Другая жизнь - Джоди Чапмен

ты немного идеализируешь то время – не таким уж оно было и беззаботным.

– Не суть, лучше скажи, ты счастлив?

Я закивал в такт воображаемой фоновой музыке:

– Что есть счастье, если не химическая реакция в мозгу?

Анна нахмурилась:

– Но ты же на самом деле так не думаешь. Взять хотя бы твою работу. Тебе нравится возиться с пенсиями? Я-то думала, ты хочешь стать писателем.

Я осушил бокал и подлил себе вина.

– А у тебя не бывает такого, что ты уходишь во что-то с головой, сама того не замечая? У меня это, похоже, вошло в привычку.

Бутылку мы допивали за разговорами о всяких пустяках. С Анной было легко, и все же между нами возникло напряжение, которое не давало расслабиться. Мы впускали в наш разговор паузы и наслаждались их беззвучным ритмом, подергивая себя за рукава или подцепляя ногтями этикетку на бутылке вина. Все текло само собой, точно бурный поток, и вместе с тем пребывало в гармонии.

Когда бутылка опустела, мы, спотыкаясь, вышли на зимнюю улицу, раскрасневшись от великолепного вина, выпитого на пустой желудок. Пока мы стояли на тротуаре и думали, что делать дальше, напротив нас притормозило такси. Дверь распахнулась, и из нее выскочил мужчина в смокинге и подал кому-то руку. Следом наружу выбралась свадебная процессия – хмельная, смешливая, звонкая. Невеста расправила белое платье, скомкала фату, а потом все – невеста, жених, подружка невесты и шафер – взяли друг друга под руки и поспешили к ресторану, к запотевшим окнам которого, освещенным огоньками свечей, уже приникли лица. Дверь в ресторан распахнулась, раздался хор голосов, и шумная толпа поглотила новоприбывших.

Мы с Анной улыбнулись друг другу в темноте.

* * *

На углу мы купили стаканчик теплого арахиса в карамели – один на двоих – и пошли к станции. Теперь мы глядели не друг на друга, а на машины и прохожих, и тон нашего разговора переменился.

– Я тут на днях смотрела одну передачу, – начала Анна, – в которой звезды ищут своих предков. Не знаешь про такую? Странное дело – слушать все эти истории о людях из прошлых веков. А ведь эти люди ничем не отличались от нас – у них тоже были сердца, жизни, желания. Они думали, что им уготована вечность, а потом умерли, как умрет каждый из нас. И я вдруг, сидя на собственном диване, с изумлением подумала: почему же я трачу вечер на просмотр шоу о мертвецах, если однажды стану одним из них? Для чего убиваю время, которого у меня и так, считай, нет?

– Думай мы о смерти каждый день, мы наверняка многое в своей жизни делали бы иначе.

– Мой малыш Джо спросил вчера, доживет ли он до трехтысячного года. Пришлось ему сказать, что нет.

– Ну, само собой.

Она странно усмехнулась:

– Вот видишь, «нет» – вполне себе нормальный ответ, но мне в детстве говорили, что я буду жить вечно. Мне отвечали «да». Я считала нормой не то, что другие.

Мимо с воем пронеслась карета скорой помощи, и мы смущенно шагнули навстречу друг другу, а Анна погладила меня по руке.

– Ты никогда ничего не спрашиваешь о моей жизни, – заметила она.

И это была чистая правда. За долгие годы, прошедшие после того, как я узнал о ее свадьбе, я вообще не упоминал о ее муже, а с того дня, как она написала мне о беременности, я ни разу не спросил о сыне.

– Я просто не знаю, как глубоко мне можно вторгаться в твою жизнь, – ответил я.

Послышался оглушительный визг чьего-то автомобиля, и я пожалел, что мы не выбрали дорогу потише.

– Но ты ведь никогда не хотел того, что у меня есть, – заметила она. – Брака, детей… В твоих планах этих пунктов вообще не было.

– Брак меня и впрямь не прельщает, но мысль о ребенке, пожалуй, уже не пугает так, как раньше. Лишь бы знать наверняка, что из меня получится неплохой отец.

– Ты был бы прекрасным отцом, – тихо произнесла она.

Я уставился на дно стаканчика из-под арахиса.

– Спасибо.

– А я никогда не смогла бы жить с человеком без кольца на пальце. Это значило бы потерять половину семьи.

– Я знаю, – сказал я и выкинул стаканчик в мусорку. – Поэтому я тебя и не остановил, когда ты решила уйти, хотя надо было.

– Но ты бы никогда на мне не женился.

– Мы оба это знаем.

Анна вскинула руки:

– Лучше бы ты считал это все дурацкой формальностью, не больше.

Я шагнул к ней:

– Но это вовсе не значит, что я совсем об этом не думаю, когда размышляю о нас.

По прошествии долгого времени, когда и этот вечер, и последующие за ним дни уже давно канули в прошлое, я вспоминаю один момент. Когда мы допили вино, расплатились наличными и взяли верхнюю одежду. На улице, еще до приезда такси с молодоженами, я помог Анне надеть пальто и дважды обмотал ее шею шарфом. А потом мы немного постояли в молчании, глядя друг на друга, и Анна сказала:

– А я ведь впервые вижу тебя зимой.

* * *

Мы вместе сели на поезд до Эшфорда. Вагон был почти пуст, а окна черны, и нас окружали наши же собственные отражения.

Когда мы подъезжали к дому, Анна повернулась ко мне и сказала:

– Знаешь, а я отреклась от своей религии.

Когда она мне это сказала, я посмотрел на тот палец, где раньше было кольцо. Открыл рот, чтобы ответить, но слов не нашел.

– Ты слышал про жену Лота?

Я покачал головой.

– Лот был пророком, – начала Анна. – И Бог велел ему покинуть город, которому грозила погибель. Уйти в горы, ни разу не оглянувшись. И Лот бежал вместе со всей своей семьей, а город полыхал у них за спиной, и когда жена Лота обернулась, она превратилась в соляной столп.

– Соляной?

– Суровое наказание, да? Я знаю эту историю с самого раннего детства. Но недавно вот перечитала ее, и меня поразило, до чего же она абсурдна. Ведь только обернувшись и можно понять, далеко ли ушел. И сколько еще придется идти. – Она всмотрелась в темноту за окном. – Мне кажется, я ее понимаю. Понимаю, каково это – застрять в безвестности между прошлым и будущим. Не знать, как поступить.

Она прикусила губу в своей привычно забавной манере.

– А знаешь, что самое жуткое? Что у этой несчастной женщины даже имени нет. Она упоминается в наставление целому миру, а имени ей не дали. – Анна покачала головой. – Меня всегда мучили сомнения,