Дневник черной смерти - Энн Бенсон

— В ближайшие дни хряка зарежу. Свинины надолго хватит для всего Эйама. Мы, знаете ли, тут сильно неравнодушны к свиному жиру. Это же лекарство от чумы.

Алехандро оторопел и некоторое время просто не знал, что сказать.

— Судя по вашему флагу, чума тут побывала, — произнес он наконец.

Блэкуэлл сплюнул в свиной загон и вытер лицо рукавом.

— Точно, хотя с тех пор минул уже год. Через деревню прошел человек, вот как вы сейчас, но остановился он в таверне. Никому не понравилось, как он выглядел, по правде говоря, — худой, цвет лица землистый. Сначала заболел он, потом жена хозяина таверны. Она умерла быстро, в течение дня. Дочь хозяина тоже заразилась, но поправилась. — Он быстро перекрестился мясистой рукой. — Вот только красоту утратила. Чума оставила на ней свои метки.

— И никто больше не заразился?

— Нет, слава Христу и всем святым. Девушка закрылась у себя на чердаке и пила свиной жир, пока не выздоровела. Это и остановило распространение болезни.

Кэт сделала шаг вперед.

— Примерно две недели назад я встретила бродячего нищего, который рассказывал, что сейчас на севере чума.

— А-а, вы, наверно, наткнулись на старину Уилла. Он повсюду болтает об этом. Пускай себе треплется, мы не возражаем. Время от времени оставляем ему еду, и он как-то перебивается.

— Но это было далеко на юге.

— Этот человек только и делает, что разъезжает.

— Выходит, он сказал неправду.

— Не совсем. — Блэкуэлл сунул руку в мешок, вытащил горсть зерна и бросил свиньям. Они радостно завизжали и тут же принялись тыкаться пятачками в грязь. — Мы хотим, чтобы чума сюда не пришла, и лучший способ добиться этого — рассказывать всем и каждому, что она уже здесь. Тогда ее, по крайней мере, не занесут путешественники. — Он вытер руки о штаны. — Спорю на плату за ночлег, что, идя через деревню, вы ловили на себе заинтересованные взгляды.

Алехандро кивнул.

— Здесь многие горюют из-за того, что нет торговли и вообще общения, в том числе и я. Кое-кто думал, что разумнее было бы сбежать от чумы. Но куда бежать-то, спрашиваю я? Куда ни сбежишь, глянь, а она там. Уж я-то знаю. Я похоронил всех своих детей от первой жены и ее саму тоже. Нет, от чумы не убежишь.

Так, значит, это он, тот самый Томас Блэкуэлл. И теперь у него двенадцатилетний сын. «Господь и впрямь милостив».

— От чумы не убежишь… вы верите в это, мистер Блэкуэлл? — спросил Алехандро.

— Ну, я знаю, что говорю, месье испанец. Я похоронил их в одной могиле, к югу от Кентербери.

Алехандро выдержал приличествующую паузу.

— Пожалуйста, примите мои соболезнования. Однако я должен признаться — много лет назад, путешествуя в тех краях, я видел могилу, в которой вы их похоронили.

Блэкуэлл вперил в него сердитый взгляд, словно не веря ни единому слову.

— Это правда, — продолжал Алехандро. — Там еще было написано: «Здесь лежат двенадцать моих детей и моя возлюбленная жена». Я горько оплакивал их судьбу и — может, даже еще горше — вашу.

Блэкуэлл бросил взгляд на дом, где жил со своей нынешней женой и детьми. На его лице читалась смесь чувств — отчаянной любви и одновременно страстного желания. Алехандро догадывался, чего так страстно хочет этот человек — возвращения ушедших. Мечта, которая никогда не осуществится.

— Мне часто снится, — снова заговорил Санчес, — как вы укладываете всех своих детей в могилу, а сверху — их мать, с раскинутыми в стороны руками, как бы для защиты. Я молюсь за вашу семью. — Под влиянием эмоций он и не вспомнил о совете, который дал ему де Шальяк. — Я лекарь, и на моих глазах слишком многие умерли от чумы.

Мгновение Блэкуэлл просто смотрел на него.

— Спасибо, добрый сэр. Однако должен сказать, все происходило не совсем так.

Алехандро удивленно посмотрел на него.

— Жена умерла первой… Дженет ее звали, да покоится она в мире. Добрая была женщина.

— Можно спросить, как долго это продолжалось?

— По правде говоря, точно не знаю. Как будто что-то мешает мне вспомнить.

— Это Господь защищает вас, сэр, от боли воспоминаний.

— Ах! Наверно. В этом есть смысл. Помню лишь, что Дженет умерла вечером в воскресенье… в то утро мы все ходили в церковь, вкусили крови и тела Христова. Я часто благодарил Бога, что он оказал эту милость моим родным, прежде чем призвал их к себе. Однако потом… Вы не представляете, что это такое — когда за неделю у тебя на глазах умирают все, кого ты любишь.

Алехандро вспомнил тот день, когда умерла Адель. Боль была почти непереносима. Она скончалась у него на руках — как жена и дети Томаса Блэкуэлла, но их было тринадцать душ, а он потерял лишь ее одну. Горе этого человека было безмерно.

— Ваша правда, сэр. Этого я не в состоянии представить.

По щекам бедняги текли слезы, но он, казалось, не осознавал этого. Алехандро молчал; в конце концов Томас Блэкуэлл почувствовал влагу на щеках и вытер их.

— Я положил тело Дженет в самом дальнем конце дома и пошел рыть могилу… — снова заговорил он.

Блэкуэлл продолжал свой печальный рассказ, но Алехандро его почти не слушал. Мысленным взором он видел двенадцать детей, каждый чуть выше своего предшественника, один за другим подбегающих к яме в земле. А потом, спустя совсем немного времени, здоровый розовый цвет их кожи сменялся на пепельно-серый, и они сами оказывались в этой яме, чтобы со временем обратиться в прах.

— …но могила оказалась достаточно глубока, слава богу, а иначе носки их ног торчали бы из земли.

Последнее замечание резануло слух Алехандро, заставив его вернуться к действительности. Он попытался представить себе торчащие из земли носки ног Адели или великана Эрнандеса, который не раз помогал ему.

— Эта неделя стала для меня сущим адом, — закончил Блэкуэлл.

«Всего неделя», — подумал Алехандро. Жуткое дело.

— Я буду молиться за души ваших усопших ближних.

— Еще раз спасибо, добрый сэр. — Блэкуэлл перекрестился, закрыл глаза и, вновь открыв их, поднял взгляд к небесам. — Святой отец, пожалуйста, благослови нас, твоих верных слуг, стоящих без всякой поддержки на этой суровой земле.

Выдержав паузу, Алехандро сказал:

— Пожалуйста, Блэкуэлл, удовлетворите мое любопытство. Кто-нибудь из детей от вашего нового брака стал жертвой болезни?

Блэкуэлл снова перекрестился, рухнул на колени и воздел руки.

— Отец Небесный, благодарю Тебя за то, что все они здесь, со мной. — Он поднялся с колен. — В окрестностях есть семьи, которые чума затронула, но в деревне нет. Бог ответил на наши молитвы.

Алехандро постарался скрыть свой скепсис и сказал просто:

— В мире случается немало чудес. Возможно, это одно из них.

— Чертовски верно, — заявил Блэкуэлл. — Нам здесь очень повезло. Я бы сказал, гораздо больше, чем многим другим. Кроме всего прочего, опасаясь заразы, сюда не заходят люди короля.

Кэт и Алехандро обменялись красноречивыми взглядами. Да, они останутся в Эйаме на несколько дней, чтобы отдохнуть и подумать, что делать дальше.

Лисица с виду была хилая, однако де Куси стрелой сразил бедную тварь и приказал одному из следопытов подобрать ее, хотя даже самый безрассудный скорняк не взялся бы работать с такой шкурой. Казалось, она сама подставилась под удар и мало сопротивлялась, когда собаки загоняли ее. Следопыт продемонстрировал всем окровавленный труп, но «триумф» де Куси был встречен почти равнодушно.

Следопыт приторочил лисицу к задней луке седла, что, похоже, не слишком понравилось его коню; действительно, воняло от нее гораздо хуже, чем обычно от только что убитого зверя.

Шандос подскакал к де Куси и сдержанно прошептал:

— Никто не подумает о вас плохо, если вы избавитесь от лисицы. Я-то уж определенно.

— Нет, я ее оставлю, — с вызовом ответил де Куси. — Более того, мой кузен получит эту шкуру как часть своего приданого. — Он посмотрел на человека, который принес лисицу. — Сними с нее шкуру, а труп брось.

Шандосу захотелось ударить его, но королю это не понравилось бы; в особенности в сложившихся обстоятельствах. Он приказал своим людям продолжить путь.

Ночью они раскинули лагерь, а утром выяснилось, что труп лисицы исчез.

— Наверно, волк стащил, — высказал предположение следопыт.

Все восприняли это как милость Божью. Де Куси и Бенуа промолчали. Недоразумение было исчерпано — на данный момент.

Кэт проснулась еще до рассвета, увидела над головой потолок дома Блэкуэлла, и волна счастья захлестнула ее. Повернувшись, она заметила трех крепко спящих на соломе девчушек. Возможно, им снились незамысловатые игры, сладости и тряпичные куклы — все то, что наполняет их дни радостью.

— У вас прекрасная жизнь, — прошептала она.

У них не было богатства, они не имели никаких привилегий, но детей и родителей связывали прочные узы любви. Одна девочка что-то пробормотала во сне и слегка повернулась на соломе. Ее золотистые волосы спутались. Кэт задумалась, будет ли она плакать, если одна из старших сестер станет расчесывать ей волосы.