Внук Персея. Сын хромого Алкея - Генри Олди

– Ты жесток, – еле слышно бросил Кефал.

– Я рассудителен, – возразил Аркесий. – Вы хотите стать родственниками? Я ищу способ[84].

И не выдержал: качнулся вперед, к Амфитриону. Броня треснула, из разлома выглянул нынешний, еще очень молодой Аркесий, который плыл к своей первой битве и сгорал от волнения. Всех мучил один и тот же вопрос, но никто из взрослых не рискнул спросить у Афитриона напрямик:

– Как ты собираешься убивать Птерелая Неуязвимого?

Настал черед Амфитриона пожимать плечами:

– Убью. Как‑нибудь.

– Но…

– Мой дед рассказывал, как его учили убивать. «Ты должен видеть удар! Не оружие, не врага. Удар!» И позже: «Хватит видеть удар. Учись видеть движение. Отринь саму мысль о промахе!» Я запомнил дедов рассказ…

– И научился видеть удар? Гнать мысли о промахе?!

– Нет. Для этого надо было родиться Персеем. Про удар моему деду сказали боги. Мне ближе то, что сказал сам дед.

– Что?

Лицо Аркесия пылало. Сейчас, сейчас рыжему медвежонку откроется тайна, дарующая победу. Амфитриону даже было жаль разочаровывать парня. У Аркесия имелся собственный, змееногий дед, чьи предки хвостами уходили во влажную утробу Геи‑Земли. Этого парню было мало. Рыжий завидовал внуку Персея, полагая себя обделенным.

– «Дерись тем оружием, какое у тебя есть.» И еще: «Когда спасаешь кого‑то – спасай. Не думай, как при этом выглядишь…»

На рыжего было больно смотреть. Великий, победоносный секрет обернулся пустым нравоучением. Скучища! Вместо меча в руки дали тряпку, выжатую досуха. В юности подобные разочарования нестерпимы.

– И какое оружие у тебя есть? – предпринял он еще одну попытку. – Серп Крона?

– Меч, – пожал плечами Амфитрион. – Копье.

– И ты будешь драться с Неуязвимым каким‑то мечом? Каким‑то копьем?!

– Не каким‑то. Тем, что у меня есть.

– А у меня есть дубина, – вмешался Тритон. И показал: – Вот. Как тресну по башке…

Наблюдай кто‑нибудь из богов за флотилией, когда ладьи подошли к выходу из залива – решил бы, что кормчие сошли с ума. В узком, как тростниковая флейта, пространстве между устьями Ахелоя и Ликорма на севере – и плоским, вырезанным наподобие серпа мысом Рион на юге, эскадра разделилась, совершая удивительные маневры. Впору было поверить, что среди союзников отыскался предатель – и взбешенные кормчие зажимают его в клещи, тесня с обеих сторон на середину залива. С первого раза предатель не сдался, поэтому кормчие повторили маневр еще трижды, после чего, вновь сойдясь единой флотилией, выбрались в море Ио, на свежий простор.

За кормой осталась горловина Крисейского залива – точно такой же ширины, как и пролив между Тафосом и Итакой. Шутка Олимпийцев, не иначе.

Мерный скрип ворота вплетался в шум прибоя и крики чаек, задавал деловитый ритм, внося элемент порядка в хаос стихий. На дубовом помосте трудились два мускулистых раба, всем телом налегая на рукояти, и просмоленный канат быстро полз вверх. Вот в квадратном проеме, расположенном в центре помоста, объявилась первая связка амфор. Застопорив ворот, рабы подхватили груз, принялись отцеплять амфоры. Птерелай усмехнулся в усы. Славная идея – этот помост с воротом. Не нужно гонять ладьи с провизией вокруг Итаки, к удобной гавани на восточном берегу. Поначалу бухточка у западных утесов, забытая богами и людьми, казалась совершенно бесполезной. Язык гальки шириной в пятьдесят шагов берегли хищные клыки скал. Тут и налегке не вдруг заберешься! Но зачем же нужны мудрые советники, если не для того, чтобы любую помеху обращать на пользу господина? Ворот, канаты, подъемная клеть – и путь от Тафоса до Итаки сделался гораздо короче. А в случае чего – втянуть клеть наверх не составит труда. Лезьте, гости дорогие, а мы с утесов посмотрим.

Камней в избытке, гостинцев на всех хватит.

Денек выдался хоть куда. Южанин‑Нот гнал по голубым полям белорунную отару облаков. Море подмигивало бликами расплавленного золота. Меж вспышек чернобокими дельфинами скользили рыбачьи лодки. Внизу, на песке, обсыхали две пришедшие с Тафоса ладьи, от которых моряки таскали мешки и амфоры к канатам хитроумного устройства. Ветер нес запах водорослей, смолы и древесной стружки. А еще ветер пах скорыми переменами. Крыло Народа вдыхал аромат грядущего, раздувая ноздри – и улыбка крепла на лице Птерелая. Сегодня был один из редких дней, когда в нем царила твердая уверенность: ничего не потеряно. Он, сын Тафия, внук Посейдона, движется верным путем. У него есть сын, дочь, флот; есть твердыня на Тафосе. Сейчас он строит вторую – на Итаке; его телебои обосновались на полудюжине островов‑соседей…

Никогда, даже в мыслях, Птерелай не называл обитателей Левкады и Закинфа, Дулихия и Каламоса – «союзниками». Это были его люди. Телебои. Живущие под сенью Крыла Народа. Просто многие из них еще этого не знали. Играли в самостоятельность, именовали себя басилеями.

Настанет день, и слепцы прозреют.

Сменив направление, ветер принес из глубины острова горьковатый дух чабреца и дикого овса. Запах нового дома, второй столицы Пенного Братства. Плевать на материковые земли, на сухопутных крыс, цепляющихся за клочки суши. Море и острова – вот царство Посейдонова внука и его потомков!

«Не поздно ли ты понял это? – царапнула коготками мерзкая мыслишка. И сдохла, удавленная твердой рукой: – Нет, не поздно!»

В дальней гавани сохли еще четыре корабля. На них привезли доски и мрамор для дворца. Дворец выходил так себе – не чета тафийскому. Скорее, просторный дом. С другой стороны, всему свое время. Вот женится сын, переберется на Итаку… От Тафоса – рукой подать, если что, подмога мигом подоспеет. И пролив с двух берегов держать сподручнее. Сунутся с материка – попадут в клещи из каленой бронзы.

– Господин! Господин!

Птерелай с раздражением обернулся:

– Что еще?

– Гонец с Левкады!

Гонец, мосластый дядька в испачканном смолой хитоне, с выцветшей тряпкой на голове – от солнца – мялся в трех шагах, опасаясь подойти ближе. Не знал, куда деть руки, сплошь в жесткой курчавой поросли, как у сатира. За спину прятал, перед собой сплетал. Суров Крыло Народа. За дурную весть может и в море столкнуть. А что весть дурная, тут и гадать нечего. Достаточно на гонца взглянуть.

– Говори.

– Я это… б‑беда у нас…

– Что за беда?

– Ну, б‑б‑б… б‑бедища…

Дядька решился. Набрал в грудь воздуха, надулся пузырем и выпалил с отчаянностью смертника:

– Напали на н‑н‑н… На н‑нас! П‑перед рассветом выс‑садились…