Уравнение времени - Евгения Владимировна Юркина

«Ох ты, папа, — покачала головой девушка. — Ой-ой…»

Но и на отца Саша не сердилась: уже успела остыть. И остыть, и как следует вспомнить школьный материл. Согласно нему все хорошие родители заботились о своих детях, и папа исключением не был. И завел он эту тему потому что очень за нее переживал.

Вот только, едва Саша это поняла, ей стало грустно и одиноко. Очень одиноко — несмотря на то, что она наконец-то находилась в кругу семьи.

Но потом появился бодрый, вдохновенный лицом и взглядом Амвросий, и беседа-прикрытие о погоде обрела совершенно иной характер.

***

— Мам? — Амвросий был похож на ребенка-почемучку. — А почему тут так… привычно? В смысле, я считал, что Бездна полна огня, а она вполне себе населенная.

— Не путай холодные слои Бездны с низкотемпературной плазмой, Ами, — ответил за Марию Арсений.

Он был рад появлению сына, это было видно. Из-за того, что можно было взять тайм-аут и спокойно все обдумать?

— А где же тогда ад? — тут же задал еще один вопрос Амвросий. — В смысле, я думал…

— То есть, ты ехал на Снежном, — привычно-иронично усмехнулся Звеновой, — а сам все ждал, что мы вот-вот загремим в огромные котлы? Чертям на радость? Как же ты решился на это?.. — ученый замялся, не в силах подобрать слово.

«Путешествие» носило слишком развлекательный характер. «Приключение» — тоже. Разве что «мероприятие»… Но от него так и несло канцелярщиной и заседаниями.

— Как-как? — пожал плечами Амвросий. — Надеялся на лучшее. Но в душе…

Он так и не сказал, что творилось у него на душе. Но по промелькнувшему выражению глаз было видно: ожидал он подспудно котлов адовых. Ох, ожидал!..

— Понятно, — хмыкнул аналитик. — А такой термин как «темные слои» тебе ни о чем не говорит, сынок? Ага, вижу, что говорит. Также ты, должно быть, уже успел понять, что Бездна многогранна. Да-да, я не оговорился. Не только многослойна, но и многогранна. А еще ты мог увидеть, что тут и живые люди работают…

Он оглянулся на Марию. Саша успела заметить: в глазах отца стояла просьба. О примирении?

— Вот как мы, например, — мягко улыбнулась Мария.

И Саша улыбнулась вместе с ней. А потом еще шире — вдруг возликовавшему отцу: прощен!

— Да, как мы! — радостно воскликнул он. И, поймав удивленный взгляд сына, Арсений спокойно добавил: — Или вот как оператор-наблюдатель.

— Максимилиан? — уточнила Саша.

Ей не терпелось приобщиться к родительскому единению.

— Как Максимилиан. — Отец протянул руку и потрепал девушку по волосам. — Или как твой… ваш с Колей одноклассник Федор Оспин. Хотя, его форму существования…

— …сложно назвать ординарно-живой, — подхватила Мария. — А вот Прасковья…

— А вот Прасковья — исключение, — вздохнула Саша. — Нам Максимилиан вчера объяснял. Мол, не похожа она на обычных жителей Сугдони. То есть, на мертвецов этих, потому что она не живая и не мертвая. Кстати!..

Девушка с надеждой посмотрела на отца: она, конечно, приняла тот факт, что сугдоньцы — этакие ходячие мертвецы. Но ей хотелось побольше узнать об этой форме не-жизни. Хотя бы потому, что это могло ей пригодиться в будущем. Она же защитница! А лишние знания, как учили в Школе, могут спасти жизнь.

— Дело говоришь, Сашка. — Арсений с теплой улыбкой слушал спутанные объяснения дочери. — Ну, слушай…

По словам отца, сугдоньцы не были только душами: они обладали памятью, знаниями и навыками, в том числе и телесными, — своих предыдущих воплощений. Кто-то из них занимался чистым творчеством, кто-то работой для души. Некоторые вот круги по кольцу наматывали — с перспективой исправления существенной части ошибок.

— Видела я этих рикш, — хмыкнула Саша.

— Но все они ждут следующего воплощения, — одобрительно кивнул рассказчик. — Кто-то сто лет, кто-то несколько сотен. Дети перевоплощаются почти сразу, и десяти лет не проходит.

— Но почему тогда сугдоньцев так мало? — Саша прикинула количество живущих на Земле. — Нас же миллиарды!

— А сколько в холодных слоях таких Сугдоней? — хитро улыбнулся отец. — А в горячих? А сколько тех слоев?.. Кроме этого, среди ваших миллиардов… Ага, по глазам вижу, что ты меня поняла.

— Поняла. Среди живущих в материальном мире много перевоплотившихся. — Саша согласно кивнула. А потом вдруг неожиданно даже для самой себя — вот будто толкнул дернул кто за язык! — поинтересовалась: — А бывает так, что человеку приходит время перевоплощаться, но он по каким-то причинам не уходит на Землю? Ну, ты понимаешь, о чем я, па-ап?

Аналитик ответил не сразу. Сначала он переглянулся с женой — Мария легонько пожала плечами. Потом побарабанил пальцами по столу… И только после этого поднял глаза на дочь. В его взгляде, помимо всего прочего, читалось уважение:

— А ведь ты угадала, Сашка. Уж не знаю, интуиция тебе подсказывает или Бездна, но… Но мудрец Иннокентий, с помощью которого вы собирались найти следы Кондрата, и есть пример такого вот человека. Воплотившегося, но не на Земле. В Бездне.

***

— Итак, Иннокентий… — Аналитик ничем не напоминал этакого гордого за дочь отца, каковым он был совсем недавно. — Иннокентий…

Иннокентий был великим математиком, инженером и великим же затворником. По идее, он должен был воплотиться в материальном мире на стыке XVII и XVIII веков, в эпоху великих математических и физических открытий. Но Иннокентий воплощаться не захотел. Не захотел по той простой причине, что избегал людей.

— И Бездна пошла ему навстречу? — ахнула Саша. — Но почему? Он ее долго просил?

В ответ на посыпавшиеся вопросы отец только усмехнулся. Не грустно, впрочем:

— Не поверишь, дочка, я не думал на тему упрашиваний Бездны. В смысле, как долго надо ее просить, чтобы она пошла навстречу.

— Понятно, — не ответила на шутку Саша. Потому что уже загорелась новым вопросом: — Но почему Иннокентий настолько не хочет видеть людей?

Ведущие аналитики Бездны переглянулись и синхронно пожали плечами. Они не могли точно определить причины нелюдимого поведения прирожденного ученого.

— Обиделся, надо полагать, — все-таки высказала предположение Мария. — Люди его сожгли. А перед этим выкололи глаза. А после, обнаружив, что он, уже слепой, умудрялся чертить формулы — отрубили кисти рук.

— И за что? — Вопрос был задан Звеновым почти в его привычной манере.

Вот только, Саше показалось, что в нем прозвучала угроза. Палачам Иннокентия?

— Как обычно, за помощь этим же людям. За чертежи зданий, за создание первого громоотвода… Заметьте, задолго до Ломоносова! Иннокентий действительно не делал никому зла. Но его сожгли, и он обиделся.

— Но как он мог? — настал черед удивляться Амвросию. — Обида — это недостойное ученого чувство. Он должен был с ним