Нырнуть без остатка - Катя Саммер

Он пытается встать, стонет от боли. Никита протягивает ладонь, тот хватает, чтобы подняться.

– Пожалуйста, – просит, а затем выкидывает на дорогу салфетку и сам, прихрамывая, уходит восвояси.

– Богдан! – кричит Майя.

– Все у него в порядке, Май, пошли.

Утягиваю за руку в сторону такси. Мы все поглядываем друг на друга: странные, смешанные ощущения на душе. В машине, пока Майя витает в мыслях, я вытираю ей коленки, как маленькому ребенку. Настроение после встречи с ее братом неумолимо меняется, но спустя полчаса в теплом кафе с кружкой глинтвейна она наконец расслабляется. Даже улыбается, хоть и дергается на телефон.

Макс целует ее в макушку и предлагает позже заглянуть в кино. Я не против, Никита тоже. В итоге мы идем на милую комедию про любовь в Новый год.

– Я вот чувствовала же, что его рисовки в дорогих шмотках добром не кончатся, – в середине фильма все-таки шепчет Майя.

– Слушай, – задаю вопрос, который зрел в голове все это время, – почему ты не оставишь его в покое? Пусть живет своей жизнью, если не хочет нормально общаться. Зачем тебе счастье такое?

Думаю, услышу возмущенные возгласы, но нет.

– Как я могу? – с искренним изумлением отвечает она. – Он – мой брат, моя кровь.

Моя кровь.

Эта мысль не дает мне покоя еще долго. Я даже с трудом улавливаю финал. А по приезде домой и вовсе тону в думах. Может, отчасти поэтому впервые решаю для себя, что открою папку, где хранятся тайны моего прошлого. Завтра обязательно открою.

Глава 40

Рада

Как Новый год встретишь, так его и проведешь? Очень на это надеюсь, потому что уже четвертый день подряд не могу представить себя счастливее. Но каждое утро отчего-то становлюсь.

Может, оттого, как неизбежно тает Никита. Сейчас я отчетливо вижу разницу – он со мной другой. Нет, все такой же чуткий, нежный, страстный, внимательный, просто… наверное, более расслабленный, не такой замороченный, что ли. Он больше не сопротивляется мне. Он мой. И это, оказывается, так приятно: понимать, что есть кто-то, в ком можно раствориться, нырнуть без остатка, забив на страх и риск.

Мы с Никитой идем по солнечному городу, держась за руки: заезжали на набережную цветы для его мамы купить. Снег вокруг переливается радужными бликами, сосульки блестят. На улице стойкий минус – это редкость для южного города. Зато в сердце самая настоящая весна, поэтому мне так тепло? Уже через пару дней обещают дожди, но пока еще можно насладиться игрой в снежки. Как раз этим утром я очень плотно накормила Никиту снегом, хоть и уверена, что он поддавался.

Мне так хорошо. Я смотрю на небо, разглядываю пушистое облако. Оно похоже на Волка. Да-да, я опять много фантазирую, но точно ведь – вон уши, морда вредная и хвост трубой! Прямо воздушная копия! Это я, наверное, скучаю по нему, пока он в очередной раз гостит у Клео. Макс шутит, что скоро породнимся, а вот Никита без устали твердит, что малышке колли сначала нужно подрасти и встать на четыре лапы. Ничего не напоминает?

Я немного, а точнее, много-много, нервничаю из-за семейного обеда у Горских. Но Никита делает все, чтобы я не переживала: гладит, обнимает без повода, не отпускает всю дорогу ладонь, целует то в щеку, то в макушку. Знаю, почему губ избегает, чувствую то же напряжение – так мы просто набросимся друг на друга и никуда не доедем. Мы стали очень жадные, и с каждым днем эта жажда только сильнее, как такое возможно?

Его мама суетится вокруг стола, переставляет тарелки, мечется по кухне. Странно, я думала, у Горских есть домработница и кухарка, может, даже дворецкий, все дела. А оказалось, Татьяна та еще домохозяйка. И она явно волнуется не меньше меня: старается угостить каждым блюдом, будто я с голодного края, без конца теребит крестик на шее. А я, наблюдая за ней, неожиданно ловлю себя на мысли, что, если все так замечательно складывается, может… Бог и правда есть?

– Радушка, утка или курица? – Татьяна отвлекает меня от странных мыслей.

Я теряюсь.

– Она бы предпочла нормальное мясо, – шутит Никита.

– Это какое?

– Что вы, – пытаюсь вмешаться и грозно стреляю глазами в Горского.

Зачем он так? Его мама старается же! Смешно ему, блин.

– Я про говядину, конечно, – продолжает он щекотать всем нервы.

– Положите мне и то, и то. Я голодная, – отвлекаю внимание на себя, пока за столом не началась битва.

Обед в целом проходит прекрасно. Отец Никиты немногословен, видимо, у Горских это в крови, но расположен почти дружелюбно. Ну, по крайней мере, взгляд точно кажется чуть менее кровожадным, чем в последнюю нашу встречу.

Они с Никитой долго разговаривают о работе, хоть Татьяна и одергивает постоянно. Правда, когда старший переходит на спорт, сын его резко обрывает.

– Обсудим после Кубка Европы.

Отец вроде бы и собирается что-то ему возразить, делает вдох, а затем чуть заметно улыбается и хлопает по плечу.

– Согласен, – отвечает он.

И это похоже на шаткое, но равновесие.

Когда позднее я сталкиваюсь со старшим Горским в коридоре, все же дергаюсь – мне неуютно. Киваю ему и собираюсь быстро проскочить в зал, только он останавливает на полпути твердым голосом.

– Рада.

Я врастаю в пол, замираю. Знаю, что после той встречи напряжение между нами вряд ли исчезнет.

– Я был не прав.

Он произносит слова, которые я и не думала услышать, не смела даже мечтать. Не знаю, как себя вести, поэтому просто киваю ему. А когда мы возвращаемся домой, я переступаю порог и решительно направляюсь к ящику Пандоры, из которого достаю папку.

– Просто хочу знать, –