Благими намерениями - Эмиль

- Ну и где же Одиннадцатый? - возмутился Инукис, - жрать охота.

- Его уже ведут, - поморщился Гинеус.

- А из какого цеха нынешний Одиннадцатый? - поинтересовался маршал.

- Признаться честно, лучше бы утром мне попался первым на глаза кто-нибудь другой, - скривился князь, - Выезжаю я утром из замка, смотрю, оборванец какой-то мочится прямо на стену. Его бы, мерзавца, повесить, но традиция есть традиция. Ведь именно его я первого увидел.

Гости загоготали.

- Так из какого цеха-то он? - не унимался маршал.

- А, сами сейчас увидите, - махнул Гинеус рукой.

Скрипнула дверь, на пороге показался длинноволосый молодой человек в стеганом камзоле. Незнакомец показался Мольху смутно знакомым.

- Этот что ли на замок отливал? - забулькал от хохота Инукис.

Юноша покрылся румянцем.

- Я Ожват, кандидат в новые герольды его высочества и осмелюсь заметить, что я ни на какую стену не отливал.

Кузен Гинеуса поперхнулся.

- Позволь, братец, - удивленно воскликнул он, - А где же твой вертлявый глашатай?

- Ксандо предал Верузию, предал князя и нашу страну - громыхнув тяжелым стулом, поднялся Бордул.

Главнокомандующий поперхнулся, выпучил глаза Инукис, удивленно зароптали слуги, лишь Фаргус, да Ровид с Мольхом продолжали спокойно сидеть и разглядывать обилие блюд.

- Я бы не хотел сейчас рассказывать подробности, - продолжил главный кромник, - Дело, в котором он замешан, в настоящий момент является совершенно секретным.

В коридоре послышался шум. Распахнулась дверь. Под аккомпанемент подсказок грозившего кулаками стражника на пороге переминался с ноги на ногу Одиннадцатый гость, всем своим видом дававший понять, что занимается бродяжничеством. Весь в шрамах, ожогах, с колтунами в волосах и бороде он казался старым, но Мольх подумал, что ему не больше тридцати пяти. Седая борода и следы лишений на теле кого угодно могут ввести в заблуждение, но глаза никогда. Глаза у бродяги очень отличались от тусклого обреченного взгляда стариков. Они были яркими, сверкающими и какими-то наглыми.

- Добро пожаловать, Одиннадцатый, - привстал князь, - Мы рады приветствовать тебя и просим разделить с нами трапезу.

Гости присоединились к приветствию. Бродяга поклонился и, ничего не сказав, направился к стулу, около Фаргуса.

- Ну, - крикнул Блоднек, - как говаривала мать, "Лучше выпить, чем болтать"! Ксандо предал Верузию, но это не повод отказываться от торжества.

- Неправильно сидим! - рявкнул внезапно Гинеус, - Кадрош, а ну-ка пересядь, поменяйся местами с братом.

- Ваше Высочество, но позвольте, - едва успев сесть, вскочил Бордул, - ведь это нарушение традиции и этикета.

Шумевшие слуги умолкли. Снова выпучил глаза Инукис. Всем показалось удивительным отсутствие княжеского любимца Ксандо, еще более удивительным то, что он вдруг оказался замешан в каких-то политических дрязгах, но то, что его обязанности вдруг решился выполнять главный кромник, происхождение которого часто являлось объектом для насмешек, повергло всех в состояние шока. Бордул, который не мог запомнить даже детали собственного герба и ругался как сапожник, а на обедах часто рыгал, облизывал пальцы и пускал ветры, теперь вдруг взялся учить князя правилам проведения торжеств.

- Позволю себе согласиться с господином Бордулом, - пискнул новый герольд.

- Твою гвардию, мою кавалькаду. Деревенский житель вздумал учить горожан, как надо сидеть! - шёпотом сострил Мольх, чем удостоился пшиканья Ровида.

Гинеус смерил герольда тяжелым взглядом, но ничего не ответив, вновь повернулся к Бордулу.

- Ты что же думаешь, если Ксандо в застенках сгноил, то и правилам этикета у него набрался. Может он тебя ещё и геральдике учил, в перерывах между пытками?

Бордул покраснел.

- Ваше высочество, Ксандо, покончил жизнь самоубийством. Мы даже не успели его как следует вспытать.

- Ты мне зубы не заговаривай, Бордул. Или ты и этому у покойного Ксандо научился, - Гинеус обвел зал глазами, как бы требуя поддержки.

Неожиданно младший княжич встал и, шепнув что-то на ухо сыскарю, демонстративно направился к брату. Постучал его по плечу. Блоднек недоуменно захлопал глазами, но встал и понуро пересел на место брата.

- Зачем спорить, - изрек Кадрош, - все эти этикеты, традиции. Кому они нужны, когда Верузии двести пятьдесят один год. Налетай на яства!

Сыскарь недобрым словом помянул Гинеуса: "Блоднеку место поменял, а мне нет, осёл плешивый". Задумка Мольха была достаточно проста. Таинственные отравители собирались устранить его и некоего жирдяя. Без сомнения этим жирдяем был Блоднек, а не Инукис. Покушаться на княжеского кузена - такое могло прийти в голову только в горячечном бреду.

Вместе с тем Инукис выпадал и из списка подозреваемых. Он не имел доступа к кухне, не имел хоть какого-нибудь мотива, так как претендовал на престол где-нибудь пятнадцатым в очереди, да и вообще не отличался умом, способным на такую интригу.

По догадкам сыскаря тот, кто подсыпал яд, при условии своего присутствия на ужине, должен хоть как-то отреагировать на то, что Блоднек и Кадрош поменялись местами.

Бурно отреагировал Бордул, даже, пожалуй, чересчур бурно. Также подозрительно он вёл себя, когда Панкурт копался в княжеском архиве. Доказательство ли это? Может, главнокомандующий хочет устроить военный переворот? Может, магик хочет за что-то отомстить князю? Может, оборванец, который утром мочился на стену, знал о традиции и специально попался князю на глаза первым?

Мольх вспомнил темницу, пытки, всё, что он пережил в эти страшные дни. По коже пробежал табун мурашек. Он не придумал ничего лучше, чем вывести из себя главного кромника.

- Господа, мне кажется, кто-то пустил ветры!

Воцарилась тишина. Все в недоумении мотали головами. Ровид обнажил зубы и пробуравил взглядом Мольха насквозь. Гинеус закатил глаза.

- По-моему, это главный кромник напакостил, - демонстративно повёл носом сыскарь в стороны Бордула.

- Что?! Что ты сказал? Да как ты посмел, граф?! - залился багровой краской Бордул.

- Это как ты посмел портить воздух? Тут не деревенский сход, между прочим, а высшее общество Верузии и Гардарии! - хлёстко ответил сыскарь.

Бордул медленно стал подниматься, зажимая в руке недоеденную куриную ножку.

- Сядь! Немедленно! - крикнул Гинеус.

- Панкурт! - стукнул по столу король, - что за выходки?!

- Но, мой король, тут действительно воняет оттуда, - указал пальцем на Бордула сыщик, - у меня очень чуткое обоняние.

- Князь, он брешет!

- Панкурт! Я тебя... - взорвался король, - имей совесть!

- Ну, значит, показалось, - повёл носом ещё раз Мольх, - прошу простить меня, господин главный кромник. Неувязочка, недоразумение. Вы невиновны в пускании ветров.