Сиротка. Расплата за прошлое - Мари-Бернадетт Дюпюи

— Иди ко мне, — повторила она. — Ты мне нужен…

Все ее существо ликовало, охваченное лихорадочным возбуждением. Она выскользнула из его объятий, откинула простыню и встала на колени над ним. Он тут же включился в игру, быстро проскользнув между ее раскрытыми бедрами для дерзкого поцелуя. Вдохнув медовый аромат ее теплой и влажной вагины, он задрожал от восторга. Наслаждаясь необыкновенными ощущениями, Эрмин сдерживала сладострастные стоны, прикрыв рот рукой. Она выгнулась, полностью отдавшись во власть ненасытных губ Тошана. Он собирался довести ее до наивысшей точки удовольствия, но она, задыхаясь, отстранилась.

— Мне показалось, что я сейчас потеряю сознание, — тихо призналась она, ложась рядом с ним. — О, любимый, мне было так хорошо…

Он не ответил, всецело поглощенный своим страстным желанием. Его губы коснулись соска ее правой груди, которую он принялся покусывать, лизать и целовать, после чего перешел к другому соску, ставшему твердым от возбуждения.

— Мои любимые ягодки, — прошептал он. — Твоя грудь самая красивая из всех, которые я когда-либо видел и которых касался!

Она хотела отругать его за то, что он упомянул других женщин, с которыми встречался во времена своей юности, но ее захватил сладострастный вихрь, похожий на разбушевавшийся океан и это лишило ее всякой воли. Она не могла говорить и тем более думать, прислушиваясь к этому внутреннему потоку, способному превратить ее в покорную самку, лишить остатков стыдливости. Ее пальцы обхватили возбужденный пенис мужа и принялись настойчиво его ласкать. Испытывая восторг, он сдался, отказавшись от своей сдержанности.

— Мин, Мин, моя женушка-ракушка… — прошептал он, ложась на нее.

Она прерывисто дышала, прикрыв глаза, опьяненная его поцелуями в которых ощущала свой собственный, сладковатый аромат женщины. Тошан медленно вошел в нее, сгорая от желания. На секунду он замер, после чего принялся двигаться в ней, ускоряя ритм.

— Только ты, только ты, — повторяла она, в то время как на ее лице проступало выражение наивысшего счастья.

Выгибаясь и трепеща всем телом, она отдалась этому сладкому безумию. Он ответил тихим рычанием и вошел в нее еще глубже, с едва сдерживаемой яростью. На миг они стали единым целым, их дыхание смешалось.

— Наконец-то, — прошептал он. — Я и ты, Мин. Мне бы хотелось навсегда остаться в тебе. Здесь так сладко, так тепло.

Они задрожали в унисон, каждый наслаждался движениями другого, этим ярким, похожим на фейерверк удовольствием, тысячи звездочек которого взрывались внутри и вокруг них. Неожиданно Тошан вышел из нее.

— Останься, — взмолилась она, ощутив невыносимое чувство пустоты.

— Я больше не хочу делать тебе детей. Ты можешь от этого умереть!

— Нет, прошу тебя, вернись.

Внезапно она поднялась и повернулась к нему спиной, опираясь на ладони. Перед ним открылось восхитительное зрелище — ее круглые ягодицы и золотистый изгиб спины. Эрмин знала, что ему нравится эта, в общем-то естественная, позиция, которую осуждали некоторые ханжи. Они не раз применяли ее во время своих прогулок по лесу.

— Мин… — пробормотал он, лаская ладонями атласные округлости, которые она ему демонстрировала.

Он еще не излил свое семя, но понимал, что долго не выдержит. С тихим восторженным стоном он снова вошел в нее, стараясь быть не слишком резким, чтобы довести ее до высшей степени наслаждения. Полуослепленная своими длинными волосами, молодая женщина впилась зубами в угол подушки, чтобы не закричать. Она ощутила невероятную легкость, словно стала невесомой, полностью отдавшись во власть судорожных движений своего мужа.

И вот они рухнули на кровать, опьяненные, ослабевшие. Настал восхитительный момент нежных слов и пылких поцелуев.

— Любимый, надеюсь, у нас будет ребеночек. Ты подарил мне такое счастье!

— Мин, дорогая, ты сводишь меня с ума!

Это продолжалось половину ночи. Любовные поединки сменялись импровизированными фантазиями, вызывавшими у них улыбки, и поцелуями, жаркими, нежными или заговорщическими. Когда они наконец задремали, кто-то постучал в дверь. Эрмин вздрогнула.

— Просыпайтесь! — раздался голос Людвига. — Шарлотта вся горит. У нее сильный жар. Скорее!

Глава 12

Аромат снега

Услышав встревоженные крики Людвига, Эрмин накинула шелковый пеньюар и бросилась из комнаты. Она уже упрекала себя за то, что променяла благополучие подруги на ночь любви.

— Шарлотта в сознании? — спросила она Людвига.

— Нет, она нас не узнаёт, — с ужасом ответил молодой немец. — Что с ней?

— Возможно, инфекция.

Она не стала продолжать, но в ее голове раздались пугающие слова. Акушерка из Валь-Жальбера, принимавшая близняшек, предупреждала ее об опасности родильной горячки, способной унести жизнь молодой роженицы всего за несколько часов. Болезнь начиналась, если в интимные органы матери попадала инфекция, особенно в случае надрезов.

— Мы ведь соблюдали предельную осторожность! — простонала она. — Но зашивала ее Одина. Господи, на этот раз даже я не знаю, что делать!

Тошан присоединился к ним в комнате Шарлотты. Лицо модой матери блестело от пота. Она металась в бреду, ее черные кудри прилипли ко лбу. Одина смотрела на нее с выражением беспомощности на лице.

— Ты думаешь, это инфекция, Эрмин? — спросил метис. — Тогда нужен пенициллин. Союзники использовали его для тяжелораненых во время войны. Препарат почти доработан. Я сейчас оседлаю коня и поскачу в Перибонку. Возможно, у врача в поселке есть это лекарство.

— Да, прошу тебя, скачи как можно быстрее! — воскликнула Эрмин.

— Я довольно заурядный наездник, но другого средства передвижения у меня, к сожалению, нет.

В комнату, кутаясь в шерстяную шаль, торопливо вошла Мадлен и бросила на них удрученный взгляд.

— Киона уехала! — предупредила она. — Я не смогла ее удержать. Она вскочила на Фебуса, взяла с собой фонарик. Настоящая маленькая фурия, полная решимости!

— Черт! — разозлился Тошан. — Эта девчонка становится неуправляемой! Разумеется, она не стала спрашивать разрешения, зная, что мы ей откажем.

— Киона помчалась в Перибонку, — уточнила Мадлен. — Это она разбудила Людвига, чтобы сказать ему, что Шарлотта в опасности. Что с этим поделаешь? Нам никогда не понять эту девочку, которая видит будущее, предчувствует как жизнь, так и смерть.

Сраженная этой новой напастью, Эрмин перекрестилась, представив себе путь, который должна проделать двенадцатилетняя девочка по ночному лесу.

— Господи, а если лошадь шарахнется от какого-нибудь дикого зверя и малышка упадет!

— Думаю, она уже не малышка, — поправил ее Тошан.

— Хорошо, ты прав. Давайте займемся Шарлоттой. Мадлен, разожги огонь, нам понадобится кипяченая вода. Одина, ты ее осмотрела?

— Да, и не увидела ничего подозрительного! Должно быть, проблема внутри.

Убитый горем Людвиг сел на край кровати. Он держал Шарлотту за руку, надеясь передать ей свою силу и любовь. Эрмин решила обтереть молодую женщину прохладной водой. Это были жалкие потуги, и она это знала.

— Нам осталось только молиться, — наконец произнесла она.

Стоя в стременах, Киона побуждала Фебуса скакать быстрее. Наклонившись вперед, она чувствовала, как грива коня касается ее шеи и подбородка. Эта безумная гонка в ночи давала ей ощущение, что она может что-то сделать, бросить вызов судьбе. Возможно, она доберется до Перибонки слишком поздно, не раньше рассвета, но, во всяком случае, она будет знать, что боролась за жизнь Шарлотты.

— Вперед! — кричала она. — Вперед, Фебус!

Это было довольно неосмотрительно, поскольку на тропе местами попадались выбоины и камни. Но Фебус был породистым и выносливым животным. Дробный стук копыт по сухой земле отпугивал обитателей леса, рыскающих в поисках добычи в этот ночной час.

«Только бы не встретиться с мамой-медведицей, которую я видела как-то вечером с малышами! И не наткнуться на лося! Тошан говорил, что видел старого самца, бредущего вдоль реки». Киона хотела бы помолиться Иисусу или Маниту, чтобы избежать неприятных встреч, но ее вера угасла, уничтоженная слишком большим горем.

— Никто меня не понимает! — крикнула она. — Никто! Мама умерла, и даже если я ее вижу, это ничего не меняет, ничего, ничего! Я все равно не могу к ней прикоснуться, поцеловать ее…

Из глаз девочки хлынули слезы. Она принялась мечтать, что бает скакать так часами, днями, неделями напролет, пока не высохнут на ветру ее слезы, а остановившись, уже станет взрослой. Детство ее больше не интересовало.

— О нет! — воскликнула она на повороте. — Стой, Фебус, тише!

Из темноты возникли два желтых круглых глаза автомобильных фар. Если конь не замедлит бег, он лоб в лоб столкнется с машиной. Киона всем своим весом уперлась в седло, откинувшись немного назад, затем дернула за поводья. Фебус шарахнулся в сторону и помчался между деревьями, в последний момент избежав столкновения.