Дом у озера Мистик - Кристин Ханна

Энни погладила девочку по голове.

— Иззи, я люблю тебя. — Потом очень мягко добавила: — До свидания, дорогая моя девочка.

Ник оставил Иззи с Лерлин и проводил Энни до выезда из города. Он на безопасном расстоянии следовал в патрульной машине за красным «мустангом». Ник чувствовал себя одним из тех сумасшедших, которые преследуют знаменитостей, но ничего не мог с собой поделать. Он сопровождал ее машину до моста через канал Худ. Здесь он затормозил, вышел из машины и смотрел, как красный «мустанг» удаляется по мосту, становясь все меньше и меньше. И наконец она исчезла точно так же внезапно, как вошла в его жизнь.

Ник заметил краем глаза желтые цветы у обочины дороги.

«Энни, смотри, ледниковые лилии цветут».

Откуда ни возьмись, пришла эта мысль и ранила его. Он больше не может повернуться к Энни и сказать все, что захочет. Впрочем, она уезжает в края, где цветы цветут круглый год.

Ник испытал острейшее желание выпить. Он закрыл глаза. «Господи, помоги мне удержаться!» Но молитва не помогла. Он чувствовал, что падает, и рядом не было никого, кто бы его подхватил. Он бросился к машине, сел за руль, быстро развернулся в обратную сторону, выехал на шоссе и помчался обратно в Мистик.

В таверне Зоуи его любимый стул в дальнем углу был свободен, как будто только его и дожидался. В середине дня в таверне было немноголюдно, лишь иногда о стойку бара звякал тяжелый стакан да негромко урчал телевизор. Все здесь выглядело как всегда, и почему-то Ника это удивило. Та же дубовая стойка бара, вдоль которой выстроились пустые табуреты, те же дешевые вентиляторы лениво вертятся над головой, почти не разгоняя дымный воздух. В заведении были только завсегдатаи, они сидели на своих обычных местах, смотрели остекленевшими глазами и беспрерывно курили, сжимая в руках стаканы.

— Господи! Ник! Где ты пропадал?

Рядом с ним стояла Зоуи. Она поставила перед ним выпивку, кивнула и направилась к своему месту за стойкой бара.

Ник взял стакан в руку. Он был гладкий на ощупь, прохладный и, казалось, успокаивал. Ник повертел стакан, глядя, как жидкость мерцает в тусклом свете лампы, висящей над его головой. Он поднес стакан к губам, вдохнул знакомый запах скотча. «Пей, пей, — шептал тоненький голосок внутри его. — Это снимет боль, ты же знаешь». Он звучал очень соблазнительно, этот голос, манил его ароматом виски, обещал избавить от сердечной боли и усмирить болезненные воспоминания. Ему хотелось залпом осушить стакан, потом заказать еще один, и еще, и еще, пить, пока он не дойдет до такого состояния, когда уже не вспомнит, что любил Энни.

Но потом он подумал об Иззи.

«Иззи, можно мне вернуться домой?» Когда он говорил ей эти слова, он больше всего на свете хотел, чтобы она ему доверяла. И он хотел этого по-прежнему. Выпивка не поможет, в глубине души он это понимал. Он напьется, снова станет пьяницей, и что потом? Энни он не вернет, а свою девочку может потерять навсегда.

Ник со стуком поставил стакан, бросил на стол десятидолларовую купюру, встал на ноги, покачнувшись, и пошел к выходу. Проходя мимо бара, он помахал Зоуи:

— Я ухожу.

Зоуи протирала стойку полотенцем. Она подняла глаза и внимательно посмотрела на Ника:

— Ник, у тебя все нормально?

Он попытался улыбнуться, но не смог.

— Как всегда, отлично, Зоуи, — ответил Ник и поспешил уйти.

Руки его тряслись, в горле пересохло, но он был рад, что ушел. Ник не сразу сел в машину. Пока потребность в выпивке не взяла верх над ним, он быстрым шагом двинулся прочь от таверны. Он шел так быстро, что начал задыхаться и у него закололо в боку. Потом он часа два сидел на скамейке в парке, наблюдая, как на Мейн-стрит медленно заходит солнце. Паника и страх постепенно отступили от него. Боль никуда не делась, она пульсировала в его сердце, и Ник знал, что так будет еще долго. Но Энни его изменила, помогла ему увидеть себя в другом свете, взглянуть на самого себя без ожесточения. На этом ему сейчас и нужно сосредоточиться. У него есть жизнь, которая имеет смысл, и дочь, которая его любит и нуждается в нем. Разваливаться на части — это для него непозволительная роскошь.

К тому времени, когда началось собрание «Анонимных алкоголиков», Ник сумел задвинуть желание выпить в самый дальний угол сознания. Он зашел в прокуренное помещение за цепочкой друзей. Вслед за ним вошел Джо. Ник почувствовал его руку на плече и услышал грубоватый, надтреснутый голос:

— Как поживаешь, Николас?

Ник уже был в состоянии улыбнуться.

— Нормально, Джо, спасибо.

Он сел на складной стул, Джо сел рядом, потом внимательно посмотрел на него.

— Ты точно хорошо себя чувствуешь?

Ник прекрасно знал, что выглядит сейчас не лучшим образом.

— Джо, я в порядке.

Он устроился удобнее, насколько это возможно на жестком пластиковом сиденье. Джо усмехнулся и по-отечески похлопал его по плечу:

— Я тобой горжусь, Николас.

Ник закрыл глаза, откинулся на спинку и глубоко вздохнул. Он не сразу почувствовал, что кто-то несмело коснулся его плеча. А когда почувствовал, то резко выпрямился на стуле, его сердце учащенно забилось в предвкушении. Энни передумала, вернулась! Он резко развернулся на стуле… и увидел перед собой Джину Пикколо. На бледном как мел лице ее глаза, не тронутые макияжем, были печальными. Ник заметил, что она не накрасила губы черной помадой, и в ее ноздре нет кольца. Она казалась такой же юной и невинной, как когда он впервые увидел ее несколько лет назад. Она тогда ехала на велосипеде к полю для мини-гольфа «Мир чудес».

Он медленно поднялся.

— Джина, что ты здесь делаешь?

— Дрю умер. На этой неделе. Передозировка. — Она говорила тихо, ее голос дрожал, на ее глазах выступили слезы и потекли по впалым щекам. — Вы говорили, что если мне когда-нибудь понадобится помощь… я имею в виду… я не знаю, к кому еще обратиться… В участке сказали, что вы можете быть здесь.

— Все правильно, Джина.

— Мистер Делакруа, я не хочу умирать!

Раньше, до этой весны, Ник бы боялся подобного момента, он бы видел в этом зарождение еще одной трагедии, очередную собственную неудачу, которая следует за ним по пятам. Но сейчас он ощущал рядом с собой присутствие Энни, сильное и теплое, как солнечный свет. Он слышал в себе ее голос: «…неужели ты бы отказался от всего — от заботы, от любви потому лишь, что в конце концов тебя может настигнуть боль?» Возможно, он потерпит неудачу — может быть, он потерпит неудачу, — но сейчас это его не остановит. Его спасение в том, чтобы пытаться — и возможно, не только его, но и этой охваченной отчаянием девушки, что стоит перед ним. Он взял ее за руку.