Чужого поля ягодка - Карри

— А вот и ещё одна традиция, — напряжённо пробормотал он спустя несколько минут, и Миль завертела головой: где, что? Бен кивнул на приближавшийся пропускной пункт: по обе стороны от дорожного полотна торчали некие устройства, спокойно помигивавшие в приветствии каждой проезжавшей мимо них машине. Так же спокойно они подмигнули, провожая транспорт Рэгхазов, и Бен заметно расслабился. — И ведь знаю, что не привяжутся, а отчего-то напрягся… — и пояснил с облегчением: — Это детекторы, по сигналам индикаторов следящие, чтобы с Кочевниками не увязались дети… По закону дети — достояние Города, и не имеют права покидать его пределов до совершеннолетия. Родители-то уже давно перестали их с собой брать, но сами детки иногда пытаются… Ну ты смотри! — удивился он. — Пожалуйста — вот и наглядная демонстрация!

Детекторы взвыли, полыхнув пронзительно-синим светом, и следовавшая мимо них машина встала. Возникшие как из-под земли патрульные тут же окружили проштрафившийся транспорт, и вскоре из арестованного флайера были выведены… Миль с Беном переглянулись — те самые пятеро подростков, с которыми они оба так тепло попрощались сегодня утром…

«Вот же неслухи…» — посетовала Миль.

— Да уж… — отозвался Бен, успевая поглядывать и на дорогу, и на экран заднего вида. — У Рольда, кажется, опять неприятности… — хотя эти неприятности назревали как раз у него самого…

И сделал, что мог — послал Рольду сообщение о выходке его «волчат»…

Колонна тащилась по Городу медленно, то и дело притормаживая, едва не стукаясь одна об другую… А то и всё-таки стукаясь. Но мощным машинам эти толчки были нипочём, а вот неким Рэгхазам в их хрупкой машинке приходилось быть очень внимательными и осторожными.

«Они что — всегда так ползают?» — раздражённо спросила Миль, которую уже слегка мутило от частых остановок и толчков.

— Только пока они в Городе. Караван ведь очень длинный. Чтобы не было аварий, Патруль следит за его движением, перекрывается множество наземных магистралей, перенаправляются потоки… Ты приляг, постарайся уснуть.

Уснуть? Это вряд ли. Но переносить рваный ритм движения, лёжа в откинутом кресле, всё-таки было легче. Миль удалось впасть в состояние лёгкого оцепенения — ни сон, ни бодрствование, а так, получто-то, даже с мельканием неких смутных образов, трудно отличимых от реальности, но в силу абсурдности таковой не являвшихся…

Полегчало Миль — легче стало и Бену. Он зорко посматривал по сторонам, и снова просчитывал варианты, обдумывая, чисто ли ушёл из Города, и не будет осложнений с Кочевниками… Вроде и над флайером он хорошо потрудился, изменив параметры работы двигателя и внешние признаки так, чтобы даже родной производитель не узнал своего детища — на случай, если машина Миль всё-таки где-то засветилась…

Осложнения возникли там, где он не ждал. Когда колонна, наконец, выползла из Города и слегка набрала скорость, приближаясь к (опять же традиционному) месту своего первого Привала, Бен обнаружил, что незамеченными уйти не удастся: с воздуха колонну плотной сетью опекало нехилое множество серьёзных машин без опознавательных знаков — и число их отчего-то всё увеличивалось… Над Городом с его многоуровневым движением они не бросались в глаза, а тут…

Никогда прежде власти Города не следили за эмиграцией столь пристально. Насколько Бену было известно, в этот день Город оставляли девять колонн одновременно. Он прикинул количество задействованных флайеров… Да, не иначе — все силы Контроля в действии. Даже знаки на резервные машины нанести не успели…

Что это — утечка информации? Где, в каком звене? Джей? Нет, конечно. Рольд? Тоже нет. Кто-то из его ребят? С какой стати…

Или просто против Бена работает достойный противник. Кто-то очень умный и опытный, кто просчитывает ситуацию не на ход и не на два. Итак — что он может иметь?

Бен всегда был на виду и вдруг пропал. Это раз. На квартиру Джея был звонок и ему оставлена шифровка. Это два. Пусть они пока и не знают, что в ней, это и неважно — важно, что она пришла накануне ухода Кочевников. «Это ошибка, моя ошибка — а ведь «сторож» предупреждал! И это — три. Виноват я, ох, виноват… недооценил противника… Этот «кто-то» ещё доставит мне неприятностей…» — Бен лихорадочно искал выход. Первый Привал — в полдень. Значит — через час. Мало, ах как мало времени!

Эти стервятники и не собираются разлетаться. Вон, роятся, сопровождают каждую покинувшую колонну машину — да таких и не особенно много… Выясняют, что за машина, кто владелец, и возвращаются на место, к колонне.

Сегодня любой преступник, даже детоубийца, имеет шанс уйти, его не тронут. Им нужны совсем не преступники. Ах вы ж, дохлые предки!..

Он физически ощущал, как уходят, утекают минуты. Внутри вяло заворочался, заныл «сторож». «Тебя только не хватало. Раньше бы ты проснулся, подлец», — несправедливо обругал его Бен и вяло удивился: впервые он узнал об опасности раньше своего «сторожа». Это о чём-то говорило, он не мог додумать — о чём, голова занята была другим. И, вздрогнув, услышал:

«А до Привала сорок минут», — Миль, подойдя, обняла его сзади, и присмотрелась к флайерам, крутившимся над колонной.

— Не спится? — упавшим голосом спросил он, накрывая рукой её ладошки, сцепленные на его груди.

«Ты беспокоился. Какой тут сон. Что делать будем?»

— Каждую отделившуюся от строя машину проверяют. Проверят нас с тобой…

«Можем вернуться?» — со слабой надеждой спросила она.

Он покачал головой:

— Поздно. Не думаю, что нам это позволят.

«Попробуем отбиться?»

— Ты это серьёзно? Весь Контроль сейчас в воздухе. В крайнем случае, конечно, попробуем, я приготовил пару сюрпризов… А до тех пор…Обыкновенные уголовники и остальная шушера давно поняли, чем тут пахнет, и будут сидеть тихонечко. Кочевникам нас защищать тоже не с чего. Значит, кроме нас с тобой, сегодня с Контролем драться некому. Так что давай пока не будем выделяться, они покуда не уверены, что мы вообще тут. Может, что и подвернётся…

«Бен, на этот раз они меня не возьмут, — безжизненно-твёрдо сказала она, садясь в своё кресло и тщательно пристёгиваясь. — Нечего им будет брать, родной, ты уж извини меня».

Он похолодел, взглянув на неё: бледное лицо затвердело и будто заострилось, сузившиеся, ярко зазеленевшие глаза словно льдом подёрнулись, руки, как когти, вцепились в подлокотники…

— Миль… — обречённо позвал он, ещё не зная, что сказать дальше, но чувствуя приближение чего-то жуткого. — Что ты делаешь?

«Если они все сядут… и не смогут взлететь… несколько минут… нам ведь всё равно не успеть уйти?» — глядя прямо перед собой, она говорила медленно, как-то через силу…

— Нет. Если они не навсегда сядут, — со страхом вглядываясь в её почужевшие черты, ответил он, вполглаза следя за дорогой. Она продолжила, не глядя на него:

«Пристегнись, милый, дальше поведу я. Сейчас будет плохо. Всем. Понимаешь, я не смогу долго удерживать их всех. Меня хватит только на один приказ — всем сразу. Но тогда… — её лицо дёрнулось и скривилось. У Бена стало мутиться перед глазами, он безрезультатно поморгал, едва удерживая машину на полотне дороги. — Это значит, что мне придётся убить их…»

— Как? Может, я смогу… — с трудом спросил он, непослушными пальцами нажимая на замки фиксаторов, и обнаружил, что пелена перед глазами стала плотнее. Машина, тем не менее, по-прежнему шла ровно. Он чувствовал, что Миль очень боится… даже не боится — обмирает от ужаса.

Ей было так страшно, что немело и покалывало лицо… и пальцы… сердце стучало где-то в глотке… Чтобы не позволить страху совсем подмять её волю, она заговорила с мужем, стараясь изъясняться ровно и обстоятельно:

«Нет, милый. Ты — нет. Слушай. Они ведь все сейчас в воздухе. Если я прикажу всем киберам: «Вниз!» — они подчинятся. Пилоты не успеют сообразить, в чём дело, потому что флайеры будут не просто падать на землю — а врежутся в неё с ускорением. А если кто-то и сообразит, то им всё равно станет не до нас. Но тогда ты уходи отсюда очень быстро, не тратя времени на меня. Ты понял?»

Он понял. Приказ такой мощности отнимет у неё все силы, и он боялся, что напряжение её убьёт. Намереваясь помешать ей так изощрённо покончить с собой, он потянулся к её менто, вступая в двуединство — и обнаружил, что давно втянут в него, блокирован и не может ни двигаться, ни решать что-либо.

«Не надо, Миль…» — попытался он перехватить у неё инициативу, но опоздал: она предвидела такую попытку, и заранее надёжно сковала не только его тело, но и волю.

«Прости меня, сердце моё… Но не мешай, иначе они мне не подчинятся!» — и будто мягкая тяжесть легла на его мозг, окутала, оглушила… Он не оставлял попыток выпутаться из мягкого плена:

«Не делай этого!» — тяжесть придавила, едва не гася сознание, он ничего уже не видел и не слышал, не чувствуя даже своего тела… Но знал: Миль плачет.