Царь мышей - Елизавета Абаринова-Кожухова

— Она самая, — подтвердил Серапионыч. — А вон тот трехэтажный дом — двадцать седьмой.

Доктор не стал рассказывать друзьям, каким образом эта улица получила свое нынешнее название, а история была весьма занятная.

Когда-то улица звалась Мещанской, но в конце сороковых годов была названа именем некоего товарища Кленовского, который в тридцатые годы возглавлял местное отделение НКВД и отправил под расстрел и в лагеря чуть не половину Кислоярска, но сам успешно избежал «второй волны» чисток и даже пошел на повышение — первым секретарем райкома. В свете решений Двадцатого съезда перед городскими властями встала довольно щекотливая задача: что делать с улицей? С одной стороны, зверства Кленовского-чекиста, во много раз перевыполнившего «разнарядки» по врагам народа, у многих еще оставались в памяти, а с другой стороны он был все-таки заметным деятелем той партии, которая продолжала находиться у власти, и переименование нанесло бы ущерб ее престижу. И городские власти нашли довольно остроумное решение: при очередной замене табличек вместо «Улицы Кленовского» появилась «Кленовая улица». А чтобы закрепить такое название, вдоль тротуаров были высажены клены, которые в жаркие летние дни кидали на прохожих спасительную тень, а золотой осенью радовали буйством красок — от ярко-желтых до темно-багровых.

Вася Дубов уже давно проснулся, но глаз не открывал, предаваясь сладкой дремоте. Стояли летние каникулы, и можно было никуда не торопиться, а бесконечно долго валяться под уютным одеялом на раздвижном кресле-кровати.

Лишь какой-то неприятный скрип заставил Васю нехотя открыть один глаз. Первым, что он увидел, было круглое, в огромных веснушках лицо Гриши Лиственницына. Жесткие, коротко остриженные ярко-красные волосы торчали на его голове, будто лучики солнца. Гришу все так и звали — Солнышко. И не только за внешнее сходство с дневным светилом.

Солнышко, полностью раздетый, сидел на тахте со скомканной простыней и, положив на коленки двадцать пятый том Большой Энциклопедии, водил карандашом по листу бумаги — отсюда и проистекал скрип.

Убедившись, что Вася уже не спит, Солнышко отбросил рисование в сторону и, вскочив с тахты, исполнил дикарский танец «Антилопа у истоков Замбези» — жизненная энергия просто клокотала и бурлила в обычном тринадцатилетнем пареньке, а ее приходилось сдерживать, чтоб не разбудить Василия. В отличие от своего друга, Солнышко всегда вставал ни свет ни заря и был готов прыгать, бежать куда угодно, что угодно делать, лишь бы не сидеть на месте. «Наш ядерный реактор» — так Гришу в шутку звали его родители, супруги Лиственницыны.

Сегодня Солнышко встал еще раньше, чем обычно — на прошлой неделе он перезагорал на солнце, и спина обгорела и страшно болела. Пока Вася спал без задних ног, Солнышко всю ночь ворочался и никак не мог найти положения, при котором не чувствовал бы боли и жжения.

Однако все эти мучения плоти нисколько не повлияли на состояние духа — он испытывал всегдашний прилив сил и был готов любить как минимум все человечество.

— Ну дайте еще немножко поспать, — пробормотал Вася, понимая, что заснуть ему уже не удастся. А Солнышко радостно подпрыгнул, издал гортанный крик и в избытке чувств даже чмокнул Васю прямо в нос.

Вообще-то Вася не очень любил такие «нежности», но разве можно было сердиться на Солнышко? Однако, чтобы не оставаться в долгу, Вася незаметно протянул из-под одеяла тонкую загорелую руку и слегка ущипнул Солнышко ниже спины.

— Ай! — вскрикнул Солнышко, не столько от боли, сколько от избытка энергии.

— Извини, Солнышко, — виновато сказал Вася. — Я забыл, что ты у нас хворый.

— Да не, за попу можешь трогать, — засмеялся Солнышко. — Она-то не очень перегорела… Слушай, Вась, будь другом — помажь спинку, а то мне самому не дотянуться.

Солнышко стремглав выскочил из комнаты, а уже миг спустя вернулся, неся баночку вместимостью 0,2 литра с остатками сметаны. Баночку он торжественно вручил Васе, а сам лег спиной кверху на тахту.

Вася присел на краешек тахты и стал осторожно втирать холодную сметану в красную спину Солнышка. Тот урчал и повизгивал — не то от боли, не то от удовольствия, а может быть, от того и другого сразу. А так как Солнышко не мог больше трех секунд находиться в покое, то он нащупал на тахте рисунок и принялся его внимательно разглядывать, дополняя отдельными черточками, насколько это было возможно в том неудобном положении, в котором он лежал.

Даже из этого бесхитростного портрета можно было увидеть в Солнышке немалые дарования, которые могли бы сделать его большим художником, если бы он обладал хоть малою толикой усидчивости и целеустремленности. Портрет спящего Васи, при несомненном сходстве, отражал состояние души не столько Васи Дубова, сколько самого Гриши Лиственницына.

Именно в этом смысле Вася и высказался, заглянув в рисунок. В это время он растирал художнику плечи и руки, ощущая жар, исходящий от его кожи.

— Я же не фотограф, — гордо возразил Солнышко. — Ты сам, как человек искусства, должен это понимать!

Конечно, «человек искусства» было некоторым преувеличением, но в общем-то соответствовало действительности: Василий учился в музыкальной школе по классу скрипки. Правда, особых талантов он не проявлял, беря больше старанием и усердием.

Тут через приоткрытое окно с улицы долетел автомобильный рев. Мальчики прислушались — вообще-то Кленовая улица находилась в стороне от главных магистралей города, и крупные грузовики сюда заезжали редко. Вдруг Солнышко резко вскочил с дивана и одним прыжком оказался у окна. У Васи мелькнула мысль, что, окажись поблизости какой-нибудь судья по легкой атлетике, он бы зафиксировал если и не мировой рекорд по прыжкам в длину, то уж рекорд Кислоярска — непременно.

Прямо под окном стояла мусоросборочная машина, в зад которой соседи Лиственницыных скидывали свои отходы.

— Опять забыли! — возопил Солнышко, бросаясь к дверям. — Но я успею!

— Постой, ты что, голый пойдешь? — окликнул его Вася.

Солнышко нехотя надел синие спротивные трусы, накинул шлепанцы и побежал на кухню за ведром. И лишь на лестнице обнаружил, что все еще держит в руке Васин портрет. Солнышко рассмеялся и кинулся вниз по лестнице, перескакивая через четыре ступеньки.

В квартире сразу стало как-то тихо и пусто. Вася хотел было еще поваляться в постели, но сообразил, что Солнышко, как всегда, захлопнул дверь, а ключ в спешке не взял.

Вася не спеша надел шорты, рубашку, убрал белье в тумбочку, сложил кровать обратно в кресло, аккуратно застелил Солнышкину тахту. Но сам Солнышко почему-то все не возвращался. Вася подошел к окну — мусоровоз давно уехал, лишь перед столовой через улицу, загораживая витрину, стояла старомодная бежевая «Победа». Солнышка не было видно.