Последний хартрум - Женя Юркина

двух девушек у овощной лавки. Одна из них, с причудливой копной светлых волос, похожих на пух одуванчика, сосредоточенно выбирала картофель, а другая стояла поодаль и, склонив голову набок, смотрела прямо на нее. Флори улыбнулась в ответ и жестом поманила к себе, как делали ушлые торговки. Совсем некстати девушка-одуванчик освободилась и, одернув свою спутницу за рукав, сказала что-то, от чего на лице той пролегла тень обиды.

Поняв, что бесполезно тратит на них время, Флори повернулась в другую сторону, заприметив новоприбывших пассажиров судна. Она не теряла надежды выручить хотя бы небольшую сумму. В противном случае придется попрошайничать, а здесь такое пресекали на корню. Недавно ей самой довелось наблюдать, как мальчишку, клянчившего монетку, выгнали взашей, грозясь арестовать, если он еще раз сунется на площадь. Флори бросила беспокойный взгляд в сторону следящих, с облегчением отметив, что они заняты досмотром подозрительного господина, сошедшего на пристань.

– Простите? – вдруг услышала Флори и обнаружила перед собой ту самую милую девушку из овощной лавки.

Небесно-голубые глаза, обрамленные золотистыми ресницами, лучились теплотой и радушием. Роскошные волосы, убранные в косу, отливали тем же мягким золотом. Вся она казалась сотканной из чистейших материй и утонченных черт, напоминая фарфоровую статуэтку. И эта хрупкая красота была облачена в наряд, совсем ей неподходящий: аляповатое платье, сшитое из лоскутов старой одежды.

– Сколько вы просите за одно? – тихо, сдавленно проговорила она.

– Пять монет. – Флори назвала ровно столько, сколько стоил билет до Пьер-э-Металя.

Девушка прикусила губу и растерянно посмотрела на ладонь, где лежали три целые монеты и одна отколотая четвертинка.

– Это все, что у меня есть.

Непохоже было, что она хитрила, желая сбить цену, и при других обстоятельствах Флори уступила бы ей, однако сейчас такой щедрости позволить себе не могла.

– Если вы и спутницу уговорите купить платье, то я продам два за шесть монет, – подхватила Флори, в воображении уже потратив заработанное. Пять монет она отдала за билет, а на остаток купила ужин. Голодный желудок тут же отозвался на мысль о еде.

– О, моя сестра считает, что неразумно тратить деньги на одежду.

– Потому что нужно пускать их в дело, а не транжирить, – заявила вторая, подскочив к ним.

В ней едва проглядывались схожие черты, но в целом те создавали совсем другое лицо, лишенное тонкой, изящной красоты. Зато ее платье выглядело куда лучше, изобилуя переливчатыми бусинами, какими украшают костюмы артистов.

– Если бы отец так бездумно тратил все, что заработал, – продолжала ворчать она, – у него не было б ни фургона, ни труппы.

– А он и растратил, – почти беззвучно ответила белокурая дева, за что получила под ребро нравоучительный тычок локтем. Щеки ее запылали алым, и она поспешила сказать хоть что-то, лишь бы отвлечь внимание от стыдливого румянца. – Я Чармэйн, а это – Габриэль.

Флориана назвала и свое имя, получив улыбку от одной и испепеляющий взгляд от другой.

– Хватит болтать, Чарми, – одернула ее сестра. – Надо с ужином помочь.

– Подожди, – шикнула та в ответ. – Мы можем купить два платья за шесть монет. Выбери себе что-нибудь.

– Отец запретил тратить выручку.

– Но мы сами заработали! – возразила Чармэйн и для убедительности даже ногой топнула. Могла хоть руки в бока упереть, все равно не помогло бы. Габриэль была непреклонна.

– Не повышай голос, дорогая. Тебе нужно беречь связки, – с напускной заботой проговорила она и, едва заметив, что сестра смягчилась, с прежней строгостью добавила: – Отдай мне деньги, целее будут.

Вначале Чармэйн нахмурилась, выражая протест, обернулась на фургоны, стоящие вдалеке, а потом, смиренно вздохнув, вложила в ладонь сестры свои скромные накопления. Чармэйн здесь ничего не решала; договариваться и торговаться следовало со старшей из сестер.

– Это ваш фургон? – спросила Флори.

– У нас их три, – гордо заявила Габриэль. Очевидно, фургоны были единственным сколько-нибудь ценным имуществом семьи, а потому она хвалилась ими при любом удобном случае.

– Я могу отдать платья, если отвезете меня в Пьер-э-Металь.

Чармэйн встрепенулась, будто услышала радостную весть, и приготовилась хлопать в ладоши, но ее детский, искренний восторг поглотила хмурость сестры.

– Мы недавно там выступали. Знатная дыра… – На лице Габриэль появилась брезгливая гримаса, и плохая актерская игра стала очевидной.

– Мы заработали там больше, чем в других городах, – осторожно возразила Чармэйн, уже не повышая голоса. Пальцы ее беспокойно перебирали выбившиеся из косы пряди.

– Так и поедем туда позже. Без нее. Что нам ее платья? Отцу с них какая польза?

Чармэйн растерялась и прикусила губу. Флори поняла, что убедить непреклонную Габриэль может только обещание выгоды. Этим она мерила каждое действие.

– Если собираетесь вернуться в Пьер-э-Металь, вам нужна новая программа и новые костюмы, – сказала Флори. Заметив в глазах Габриэль хищный блеск, какой появляется у дельца, когда заговариваешь с ним о деньгах, она бросила еще одну наживку: – А если нужно что-то перешить, так я все сделаю по пути.

– В самом деле, Габи, – проворковала Чармэйн, обнимая сестру за плечи. – С новыми нарядами и в «Сан-Порт» попасть можно. А там, глядишь, снова повстречаешь того красавчика, что тебе приглянулся…

Габриэль фыркнула, но с отказом помедлила, засомневалась, а после все-таки согласно кивнула. Как бы она ни старалась показать, что мыслит по-деловому, решающим аргументом стал ее личный и совсем не денежный интерес. Чармэйн радостно взвизгнула, клюнула сестру в щеку, отчего Габриэль недовольно скривилась и заявила:

– Тише, Чарми. Береги связки. И не радуйся раньше времени.

Сестры оставили Флори дожидаться ответа и отправились на разговор с отцом. Три фургона, разрисованные в броские цвета, стояли рядом, под одним брезентовым навесом. Только сейчас Флори заметила, что стал накрапывать дождь. Ей пришлось застегнуть чемодан, спасая платья от влаги, а самой приютиться около чужой палатки.

Ждать пришлось долго, наблюдая, как площадь постепенно пустеет и погружается во мрак. Торговцы стали собирать прилавки, от станции отъехал последний омнибус, фонари от дождя нервно заморгали, грозясь потухнуть. Патруль следящих к концу службы уже не вышагивал по периметру, а кучковался у лавки, где разливали пышущий паром сбитень. Пряный аромат долетал с другой стороны площади, однако Флори даже мечтать не смела о стакане согревающего напитка.

Сумерки сгустились почти до ночной темноты, когда вдалеке показалась Чармэйн, держа над собой зонтик с гнутыми спицами, совсем не защищавший от дождя. Втянув голову в плечи, она вздрагивала от капель, попадавших на нее.

– Прости, что долго, – выпалила Чармэйн, добежав. – Спорили, кто за тобой пойдет. Габи не хотела пускать меня. Переживает, как бы я не простудилась.

Говоря все это, она подхватила Флори под руку, как давнюю подругу, притянула к себе,