Севастопольский конвой - Богдан Сушинский

– Вы, старший лейтенант, уже получили какое-то назначение? – спросил Гродов.

– У меня ранение в бедро и в руку. Ложиться в госпиталь я отказался, поскольку ранения легкие, но до завтрашнего дня получил краткосрочный отпуск в виде поощрения. Хотя, глядя на меня, каждый офицер задается вопросом: «Почему он вернулся, если вся рота его полегла?»

– Перед вами, Зубов, – два офицера, которые таким идиотским вопросом не задаются, – уведомил его Гродов.

– Кроме того, я вспомнила, – как можно строже и увереннее произнесла Магда, – что в нашем госпитале лежат трое раненых моряков. Помню, фельдшер, который перевозил их из полевого лазарета, говорил, что они – из погибшего где-то под Очаковом десантного отряда какого-то лейтенанта. С плацдарма их снял то ли катер, то ли баркас. Разве, кроме ваших двух морских десантов, существовал еще какой-либо?

– Такого быть не могло, – ответил Гродов.

– Тогда все сходится. Кроме того, один из раненых сообщил, что еще двое бойцов из этого же отряда остаются в лазарете, поскольку в операциях не нуждаются. Как вы понимаете, старший лейтенант, я интересовалась каждым моряком-десантником, который попадал к нам в надежде узнать что-либо о судьбе командира полка.

Майор выслушал рассказ Магды о раненых десантниках из роты Зубова с плохо скрываемым недоверием, тем не менее тут же ухватился за ее слова:

– Вот видите, под вашим командованием все еще находятся пятеро бойцов. А возможно, и больше, нужно выяснить по госпитальным записям. Поэтому хватит сантиментов! Завтра к десяти жду вас у штаба оборонительного района. Продолжите службу в моем полку, где всегда чувствовалась нехватка офицеров. Итак, завтра к десяти, это приказ, – проговорил Гродов, уже садясь в подошедший трамвай – этот удивительный атрибут мирной жизни, само существование которого всегда так поражало фронтовиков, сражавшихся на подступах к городу.

Несколько минут они, стоя на задней площадке полупустого вагона, ехали молча, затем Дмитрий спросил:

– В госпитале действительно есть бойцы из роты Зубова? Мне сказали, что вся она полегла. Не упоминая даже о ее командире, который, как я понимаю, спасся на единственном прибывшем к плацдарму катере.

– Там лежит много моряков – взяла женщина его руку в свои теплые, слегка влажноватые ладони. – А кто они – из твоего полка, из полка Осипова или же из раненых прямо на кораблях, во время налета вражеских самолетов… Поди знай, я могла и ошибиться. Зато появилась уверенность, что в эту ночь за пистолет свой старший лейтенант хвататься не будет, – сухим, жестким, истинно командирским тоном мотивировала Магда свое поведение. – Ты же попытайся немедленно отправить его на передовую, пусть упражняется в стрельбе, находясь в окопе.

Несмотря на то что было начало октября, ночь выдалась по-южному теплой, и через полуоткрытое окно в комнату проникало едва уловимое веяние моря, настоянное на запахах прелой листвы.

Войдя в квартиру, мужчина и женщина буквально набросились друг на друга, соревнуясь в том, кто быстрее сорвет одежду и доберется до вожделенного тела, чтобы впиться в него, и, сладострастно растерзывая, постепенно с ним сливаться, сливаться…

…Страсти улеглись, однако эти двое продолжали лежать в объятиях, словно бы опасались: стоит ослабить свои «узы притяжения», и судьба снова воспользуется этим, чтобы разбросать их по разным участкам фронта.

– А знаешь, – шепотом произнесла Магда, слегка приподнимаясь на локте, – когда мы встретили в храме этого старшего лейтенанта, я поняла, что тоже стала верующей.

– Теперь этим уже никого не удивишь. Особенно там, на передовой, да в тылу врага. Впрочем, в городе, который без конца бомбят и обстреливают из орудий, не легче. Сама говорила, что в течение одного дня бомба и снаряд упали рядом с госпиталем.

– С той поры как мы познакомились, я постоянно прошу Господа не убивать тебя и не разрушать этой квартиры, нашего пристанища.

– Мы должны быть признательны ему, ты права.

– Не в этом дело. Мне кажется, что если с этой квартирой что-либо произойдет, все, о чем я, о чем мы с тобой мечтаем, тут же разрушится.

– Нам бы с тобой уцелеть, а пристанище мы создадим новое. Кстати, не забывай и о себе время от времени словечко перед Господом замолвливать.

– Молитвами этими я, прежде всего, прошу о себе. Что я теперь без тебя и без этих стен? Так, забытое Богом бездомное существо.

Гродов помолчал, а затем вполголоса, словно кто-то в соседней комнате мог расслышать его, проговорил:

– Мне тоже часто грезились эти стены, и ты… и мы с тобой в них.

– Сознайся, что это помогает тебе держаться на фронте.

– Не сказал бы, скорее наоборот.

– То есть? – шутливо возмутилась Магда.

– Нет-нет, наших отношений это не касается, – понял свою оплошность майор.

– А чего же или кого… это касается?

– Никого конкретно.

– Готова поверить, хотя говоришь ты очень неубедительно, – покачала головой женщина.

Ковач уже не впервые пыталась казаться капризно суровой и по-девичьи придирчивой, однако получалось у нее это плохо – без эмоций и артистизма. Все-таки она принадлежала к людям иного слада ума и характера. «Не по годам рассудительная и не по должности властная», – так Дмитрий определил для себя тип женщины, уточнив при этом, что ни одна из тех, с кем он до сих пор был знаком, по твердости характера и сдержанности с Магдой сравниться не могла. Даже баронесса Валерия фон Лозецки.

– Придется поверить. В том числе и в общие рассуждения солдата, сидящего в окопе посреди войны. Все-таки настоящий солдат должен быть бездомным и безродным. Именно из таких восточные правители когда-то формировали отряды наемников-мамлюков.

В этот раз помолчала Магда. Где-то неподалеку прозвучал пистолетный выстрел, который неожиданно породил упорную перестрелку.

– И часто здесь постреливают?

– В нашем квартале – нет, но в других постреливают чуть ли не каждую ночь.

– Неужели диверсанты обнаглели?

– Диверсанты случаются редко. Все чаще – местные грабители из Молдаванки, из тех же семейств, из которых формировалась банда Мишки Япончика. Правда, теперь с ними долго не возятся, приказано расстреливать на месте. Наверное, всех убитых таким образом со временем спишут на военные потери. Но говорим-то мы… не о том, – тут же попыталась сменить тему Ковач.

– О чем же надо?

– О том, что привело нас в эту постель.

Дмитрий нежно провел пальцами по щеке, затем долго плутал в ее коротких жестковатых волосах…

– Все, что можно было сказать о чувствах, приведших нас в эту постель, здесь же, в постели, уже было сказано. Причем без слов.

– А мне почему-то казалось, что нам все еще нужно многое сказать друг другу. Причем обычными, грешными словами, которых не следует ни побаиваться, ни стесняться.

26

Появление Гродова в небольшом штабном зале совещания осталось незамеченным. Контр-адмирал Жуков о чем-то переговаривался со стоявшим рядом с ним, во главе стола, заместителем командующего – генералом Софроновым[46]. Два начальника секторов обороны стояли у окна, между бюстами вождей революции, и с видом заговорщиков обменивались какими-то короткими отрывистыми фразами, время от времени посматривая на контр-адмирала. Заметив Гродова, сорокалетний худощавый, жилистый комбриг Монахов тут же приблизился к нему и, прервав попытку майора доложить о своем прибытии, решительно пожал ему руку.

– Вы храбрый и мужественный командир, Гродов. Если честно, я горжусь, что вы служите под моим командованием. И очень опасался, что вас оставят в Севастополе.

– Я опасался того же, товарищ комбриг. Это было бы несправедливо.

– Правильно, майор, мы и здесь еще повоюем.

Начальник Южного сектора генерал Иван Петров держался особняком от коллег, он стоял у стола и, упираясь обеими руками о карту ООР, парил над ней, как нацеливающийся на жертву коршун.

«А ведь он, – подумалось Гродову, – готов предложить контр-адмиралу такой же план оттеснения противника с помощью морского десанта, какой недавно был осуществлен в Восточном секторе. Тем более что противник пока еще не пришел в себя и даже строго засекреченный дивизион реактивных минометов, залпы которого во время моего десанта в районе Аджалыка почему-то так и не прогремели, все еще базируется в городе».

Словно бы вычитав его мысли, генерал оторвался от карты и пристально посмотрел сквозь стекла очков на неизвестного ему майора: «Уж не тот ли самый Черный Комиссар»? Впрочем, вспышка интереса длилась недолго, и генерал вновь вернулся к излюбленному занятию полководцев всех времен и народов – очередной «картежной битве».

Самого же Гродова отвлек вошедший вслед за ним полковник Бекетов. Начальник контрразведки сухо усадил его в отдаленном конце стола, рядом с собой, и вполголоса, почти не шевеля губами, принялся представлять остальных присутствующих. Как оказалось, здесь уже находились члены военного совета ООР – дивизионный комиссар Воронин и бригадный комиссар Азаров; генерал-майор инженерных войск Хренов, давно прозванный одесситами «баррикадным генералом», поскольку, командуя строительными батальонами, он, кроме всего прочего, ведал строительством баррикад в городе. А еще – секретарь обкома партии и тоже член Военсовета Колыбанов; бывший начштаба Приморской армии, а ныне – начштаба оборонительного района полковник Крылов.