Дети Земли - Павел Ганжа

Однако волшебные слова и бодряще-тяжелый взгляд на сей раз не помогли. Как ни давил Селин на сознание старлея, как не увещевал, "самый лучший в мире хакер" лишь трясся, словно ударенный током эпилептик, и моргал сломавшимся светофором, но клавиатуру не трогал. А когда Никита врезал по мозгам компьютерщика главным калибром, бедолага закатил глаза, пустил изо рта пену и обмяк.

То ли мощь ментального воздействия оказалась чрезмерной, то ли "хакер" действительно уничтожил информацию без возможности восстановления и, получив невыполнимую установку, "перегорел", но приходить в себя он не желал. Селин толкал его, угощал пощечинами, брызгал в лицо минералкой из экспроприированной с соседней тумбочки бутылки, даже пробовал включить сознание силой внушения – без толку. Элементарная логика вкупе с обычной интуицией (сверхъестественная по-прежнему помалкивала в тряпочку) подсказывали, что из затеи с восстановлением данных ничего не получится.

Убедившись, что растормошить вырубившегося старлея не удается, Селин изрек:

– Ладно, хоть не один я в обмороки падаю.

Растекшийся сиропом по стулу, мокрый и пустивший пену "хакер" вызывал интерес посторонних. И хотя, едва появившись здесь, Никита мягко обработал всех, внушив присутствующим, что ничего особенного не происходит, и клочок пространства, где расположился стол старшего лейтенанта, вообще не следует замечать, обморочный милиционер Селина слегка нервировал. Мало того, что приходилось постоянно рассеивать внимание уже находящихся в штабе милиционеров, так еще в помещение постоянно кто-то заходил… и норовил выйти. Никита вынужденно "обрабатывал" и вновь прибывших, отправляя их восвояси, что требовало значительных усилий. Он устал и чувствовал, что вот-вот сам может повторить подвиг "хакера". В очередной раз. И тогда последствия предсказать невозможно.

Дабы не испытывать судьбу Никита оставил в покое бедного старлея и остальных милиционеров, забрал у Горбунова изъятые вещи и документы: сумку, водительское удостоверение, пистолет, наручники и прочее, и "приказал" сотрудникам забыть о визите "проверяющего". А затем поспешил покинуть гостеприимный кров отделения милиции.

До любимой съемной берлоги добрался без эксцессов. Земля вела себя относительно прилично – периодически мелко подрагивала и вибрировала, но на дыбы встать не пыталась. Осколки чужой памяти из глубин разума тоже не высовывались, поэтому еще раз отполировать физиономией асфальт Никите не довелось.

Новый приступ настиг Селина уже в квартире. Приступ слабенький, если сравнивать с первым и вторым – бриз после шторма. Даже помрачения сознания не случилось, а так, легкое полуобморочное состояние. Просто на Никиту вновь обрушился водопад воспоминаний, однако связи с реальностью он при этом не терял и с Сыном Земли или с каким-нибудь многохвостым козлотуром из параллельного измерения себя не идентифицировал. Через дюжину ударов сердца приступ миновал, и Селин шумно выдохнул. Да, он не отключился, не свалился пыльным мешком на пол, но ощущения во время атаки его разума чужими воспоминаниями не назовешь приятными: Никита будто просмотрел отрывки кинофильма, снятого в формате 3D, в изрядном подпитии. А сейчас резко протрезвел.

"Фильм" явно относился к категории "элитарное авторское кино" – Тарковский, Муратова и их эпигоны отдыхают – и демонстрировался обрывочно и в ускоренном режиме. Однако и того, что Никита сумел "зацепить" и воспринять, хватило для однозначного вывода: "кино" ему не нравится. Совсем не нравится. И качество съемки, и, главное, содержание.

Несмотря на произошедшее несколько часов назад слияние с разумом Чужого, в его беспорядочных воспоминаниях Селин разбирался еще не до конца, многого не мог понять, но энциклопедических познаний культуры и языка Детей Земли ему и не требовалось. Никита освоился с воспоминаниями ныне покойного господина Алниора в достаточной степени, чтобы после "просмотра авторского кино" уразуметь: человечество ждет страшная катастрофа. И вызовут катастрофу его новые "знакомые"…

Тишина. Она пропитывала собой пространство огромной пещеры, и даже мягкий шелест стекающей с каменных стен и исчезающей в земных недрах воды не нарушал ее, а лишь оттенял. Тишина царила всюду: она таилась темных углах, купалась в теплых солнечных лучах, проникающих в пещеру сквозь узкое отверстие в верхней части свода, стелилась болотным туманом по ослепительно-зеленой траве. По траве…

Вместо холодных сталактитов на базальтовом полу расстилался мягкий травяной ковер, из которого, словно в подтверждение нелепого высказывания о том, что и на камнях растут деревья, вздымались к сводам пещеры дубы, сосны, ели и кедры. Почти настоящий лес. Небольшой кусочек чащи, которую волшебным образом запихнули в подземное царство. Почти настоящий, так как лес напоминал оранжерею. В нем не было ни буреломов, ни непроходимых зарослей, ни коварных кочек, ни ям. Ни пожухлых опавших листьев, ни засохших веток. Между дубов и елей не бегали лисы и зайцы, не сновали в кустах мелкие грызуны, не ползали по листьям жуки и мухи, не порхали над полянами бабочки, не летали птицы. Зверьем и насекомыми здесь и не пахло. Только ровный изумрудный ковер травы и аккуратные ряды деревьев.

И тишина.

Всеобъемлющая тишина.

Недаром это место Дети Земли называли Тихой Чащей. Или Гротом Уединения…

Уединение Первого Сына нарушило появление Эолана. Он вошел в Грот, наклонил голову и замер в двух шагах от кряжистого дуба, под которым стоял носитель Алмазного Венца.

Первый Сын взглядом выразил неудовольствие бесцеремонным вторжением в его Место Уединения и лишь затем разрешил старинному другу говорить.

– Лесная Ветвь в смятении. Один из Детей вернулся в Лоно Матери не по своей воле…

– Кто?

– Алниор из Ищущих.

– Лучший Незримый.

– Да, лучший.

Носитель Алмазного Венца прикрыл глаза и сложил пальцы в жесте скорби:

– Где?

– В поселении хомусов. В том поселении, где жил любознательный хомус, узнавший о существовании Ветвей под сенью…

Взмахом кисти Первый Сын оборвал собеседника, что свидетельствовало о высочайшем раздражении, и задал новый вопрос:

– Как?

– Он использовал Дар последнего вдоха.

– Что?!

Яростный возглас венценосца смерчем пронесся по рукотворному лесу, пригнул траву к земле, заставил испуганно трепетать листья на ветвях могучих деревьях и эхом расплескался по каменным сводам пещеры.

Такого бурного проявления эмоций со стороны Первого Сына Эолан еще не видел. Никогда. Впрочем, вспышка ярости была кратковременной и быстро миновала. Листья замерли, трава расправилась, эхо растворилось в привычной тишине Грота.