Темные алтари - Димитр Гулев

он должен сердиться? За то, что у них нет детей? За то, что ради нее он бросил профессиональный спорт? Или за то, что она изменяет ему?

— Нет! — убежденно ответил он. — Я никогда ни за что не стану на тебя сердиться.

— Ни за что?

— Ни за что.

Джоан улыбнулась своей ослепительной улыбкой.

— Я твоя, Состр! — сказала она.

Но Состр не слышал ее. Он уже вышел из дому.

7

Джоан не раздражали привычные шумы просыпающихся дорог по ту сторону лагуны, они не будили ее, а, напротив, навевали сон.

Она любила поваляться в постели утром, то засыпая, то пробуждаясь. Утренние сны — самые яркие. Они завладевали ею с такой силой, что она спрашивала себя, неужели настоящая жизнь — та, которая начинается после, днем, — жизнь, полная тревог и постоянного напряжения.

…Огромный перевернутый купол бассейна гудел от чувственного голоса Ууди Йонг. Погрузившись в воду, Джоан видела сквозь прозрачное стекло и колышущуюся воду мутные, сплюснутые, удлиненные лица посетителей — гномов с огромными головами и тонкими короткими ножками, — чувствовала осторожные ласковые прикосновения дельфина Урла. Ее ладони скользили по его гладкому туловищу. Она плыла вслед за ним — радостная, легкая, такая легкая, что не чувствовала сопротивления воды. Урл, привыкший к ней, охотно поддерживал игру: время от времени он нарочно задерживался, чтобы она ухватилась за него обеими руками, а потом, мощным броском отшатнувшись в сторону, ждал, когда она снова догонит его.

Пегги плавала в другом конце бассейна, но это была не Пегги, а пилот Брайан Роджерс — его белое обнаженное тело, его нежное, надменное и мужественное лицо с чувственными губами были ей хорошо видны. Джоан знала, что это он, и делала вид, что догоняет Урла, но на самом деле хотела оторваться от дельфина. Брайан Роджерс тоже хотел оторваться от своего дельфина по кличке Чет, чтобы встретиться с Джоан — в центре бассейна, подальше от ищущих их дельфинов, от дрессировщиков, тюленей, собак, от вытаращенных глаз гномов, заполнивших амфитеатр в ожидании очередного представления.

И никто, кроме Джоан, не догадывался, что рядом с ней плавает Брайан Роджерс.

Она смеется. Ее смех клокочет в каучуковых трубках, соединяющих кислородные баллоны. Она слышит голос Ууди Йонг и плывет так же, как и ходит — легко и стремительно, — ее походка так нравится Состру… Но сейчас рядом Брайан Роджерс, и она кричит ему, задыхаясь от гнева и смеха: «Убирайся! Убирайся!» Он вьется рядом, все ближе, Джоан дрожит от близости его белой плоти, и все сильнее, все неодолимее ею овладевает желание. Вода возле них закипает, теряет свою прозрачность, слепит глаза. Бушующие темные вихри, родившись в недрах ее существа, неудержимо несут Джоан в объятия белого мужчины. Как ненавидит она белых мужчин, как ненавидит!

«Состр!» — слышит она голос Ууди Йонг. Брайан Роджерс танцует с ней, его движения скованны, как у большинства белых, он и ее всю сковал, сдавил — так, что просто невозможно ни вздохнуть, ни двинуться, она вырывается и кричит:

— Состр!..

Она под водой без маски. Чувствуя, что задыхается, она отталкивается от дна, пытаясь всплыть на поверхность, но вдруг видит, что она не в бассейне, а в каменном корыте с аллигаторами — дремлющие зловонные чудовища начинают шевелиться, они уже ползут к ней, бесшумные, страшные…

— Состр! — кричит Джоан.

И просыпается в страхе.

В старом доме никого нет. Поблизости слышатся голоса, со стороны улицы — шум автомобилей, все привычно, знакомо, спокойно.

Она никогда не раскаивалась, даже не задумывалась над своими случайными связями с белыми мужчинами. Многие увлекались ею, предлагали свою любовь, а она гнала их, потому что и в самом деле ненавидела, ненавидела себя в те мгновения, когда становилась безудержной и дикой, как кошка. Но после этого ее охватывало очищающее просветление, искупление. А может быть, она вершила возмездие?..

Она отдалась Брайану Роджерсу — в его машине, на автостоянке возле «Келгринс-дилижанса». Однако сейчас Джоан не думала о нем, не думала ни об одном белом. Она допускала, что Состр догадывается о ее неверности, ревнует, злится, ненавидит ее, даже жалеет, что они живут вместе. Но почему, если она не принимает белых мужчин всерьез и моментально забывает их, чтобы уже никогда не вспоминать?

Странно, что ей приснился Брайан Роджерс.

И при чем тут аллигаторы?

Джоан полежала немного, ожидая, когда сон окончательно пройдет. Над верхней губой у нее выступили капельки пота.

Ленивое утреннее солнце уже прогоняло влажные океанские испарения, но все еще было прохладно. Деревянный дом, заросли тростника, песок, вода все еще излучали ночную свежесть.

Пора было вставать — пока не начался зной.

Джоан откинула простыню. Она никуда не спешила, но после отвратительного сна спать не хотелось.

Она распахнула входную дверь и дверь на веранду, чтобы проветрить комнату. Включила вентилятор.

Занавески на окнах и дверях колыхались.

Она натянула на волосы эластичную сетку и встала под душ, энергично растирая грудь, живот, плечи, бедра. Она чувствовала, как напрягаются тугие мускулы, как проникает в них бодрость и появляется желание двигаться, действовать. Она вытерлась и надела неизменные джинсы, босоножки без пятки на толстой подошве и немного вылинявшую голубоватую трикотажную кофточку, которую только вчера выстирала. Она посмотрела на себя в зеркало. Ей всегда казалось, что глаза у нее темно-синие — такие синие, что кажутся черными. Она осталась довольна собой.

Потом Джоан варила густой черный кофе, с удовольствием наблюдая, как темная жидкость булькает за прозрачным стеклом кофеварки. Очистила и съела апельсин, потом несколько бананов, быстро убрала комнату, кухню, ванную. От выпитого кофе по телу разливалась горячая волна.

Перед тем как выйти, она сияла босоножки — в машине у нее лежали другие, удобные, без каблуков, в них она водила машину. Она провела ладонями по бедрам, словно сама себя погладила.

Соседские ребятишки уже играли на дороге. Джоан махнула им рукой.

Ее никогда не огорчало, что у них с Состром нет детей. Она не хотела.

Удобно откинувшись на сиденье, она дала задний ход, потом медленно поехала по песчаной дорожке. Солнце светило справа, все вокруг было блеклым от летнего зноя, сухо шуршали камыши от дыхания утреннего ветра.

За