Век Наполеона - Уильям Джеймс Дюрант

с большим опытом, и большинство были очень способными».13 В любом случае они передали Наполеону далеко идущие бразды правления.

Государственная служба — совокупность административных органов — в наполеоновской Франции была наименее демократичной и наиболее эффективной из всех известных истории, за исключением, возможно, Древнего Рима. Народ сопротивлялся этой системе, но она оказалась надежным корректором его алчного индивидуализма; восстановленные Бурбоны и последующие французские республики сохранили ее, и она обеспечила стране скрытую и основную преемственность в течение столетия политических и культурных потрясений. «Франция живет сегодня, — писал Вандаль в 1903 году, — в административных рамках и по гражданским законам, которые завещал ей Наполеон».

Более насущной проблемой было восстановление казначейства. По рекомендации консула Лебрена Наполеон предложил министерство финансов Мартину-Мишелю Годену, который отказался от этого поста при Директории и приобрел репутацию способного и честного человека. Его приход в министерство гарантировал новому правительству поддержку со стороны финансовых кругов. На помощь государству пришли значительные займы: один банкир предоставил 500 000 франков в золоте и не потребовал никаких процентов. Вскоре в казначействе было двенадцать миллионов франков, из которых можно было оплатить текущие расходы и (что всегда было первой заботой Наполеона) накормить и содержать армию, плохо одетую и давно не получавшую жалованья. Годен сразу же передал от местных чиновников центральному правительству полномочия по начислению и сбору налогов; местная коррупция в этих процессах была печально известна. 13 февраля 1800 года Годен объединил различные финансовые учреждения в единый Банк Франции, финансируемый за счет продажи акций и наделенный правом выпускать бумажную валюту; вскоре благодаря тщательному управлению банком его банкноты стали столь же популярны и надежны, как и наличные деньги. Это само по себе было революцией. Банк не был государственным учреждением, он оставался в частных руках, но его поддерживали и частично контролировали правительственные доходы, размещенные в нем, а в министерство финансов был включен министр казначейства Барбе-Марбуа для охраны и управления государственными средствами в банке.

Самой неприятной частью управления было предотвращение, раскрытие и наказание преступлений, а также защита правительственных чиновников от убийств. Жозеф Фуше как раз подходил для этой работы; у него был богатый опыт борьбы со многими формами коварства, и, будучи рецидивистом, за которого мстили роялисты, он мог рассчитывать на защиту Наполеона как на сильнейший барьер против реставрации Бурбонов. В то время как Годен потворствовал банкирам, Фуше поддерживал якобинцев, надеясь, что первый консул будет настоящим сыном Революции, защищая простонародье от аристократии и духовенства, а Францию — от реакционных сил. Наполеон не доверял Фуше и боялся его, и содержал отдельную группу шпионов, в обязанности которых входило следить за министром полиции; но он долго не мог найти ему замену. Он сделал это осторожно в 1802 году, восстановил его в 1804 году и оставил на посту до 1810 года. Он ценил умеренность Фуше в просьбах о финансировании и подмигивал хитрому министру, который частично финансировал свои силы за счет конфискаций из игорных казино и взносов из борделей.14 Отдельная жандармерия следила за улицами, магазинами, офисами и домами и, предположительно, участвовала в доходах своих подопечных.

Защите личности — даже преступника — от полиции, закона и государства во Франции уделялось не так много внимания, как в Англии того времени, но часть его обеспечивалась эффективной судебной системой, относительно свободной от связи судебных решений с подарками. Поручая эту отрасль управления юристу Андре-Жозефу Абрималю, Наполеон сказал: «Гражданин, я вас не знаю, но мне сказали, что вы самый честный человек в магистратуре, и поэтому я назначаю вас министром юстиции».15 Вскоре Франция была покрыта обилием и разнообразием судов, с большими и малыми присяжными, мировыми судьями, судебными исполнителями, прокурорами, истцами, нотариусами, адвокатами…

Защита государства от других государств была возложена на военное министерство под командованием генерала Луи-Александра Бертье, морское министерство под командованием Дени Декреса и министерство иностранных дел под руководством несокрушимого Талейрана. Ему было уже сорок пять лет, и он имел репутацию человека с отточенными манерами, интеллектуальной проницательностью и моральной испорченностью. В последний раз мы видели его (14 июля 1790 года) во время служения Святой мессы на празднике в Шам-де-Марс; вскоре после этого он написал своему последнему приобретению, Аделаиде де Фийоль, графине де Флао: «Надеюсь, вы чувствуете, к какому божеству я вчера обратил свои молитвы и клятву верности. Только Вы — Высшее Существо, перед которым я преклоняюсь и всегда буду преклоняться».16 У него был сын от графини, но он тихо присутствовал на ее свадьбе в качестве невидимого дарителя невесты.17 Его страсть к женской красоте, естественно, сопровождалась аппетитом к франкам, на которые жила красота. Поскольку он отвергал христианскую этику, равно как и католическую теологию, он приспособил свое красноречие к корыстным целям и заработал красивый букет от Карно:

Талейран принес с собой все пороки старого режима, не сумев приобрести ни одной из добродетелей нового. У него нет твердых принципов; он меняет их, как меняет белье, и берет их в зависимости от ветра дня — философ, когда философия в моде; республиканец сейчас, потому что это необходимо, чтобы стать кем-то; завтра он заявит об абсолютной монархии, если ему удастся что-то из этого сделать. Он мне не нужен ни за какие деньги.

Мирабо согласился: «За деньги Талейран продал бы душу, и он был бы прав, ведь он менял бы грязь на золото».18

Однако извилинам Талейрана был положен предел. Когда толпа изгнала короля и королеву из Тюильри и установила пролетарскую диктатуру, он не стал делать реверансов новым хозяевам, а отправился на корабле в Англию (17 сентября 1792 года). Там его ждал неоднозначный прием: теплый от Джозефа Пристли и Джереми Бентама, Джорджа Каннинга и Чарльза Джеймса Фокса;19 прохладный — со стороны аристократов, помнивших о его участии в революции. В марте 1794 года у англичан закончился срок терпимости, и Талейрану было приказано покинуть страну в течение двадцати четырех часов. Он отплыл в Соединенные Штаты, безбедно жил там на доходы от своей собственности и инвестиций, вернулся во Францию (август 1796 года) и стал министром иностранных дел (июль 1797 года) при Директории. На этом посту он пополнил свое состояние различными способами, так что смог разместить три миллиона франков в британских и немецких банках. Предвидя падение Директории, он подал в отставку (20 июля 1799 года) и спокойно ждал, когда Наполеон