постепенно разливалась по всем ее членам, пока она не забылась совсем.

Тогда дверь тихо отворилась и на пороге появилась желтая, зверская фигура Раулея, со свечкой в руке и с ящиком под мышкой.

— Ну, стоило ли платить столько денег, — ворчал он. Правда, девчонка славная, но все же дорого. Впрочем, не мое дело. Однако здесь скучно, маловато развлечений. Но женщины, где хотите, сумеют найти себе их. Прибегнут к обморокам — вот и развлечение!

С этими словами он поднес к носу Клары склянку со спиртом. Клара с легким стоном судорожно пошевелилась. Раулей быстро закрыл ей глаза.

— Не хотите ли покушать, мое дитя? — спросил он.

Клара не ответила.

— Молчание — знак согласия. Впрочем, верно и проголодалась. Не хотите ли хлебца, мое дитя?

Раулей снял платок с глаз Клары и опять поднес склянку к ее носу, но быстро задул свечу, как только она стала открывать глаза.

— Свет! Я видела свет! — воскликнула несчастная.

Ей ответил стук затворившейся двери.

Глава двадцать вторая

НОВЫЕ ПЫТКИ

Раулей шел в свою комнату и раздумывал:

— Пожалуй она не найдет хлеба на столе, а доктор приказал беречь ее.

Войдя к себе в комнату, он приподнял в углу небольшой люк и кротко проговорил:

— Мое дитя! У ног твоих немного хлеба, поищи и найдешь. Господь да хранит тебя!

На Клару это произвело действие, которого совсем не ожидал Раулей. Набожная и склонная к мистицизму Клара приняла Раулея за голос свыше. Горько раскаиваясь в своем отчаянии, она бросилась на колени и стала молиться. Поев хлеба, она почувствовала себя подкрепленной и спокойно заснула. Когда она проснулась, то обнаружила себя на постели со спущенными занавесками, сквозь которые она видела свет и какого-то мужчину, сидевшего за книгой.

— О, Боже! Как я страдаю! — простонала она.

— Та, та, та… Страдать изволите! — усмехнулся Раулей, закрывая книгу. — Ну что ж? У нас свой доктор, да еще какой!

— Хлеба! Ради Бога, дайте хлеба.

— Та, та, та… Хлебца! Нельзя-с, хлеб очень дорог.

С лампой в руке Раулей подошел к постели. Клара закрыла глаза.

— А крепка! — усмехнулся Раулей.

Губы Клары посинели и она потеряла сознание.

— Ай, кризис! Позвать доктора.

Доктор Муре всю ночь не отходил от Клары.

— Что же теперь делать с ней? — спросил его Раулей.

— Необходимы новые припадки. Я очень доволен, этой ночью я получил драгоценные сведения.

— Перенеси ее опять в комнатку, Раулей, — продолжал он. — Ее будет клонить сон. Но по временам ты ее буди.

Для Клары началась новая пытка. Ей необходим был, после нервных припадков, крепкий, глубокий сон; но Раулей аккуратно, каждые десять минут, будил ее. Через три дня она была уже в состоянии, необходимом для опытов Муре. Ее крепкий организм совсем расстроился, но нервная восприимчивость, раздражаемая постоянным пробуждением ото сна, была близка к чисто эпилептическому состоянию.

Между тем болезнь Мери внезапно переменилась, что несказанно озадачило Муре. Не имея возможности ввергнуть Клару в каталептическое состояние, он оставил ее в полном распоряжении Раулея.

С Мери же Муре не знал, что делать.

— Ну что Клара? — спросил Муре.

— Нужно ковать железо, пока горячо, но оно уже начинает холодеть.

— Есть признаки?

— Да. А завтра будет новый — она умрет.

— Но жива еще?

— Как будто. Она в обмороке.

Муре схватил его за руку и тихо сказал:

— Поди, приготовь большой вольтов столб.

Раулей изумленно посмотрел на него.

Глава двадцать третья

МАРКИЗ ВЫНУЖДЕН ДЕЙСТВОВАТЬ

В четыре часа Бембо разбудил маркиза Рио-Санто, спавшего в комнате Энджуса.

— Это ты, Бембо? — проговорил маркиз. — Ах, как я устал.

— Отдохните еще, маркиз. Дело поспеет и завтра. Оно велико.

Бембо говорил с искренним участием.

— Великое дело? — ласково переспросил Рио-Санто.

— Однако у тебя проницательный глаз, Бембо, как у ревнивой женщины. Никогда не расспрашиваешь, а угадываешь. Тебя и не видно, когда ты не нужен, а в опасности ты появляешься в одну минуту.

— Клянусь, — воскликнул Бембо, — что в том чувстве, которое заставляло наблюдать за вами, не было и тени простого любопытства.

— Разве я сомневаюсь? Я все слышал и все знаю. У тебя очень благородное сердце, Анджело.

Рио-Санто с чувством пожал ему руку.

— А ты счастливец, Анджело, — продолжал он. — Господь любит тебя. И у тебя нет кровавых воспоминаний…

Анджело с почтением слушал.

— О! — продолжал маркиз. — Не страшна мне смерть, но я не хочу умереть, не достигнув цели.

Он отвечал этими словами как бы на собственные мысли.

— Если бы кто другой, Анджело, знал только половину того, что знаешь ты, я убил бы его. Мои тайны — из тех, которые должны покоиться под могильным камнем. Но ты мой единственный друг.