Чужого поля ягодка - Карри

Отпустив такси, он пересёк тротуар, вошёл под высокие своды магазина, смешался с толпой… С весёлым удивлением полюбовался метаниями потерявших объект наблюдателей, вежливо посторонился и, как и просила Миль — тихо-спокойно, не напрашиваясь на неприятности, покинул магазин. Далее ему велено было просто подождать на стоянке… Он и ждал, сунув руки в карманы и беспечно раскачиваясь с пятки на носок, пока сердце не ёкнуло радостно — а спустя ещё пару его сбивчиво-суматошных ударов невесомая тень скользнула над головой, и незнакомый маленький флайер, соблюдая все правила, аккуратно покинул общий поток, на миг завис и легонько коснулся земли всего метрах в двух …

…Джей, в этот момент сдававший смену в диспетчерской, широко, с облегчением, улыбнулся: знакомая волна, прокатившись сквозь него, наполнила счастьем и победно проследовала дальше…

На резонный вопрос — чего он лыбится — Джей ответил:

— Так меня ж выходные ждут.

Сменщик улыбнулся в ответ и добродушно проворчал:

— И чем только, Ветреник, ты их привораживаешь, эти твои «выходные», которые тебя ждут… Эх, я бы им тоже поулыбался… — и вздохнул: — Таким, как ты, и Лицензия ни к чему…

«Раз в языке имеются такие слова — значит, магия в этом мире когда-то была… А может, и сейчас есть», — вспомнил Джей. И заулыбался ещё радостней…

Сменщик только головой покачал:

— Иди уже… отдыхай…

Никаких особых подтверждений Джею не требовалось, но вскоре на домашний номер, как и было договорено, поступил анонимный звонок всего с тремя цифрами…

58. Вместе

…Маленький смерчик вынесся из флайера и метнулся к Бену — Бен, ухватив его в охапку, еле на ногах устоял — и, сразу нахлынув, всё заполонил запах цветущих трав, на этот раз трав полынно-горьких, который органично включил в себя запах горячего хлеба… Тут же мгновенно установившееся двуединство исключило обоих из окружающего — мир просто замер, затаив дыхание, почти исчез… Остались только они двое, ставшие Одним.

Их маленькая вселенная долго обходилась безо всякой речи — ни слов, ни мыслей — только пальцы вздрагивали в жалобе на разлуку, сердца, признаваясь в нежности, заполошными птицами бились о грудные клетки… Слепо, наощупь, оба считывали пароли родинок и шрамов, уверяясь: ты, это ты, наконец-то — ты… в трепете дыхания, латая зияющие бреши души, жадно ловили мольбу и обещание не расставаться… присягой верности принимали запах кожи, горячеющей в надежде истончиться и растаять, чтобы оба тока крови наконец слились и перестали тосковать…

Кольцо его рук было для неё и домом, и всем миром… от него головокружительно пахло верностью и надёжностью, надеждой на счастье и покой…

И таяла броня стылости, наросшая в столь долгое отсутствие родного тепла…

Выворачиваясь наизнанку, два русла памяти вскрылись, устремились навстречу друг другу, схлестнулись, переплетаясь, проросли, принимая новое и отдавая накопленное, укладывая сведения и ощущения так, как будто они там и находились — всегда… Ничего не приходилось объяснять — достаточно было просто попытаться вспомнить…

…Это её прогнали через все допросы, тесты и пробы и отпустили, накачав по макушку какой-то пакостью, и это она потом долгие дни металась взаперти по усадьбе, мучаясь от неизвестности…

…Это его пытались убить в запертом боксе вконец оборзевшие красотки, и после — это он блуждал по улицам и кафешкам, влипая из одной неприятности в другую, ещё более опасную…

Потерявшиеся было части каждого их них, как загулявшиеся дети, вернулись, наконец, и теперь торопливо становились на заждавшиеся их места, восстанавливая насильно нарушенное единение… Если бы сейчас их разделили вновь, они б не вынесли этого — и не простили бы такой попытки окружающему (Миль, во всяком случае, уж точно бы не простила), так что оно, окружающее, благоразумно затаилось, не вмешиваясь в процесс…

Со стороны, из соседней машины, не торопя их, замерших и будто сросшихся в монолит, во все глаза смотрели мальчишки… (Рольд, как Миль ни отказывалась, всё-таки отправил с ней нескольких своих «волчат» в качестве не то охраны, не то нянек…) Но, к их разочарованию, обоих супругов почти сразу стало невозможно разглядеть, и мальчишки, усиленно моргая, то и дело тёрли подводившие их глаза, которые слепли, слезясь, и сами отворачивались, пока совсем не потеряли из виду эту пару…

Бен сумел вернуться в реальность раньше, взглянул вокруг, подхватил приникшую к нему Миль и внёс в салон флайера — люк немедленно закрылся, надёжной раковиной пряча их от посторонних взглядов… Миль всё ещё была неподвижна — как вцепилась в мужа, так и не шевельнулась ни разу. Он терпеливо ждал, когда же она придёт в себя, хотелось посмотреть на неё, но отодвинуться было просто невозможно… Зато он мог сколько угодно зарываться носом в её пушистую макушку и вдыхать одуряющий, как приворот, запах её волос… гладить узкую спину, с болью ощущая — даже сквозь одежду — ребристую худобу, бугорки позвонков и узелки мышц, напряжённых до каменной твёрдости… перебирать пряди небрежно заплетённой косы… ощущать частые и неровные толчки её сердца…

Флайер без команды снялся с места и куда-то их понёс…

А потом они сидели в «Дракоше», и Миль, не желая смотреть ни на что и ни на кого, всё так же жалась к мужу, жмурилась и утыкалась в него лицом — то в шею, то в плечо, то в спину… Просто ушла в него, будь её воля — она бы в нём и вовсе растворилась…

По мнению Рольда, сидевшего за соседним столиком, счастье вроде бы должно выглядеть как-то иначе… Бен в ответ на его вопрошающие взгляды только руками неловко разводил — он и сам спрашивать её хоть о чём-то не решался, боясь спровоцировать слёзы, до которых, он чувствовал, было недалеко… Этакая молчаливая истерика. Из которой, однако, Миль вышла разом и даже как-то неожиданно: отпрянув от Бена, резко развернулась ко входу, оскалилась, когтями растопырив голубовато засветившиеся пальцы, и зашипела сквозь зубы — мужчины несколько оторопели, но всё поняли, когда Рольду почти тут же сообщили:

— Шпики возвращаются, Рольд.

— Что, все?

— Нет, только четверо.

Действительно, вскоре в ресторан вошли четверо подтянутых мужчин, по виду — патрульные, трое из которых расположились недалеко от входа, а четвёртый направился к Рольду и, остановившись у его столика, предложил:

— Поговорим?

Рольд приглашающе повёл рукой:

— Прошу, — дождался, когда он присядет, и спросил: — Неужели мои ребята опять что-то натворили?

— Насколько мне известно, пока нет.

— Тогда чем могу быть полезен? — поинтересовался Рольд, и постарался не дёрнуться, уловив опять донёсшееся от соседнего столика еле слышное шипение.

— Можешь, — кивнул агент, покосившись на пустой, с его точки зрения, стол. И протянул Рольду всё тот же, уже всему Городу знакомый снимок: — Нам нужна эта малышка.

— Ну-ка, ну-ка… — Рольд взглянул: — А, ну, так такие же повсюду висят. Только она не из моей группы.

— Знаю, что не из твоей, — мужчина не спускал глаз с лица собеседника. — И она здесь не появлялась?

— Не помню, — пожал плечами Рольд. — Хотите, у своих спрошу?

— Спроси.

Рольд встал и поднял руку — шум в зале очень скоро утих.

— Ребята, кто-нибудь видел здесь эту девочку? — он пустил портрет по рукам. Патрульные отслеживали его продвижение, так и впиваясь цепкими взглядами в лица ребят, пока те рассматривали изображение, один за другим отрицая: «Не видел», «Не знаю», «Нет, не помню». Портрет обошёл весь зал, побывав и у Рафа, и вернулся к Рольду. Шум в зале снова начал усиливаться.

Рольд положил снимок на ровную поверхность стола и ногтем подтолкнул его к патрульному:

— Сожалею, господин патрульный.

— Ну, допустим. А этого человека ты знаешь?

Ещё один портрет лёг на стол перед Рольдом. Тот взглянул.

— Нет, я его не знаю.

— Да он же только сегодня утром был здесь, завтракал вот за этим столиком. Ты не мог его не видеть, Рольд, тем более, что твои «волчата» испортили ему костюм.

— Я не говорил «не видел», я сказал, что не знаю его, — возразил Рольд. — Вообще-то, тут сегодня завтракало очень много народу. И перестаньте говорить мне «ты», мы с вами вроде тоже не очень близко знакомы.

Патрульный стиснул зубы, но стерпел.

— Хорошо. Значит, ты его… вы его видели?

— Его видели мои ребята, как и вас с коллегами, господин патрульный. Поэтому у меня не было необходимости рассматривать его. К тому же он спокойно позавтракал и ушёл, не причинив нам никаких хлопот, несмотря на неприятность, к которой привела шалость моих сорванцов. Он даже, как мне сообщили, от компенсации за испорченный костюм отказался. Ну и у нас к нему нет претензий.

Телекомм на запястье у Рольда тихо зажужжал, и парень, заканчивая беседу, встал:

— Простите, господин патрульный, если это всё, то вынужден вас оставить — дела. Было приятно и всё такое.