Берлинское кольцо - Эдуард Арбенов

— Значит, вы хотите перевестись в Альби?

— Так точно, господин штандартенфюрер.

Полковник достал какую-то бумажку, повертел ее в руках, давая понять этим, что рапорт поступил к нему не сегодня и что он уже рассмотрел его.

— Желаете служить вместе с товарищами?

— Так точно.

Полковник повернулся к Исламбеку.

— Что ж, удовлетворим просьбу шарфюрера? К тому же рота, что направляется в Альби, не полностью укомплектована и он будет там не лишним…

Саид кивнул. Никаких возражений у него не было, напротив, он с удовольствием сам бы послал «аиста» на Запад. И так этот долговязый шарфюрер слишком задержался здесь. В записке ясно было сказано ему: «Бегите из Нима! Вас ищет гестапо». Разве недостаточно такого предупреждения. Прошла целая неделя, пока шарфюрер решился покинуть город. А гестапо действительно ищет. Кого-то ищет. Молодчики с черной свастикой на рукавах ежедневно наведываются в расположение батальона.

— А он знает, что выезжать надо немедленно? — спросил полковника Саид. Именно полковника. Ему не хотелось вступать сразу в разговор с шарфюрером.

— Вы готовы? — передал вопрос Арипов.

Шарфюрер закивал:

— Да, да.

— Больше вы сюда не вернетесь, — предупредил Саид.

— Понимаю.

— Поэтому рассчитайтесь со всеми. Небось должны прачке или хозяйке погребка… — Саид подмигнул озорно, намекая на вечерние похождения младших командиров. Ему надо было уточнить, насколько ясно представляет себе цель «аист», все ли берет с собой. Шарфюрер как-то странно заулыбался — большой тонкогубый рот его раздвинулся чуть ли не до ушей, а глаза испуганно полезли наверх.

— Расплачусь, господин унтерштурмфюрер… Я всегда расплачиваюсь. Знаю, что не вернемся больше…

«Ты не вернешься, — уточнил мысленно Саид. — Тебе здесь делать нечего. Доставай пакет из своего тайника и беги…»

— В таком случае, собирайтесь, рота выезжает в шесть вечера.

— Вечера?! — приуныл «аист». Ему, видимо, не хотелось пускаться в путешествие ночью. Он помнил о встрече у Монпелье. А разве в темноте отыщешь «друзей»?

Полковник счел нужным дать справку:

— Воинские поезда днем пускать запрещено — бомбят!

— Да, да, — закивал снова «аист». Несуразно длинное тело его слегка сгибалось, когда он делал кивок, словно голова перевешивала и тянула вниз.

«Почему избрали именно «аиста», — задал себе вопрос Саид. — Разве не было другого, менее приметного человека. Или другой не смог бы убрать унтерштурмфюрера?» Саид посмотрел на руки «аиста», висевшие у коленей — длинные руки с костистыми пальцами, вялые, почти безжизненные сейчас. И эти руки могли ожить, налиться силой, сдавить горло жертве… Горло друга…

— Счастливого пути и удачи! — торопливо и с каким-то облегчением произнес полковник. Он, видимо, тяготился своей миссией покровителя и наставника шарфюрера. Не до чужих забот было сейчас Арипову, самому бы укрыться от тревог и опасностей. Гроза нависла над головой, и вот-вот ударит молния. Франция, теплая, ласковая Франция, не принесла избавления от страха. Ясно теперь, что отсидеться до лучших, спокойных времен не удастся. Фронт перекатывается и сюда, и немцы становятся все злее и злее. Ним превращают в крепость. Крепость, в которой погибнут все. Произнося напутствие шарфюреру, полковник, конечно, не думал о чужом счастье и, тем более, о чужой удаче. Ему нужно было уменьшить собственную тягость. Уменьшить, хоть на немного.

— Спасибо, спасибо, — так же скороговоркой ответил «аист». И на лице его промелькнула тень радости. Нет, он не улыбнулся, ничего похожего на улыбку не было. Просто смягчилась складка озабоченности над бровями и глаза помутнели. «Аист» посчитал слова полковника, как хорошее предзнаменование перед дорогой.

— Аллах биз билян! С нами бог! — произнес он торжественно и сделал омовение.

Полковник склонил голову. Ему тоже следовало повторить фотиху — омыть руками лицо, — но рядом был унтерштурмфюрер и при нем не хотелось показывать свою духовную близость с «аистом».

— Будем верны тюркско-германскому союзу! — заключил церемонию Арипов и встал, давая этим понять, что беседа окончена и шарфюрер может идти.

— Хайль! — вдруг вскинул руку «аист». Получилось это у него смешно, ладонь едва не коснулась низкого потолка, а растопыренные пальцы шевелились, пытаясь собраться вместе. Нет, он не был солдатом, этот «аист». Он только числился по военному ведомству, существовал за счет армии и войны.

Когда шарфюрер ушел, Саид сказал полковнику:

— Доедут ли они до Альби?

Арипов поднял недоуменно брови.

— Дорога, кажется, безопасна…

— Не то. Ходят слухи о высадке десанта в Нормандии…

— Десант?!

Он ожидал этого, все ожидали, но не в Нормандии, а здесь, на Юге, где-то вблизи Нима.

— Бои идут с рассвета, — досказал Саид.

— Вы думаете, легионеров вернут в Ним?

— В Ним… и дальше…

Не трудно было догадаться, на что намекает унтерштурмфюрер: им не доверяют, их отодвинут снова в тыл. Но где теперь тыл?

— Я получил приказ из Берлина, — солгал Саид. — Мне предложено сопровождать роту до Альби…

— И что же?

— Жду отмены… Возможно, в течение дня поступит новое распоряжение…

— Надеетесь на такую оперативность Главного управления?

— Сейчас медлить нельзя, господин штандартенфюрер. Во всяком случае, если распоряжение не застанет меня в Ниме, будьте любезны переправить его на одну из станций следования роты, учитывая время нашего нахождения в пути. Лично я сообщу свой маршрут в Берлин, хотя не уверен, что донесение мое попадет в руки гауптштурмфюрера до отправки приказа о возвращении.

Полковник пожал плечами — он не знал, что ответить унтерштурмфюреру.

— Вернее всего, переправить распоряжение прямо в Альби, — посоветовал он. — Кстати, там сейчас господин военный министр, он прибыл с таким же поручением, как и вы.

— Хаит?

— Да, если это удобно, я адресую депешу из Берлина прямо на его имя.

Саиду пришлось сдержать удивление и тревогу: Хаит в Альби!!! Прямо в руки к своему шефу едет «аист». Видимо, военный министр решил принять на себя непосредственное руководство операцией с пакетом. Открытие второго фронта окрыляет и торопит Хаита. Господа, которых он ждал, — рядом, и мешкать нельзя.

— Буду рад, — улыбнувшись, сказал Саид. — Встреча с господином министром доставит мне удовольствие.

Он знал, что не встретит Хаита. Ни здесь, ни в Альби. Им просто нельзя было встретиться. Они слишком хорошо знали друг друга.

В номере Рут не оказалось. Он звонил дважды, терпеливо ждал, когда прервутся гудки и кто-нибудь возьмет трубку. Никто не брал. Тогда Ольшер бросился в такси и назвал шоферу Брудергриммштрассе.

Портье ответил ему то же, что и телефон: госпожи нет. Еще не вернулась, и когда вернется неизвестно. Такие вопросы вообще не задают в отеле.

А ему нужна была Рут. Очень нужна и именно сейчас. Он стал метаться у подъезда, как потерявший хозяина пес. По Брудергриммштрассе летел ветер — был уже конец августа и с запада подбирался холод — и Ольшеру изрядно доставалось в его легком летнем пальто. Шляпу то и дело норовило сорвать, и капитан опускал голову, придерживал поля рукой.

Рут появилась часов в одиннадцать вечера. Коричневый «мерседес» остановился как раз против Ольшера. Капитану показалось, что она сделала это специально и как только выйдет из машины, сейчас же протянет ему руку. Но баронесса, захлопнув дверцу, торопливо побежала в вестибюль.

Он догнал ее в холле.

— Баронесса!

Как неприятно было произносить это слово. Оно напоминало о бароне Менке, надменном, свысока глядевшем на бывшего зубного врача. И теперь Рут. Распутная девка с Шонгаузераллей. Баронесса!!! Он мог бы назвать ее обычно — госпожа Хенкель, но она еще не остановится. На Рут это похоже.

— Баронесса!

Она не узнала его сразу. Все теперь не узнавали его! Тогда он снял шляпу и поклонился.

— Боже мой! — грустно и удивленно произнесла Рут. — Боже, Рейнгольд!

Потом она рассмеялась почему-то и протянула ему руку.

Он поцеловал ее. И опять вспомнил прошлое. Вспомнил первую встречу с молодой «шахиней» в небольшом ресторанчике у Шпрее, потом на пляже Ваннзее и последнюю в номере гостиницы — тогда Ольшер, бог всех этих шахов и шахинь из Туркестанского национального комитета, целовал ей руки только из чувства сожаления к несчастной президентше. Она была всего лишь осведомителем начальника «Тюркостштелле». Несчастных можно и должно жалеть. Теперь сожаления достоин он.

— Нам надо поговорить, баронесса.

— Да, да, надо, — согласилась Рут, все еще улыбаясь и разглядывая Ольшера. Разглядывая, как давно забытую вещь и теперь попавшуюся на глаза. Ему стало еще горше.