Запретный лес - Джон Бакен

— Значит, вернем им силу… Есть тут у вас человек, зовущийся Марком Ридделом. Это он рассказал мне о вашей беде, когда вчера заехал в Калидон по дороге из Аннандейла. А еще тот, смуглолицый, из Риверсло… Неужели это все?

Боевой настрой Катрин вывел Дэвида из оцепенения.

— Ну, пожалуй, Амос Ритчи.

— Уже трое — с тобой четверо, а четверка решительно настроенных мужчин может свернуть горы. Как только забьют зорю, другие присоединятся. Поднимайся, Дэвид, спеши спасать тела, как спешил спасать души. Да и молиться не забывай, чтобы эта жуткая погода поменялась. Крепкий мороз сдержит чуму лучше, чем все лекари Шотландии…

Она ушла столь же неожиданно, как и появилась на пороге.

— Днем мне сюда нельзя, — сказала она, — если в Вудили узнают про гостей, запаникуют еще сильнее. Мы ведь имеем дело с перепуганной ребятней. Завтра вечером в этот же час я приду вновь, а ты к этому времени собери помощников.

Дэвид не возвращался из деревни почти до рассвета, но пришел обратно с первой благой вестью. Мэйнзский батрак, прометавшись два дня в горячке, очнулся от нее и, сильно пропотев, спит здоровым сном. Пока это был единственный случай возможного выздоровления, но Дэвид чувствовал, что и одного этого примера будет достаточно для успокоения взволнованного пастората. К тому же посещение Катрин вытянуло священника из трясины отчаяния, куда он погружался неделями. Девушка пробудила его к действию, указав на обязанности, которые он проглядел в слепоте своей. Он заставил себя подавить беспокойство, охватывающее его при мысли, что Катрин появляется в этом зараженном месте. Он бы не посмел топтать ростки мужества в душе другого человека, даже если этот человек ему дороже всех на свете.

На следующее утро Дэвид отправился в Риверсло, но не встретил там поддержки. Эндрю Шиллинглоу разговаривал с ним во дворе, не выказывая ни малейшего желания приближаться. Пока они говорили, он и на дюжину ярдов не подошел к гостю.

— Ну уж нетушки, — кричал фермер. — Я нынче же поскачу в Моффат, и ноги моей в Вудили не будет, покуда мор не уйдет. Вы просите о непосильном, мистер Семпилл. Это ваш долг паству не бросать, хычь вам и ведомо не хуже, чем мне, что души в сём проклятом пасторате выеденного яйца не стоят. И уж Эндрю Шиллинглоу точно им ничего не должен. Я и в славные времена их на дух не переносил, а теперича получили они по заслугам.

— Ну да, страшусь, — наконец признал он после увещеваний Дэвида. — Всяк имеет свою боязнь, а у меня та опаска — зараза. Я и бровью не поведу пред забиякой аль дикой тварью, но и шагу не ступлю туда, где народ мрет как мухи. И с чего бы мне помогать тем, кто по крови мне чужак?

Фермер говорил громко и с надрывом, будто немного стыдился себя, а потом ушел в дом, и Дэвид услышал, как с грохотом опустился засов.

Амос Ритчи дал другой ответ. Со дня смерти жены он, опустив плечи, с посеревшим лицом слонялся по округе или часами просиживал в кузне, глядя в потухший горн. Там его и застал Дэвид со своей просьбой.

— Сделаю, что скажете, сэр, — последовал ответ. — Жить мне больше незачем, так чего мне страшиться. Но мы и оба-два не потянем: пасторат умишком тронулся, а таковским народом запросто не поверховодишь. Перво-наперво зароем почивших. Бог жечь тела права не дал, ибо тело есть наше земное обиталище и жечь его значит поспешествовать Дияволу.

Вечером пришла Катрин, а с ней — Марк Риддел. С воина слетела вся бравада, и он смотрел на Дэвида с тревогой.

— Мне нынче проповедь про мужество прочли, — грустно сказал он.

Катрин с усмешкой показала на него пальцем.

— Сбежать хотел, — сообщила она, — и это старый солдат, прошедший сотню битв.

— И сбежал бы. Сто сражений, да и тысяча, с одной чумой не сравнятся. Могу порассказать не об одном отважном капитане, свернувшем лагерь при первом слухе о заразе, хотя до этого ни разу не отступал пред лицом всех императорских армий. Но, сдается мне, надобно склонить главу пред приказами девчушки, вместо того чтоб дать стрекача, укрывшись в местах почище… Ух, Катрин, милая, могли бы уж подкинуть мне дело попроще, чем рыться в гиблом выгребе да становиться могильщиком.

— Могильщиком при мече и доспехах, — сказала Катрин. — Возможно, придется вразумлять народ голоменью вашего меча. Спокойнее, мистер Марк, дело не сильно отличается от того, к какому вы привычны.

Солдат повеселел на глазах, узнав, что работать согласны лишь трое.

— Назревает заваруха, — сказал он. — Слава Богу, удалось мне завоевать некоторое уважение в приходе: предвижу, здесь понадобятся не одни только подбадривания и шлепки. Ну, когда приступаем к нашим скорбным трудам, потому как, признаюсь, легче делать, нежели думать об этом?

— Вы сухопары, кости да жилы, вам боятся не надо, — произнес Дэвид.

— Точно, дружище, страхов я не имею, — нетерпеливо сказал Марк. — Зато имею нежный желудок и чувствительный нос. Смерть — от меча иль от мора — мне едина, штука пустячная… Будь проклята эта теплынь!.. Приступаем, мистер Дэвид, покуда я не пожалел о своем согласии.

Три дня и три ночи три человека исполняли тягостные обязанности, изредка прерываясь на сон и пищу. Они составили список запертых домов и проникали туда, не считаясь с засовами. Мертвых хоронили: кого-то на церковном кладбище, кого-то на ближайшем поле. Могилы по большей части копал Амос Ритчи, с упорством, достойным уважения. Время от времени дело осложнялось: какая-нибудь обезумевшая от горя жена или мать отказывалась расставаться с телом мужа или сына, и доходило до того, что Дэвид прибегал к суровым увещеваниям. Еще тяжелее было заставлять родных больного проветривать дом. Дэвид и Марк угрозами, а иногда и силой выгоняли упирающихся сыновей на воздух. Одни упрямые крестьяне не хотели отпирать, и Амос снес дверь топором; других выгнали взашей жить в сарай, чтобы оставить больную женщину в покое. Все трое пеклись о благополучии прихожан, частенько доставляя еду и воду нуждающимся. За многими запертыми дверями и окнами творилось ужасное, и хотя на Амоса, кажется, ничего не действовало, двое других нередко выбегали во двор, сдерживая тошноту. Их никогда не благодарили, впрочем, почти и не проклинали, настолько люди погрузились в отчаяние. Они бы и сами махнули на все рукой, если бы не стали приходить новости о выздоровлениях. Помимо мэйнзского батрака, лихорадку пережили два ребенка и теперь быстро шли на поправку. В Вудили забрезжил луч надежды, и селяне потихоньку перестали думать о неотвратимости рока и начали выходить из дремотного состояния. Все указывало, что чума исчерпала силы и пошла на спад: тоннель был темен и длинен, но в его конце замерцал свет… К тому же один облик Марка Риддела убеждал кого угодно. Загорелое лицо с проницательными глазами и память о таинственной силе, явленной им при охоте на ведьм, служили вескими аргументами, подкрепленными мечом, всегда притороченным к его ремню. Он перестал быть дружелюбным арендатором из Кроссбаскета, вновь превратившись в капитана из войска Маккея, раздающего приказы и требующего их исполнения.