Царь мышей - Елизавета Абаринова-Кожухова

— Все так, но ведь сейчас баронесса далеко от Кислоярска, на какой-то конференции, — заметила Чаликова.

— Могла и вернуться, — пожал плечами Серапионыч и обозначил имя баронессы, как и свое, знаком вопроса. — Ну, кто у нас следующий? Майор Селезень. Он же честной отец Александр. Не знаю, как вы, Наденька, но я его в этом раскладе никак не вижу. Дело в том, что в начале восьмидесятых Александр Иваныч оказывал помощь дружественному народу Афганистана, а в Кислоярске появился значительно позже.

Так как ни Чаликова, ни Васятка не возражали, доктор вычеркнул майора Селезня из списка подозреваемых.

— Ну и номер последний — поэт Иван Покровский, — сказал Серапионыч. — Который двадцать лет назад тоже был поэтом, но молодым. Хотя и сейчас не старый. Насколько я понял из его рассказов, в Царь-Городе Иван Покровский если и бывал, то только проездом, а в основном его приключения имели место в Новой Ютландии. Да и как-то я не представляю себе этого служителя муз впутанным в межвременные разборки…

Доктор уже занес ручку, чтобы вычеркнуть Покровского из списка, но этому неожиданно воспротивилась Чаликова:

— Владлен Серапионыч, погодите. Ведь Иван Покровский — единственный известный наследник тех баронов Покровских, что обитали в усадьбе Покровские Ворота. И несколько лет назад усадьба была ему возвращена. А раньше в ней, как вам лучше меня известно, находилось правление колхоза.

— Ну да, разумеется, — доктор подлил себе в кружку горячей воды из чайника, — но какое это имеет отношение…

— Самое прямое! — воскликнула Чаликова. — Есть наследник — надо возвращать. А нет наследника — нет и проблемы.

— Так что же, Надя, вы хотите сказать, что кто-то хочет в прошлом избавиться от Ивана Покровского, чтобы в будущем не отдавать ему усадьбу? — аж вскочил Серапионыч. — Но это же невозможно! Иван жив, я сам его неделю назад видел, и не где-нибудь, а в Покровских Воротах, и разговаривал, как с вами сейчас! Да если каждый начнет лазить в прошлое и вытворять там, что захочет, так это ж вообще будет черт знает что!

— Ну не волнуйтесь, Владлен Серапионыч, это ж я так, в виде предположения, — стала успокаивать Надежда. И вдруг вскочила еще резче, чем доктор, едва не расплескав чай. — Я поняла, в чем дело — Рыжий!

— Погодите, Надежда, а Рыжий-то при чем? — удивился Васятка, сосредоточенно молчавший, пока Надя и Серапионыч перебирали знакомых.

— Сейчас объясню. Рыжий — тоже человек из нашего мира. Когда-то его звали Толей Веревкиным, он жил в Ленинграде и учился не то на историка, не то на археолога. Их группа под руководством профессора Кунгурцева приезжала сюда, чтобы проводить раскопки в окрестностях Кислоярска, и в частности — на Гороховом городище. Однажды, оказавшись на Городище после захода солнца, Веревкин случайно открыл существование параллельного мира, пробыл там несколько дней, а затем окончательно туда ушел. Ну а чтобы его не искали, устроил инсценировку, будто утонул, купаясь в Финском заливе под Питером.

— Ну да, вы уже мне как-то об этом рассказывали, — откликнулся доктор, выслушав сбивчивый Надин рассказ. — И что же?

— А то, что это произошло как раз летом, во время археологической практики. И как раз двадцать лет назад. Может, пока мы тут разговариваем, Толя Веревкин переходит через Горохово городище! — Надя плюхнулась обратно на табуретку.

Некоторое время все сидели молча, переваривая «информацию к размышлению». Потом доктор глянул на настенные часы «Слава», висящие над холодильником, и сказал:

— Давайте, друзья мои, пойдем спать. Я пока слазаю в чулан за раскладушкой. А с утра на свежую голову разберемся.

— А если не разберемся? — тихо спросила Надежда.

— Тогда вечером вернемся на городище и пройдем между столбов. А дальше видно будет, — сказал Серапионыч уже в дверях.

— Ну что же, Васятка, приберем со стола, — предложила Надя.

С этими словами она пустила воду и стала машинально споласкивать посуду, отдавая ее вытирать Васятке. При этом мысли ее текли куда быстрее, чем вода из крана:

«Легко сказать — вернемся и пройдем. А где уверенность, что мы не попадем, например, во времена царя Степана? А вернувшись в „свою“ реальность, не окажемся в эпохе Наполеона или Ивана Грозного. Или, того хлеще, угодим в какое-нибудь далекое будущее? А домой так и не вернемся…»

Однако делиться этими тревожными мыслями ни с Васяткой, ни с Серапионычем Надя, разумеется, не стала.

Как обычно по вечерам, Михаил Федорович принимал доклад о событиях дня от своего ближайшего подчиненного Глеба Святославовича.

Михаил Федорович и Глеб Святославович чем-то неуловимо походили друг на друга — и внешность, и одежда, и повадки у обоих были таковы, что в любом обществе, при любых обстоятельствах они всегда выглядели совершенно естественно и, если можно так выразиться, умели заставить окружающих не обращать на себя внимания. Такому нельзя было выучиться — это приобреталось только многолетним опытом.

Михаил Федорович начал с того, что крепко пожал руку Глебу Святославичу и торжественно вручил ему золотой кубок и небольшой, но увесистый мешочек золотых монет:

— Извините, Глеб Святославич, что приходится поздравлять вас частным порядком, без огласки. Но Государь знает о вашем усердии и обещал не оставить в дальнейшем.

— Служу Царю и Отечеству! — вскочив со стула, отчеканил Глеб Святославич.

— Да садитесь, садитесь, — с улыбкой проговорил Михаил Федорович. — Не буду допытываться, как вам удалось справиться с заданием — но сделано было на высшем уровне.

— Надо отдать должное Петровичу, — улыбнулся и Глеб Святославич. — Он-то свое дело выполнил отменно — все время отвлекал на себя господина Дубова и прочих, а у меня руки были настолько развязаны, что я даже мог себе позволить такое, на что при других обстоятельствах никогда не решился бы.

— Скажите, а Петрович знал о той роли, которую ему приходилось играть? — осторожно полюбопытствовал Михаил Федорович.

— Разумеется, нет, — хмыкнул Глеб Святославович. — И сыграл как нельзя лучше. Именно потому все поверили, будто он блюдет царское добро, что он действительно совершенно искренне блюл царское добро!

— Петрович-то блюл, за что ему честь и хвала, — задумчиво произнес Михаил Федорович. — А вот наши дорогие гости проявили, прямо скажем, неблагонадежие. Мало того что сокровища пытались скрыть, так еще и решили вывезти Мангазейские иконы.

— Да, так точно, — кивнул Глеб Сваятославич. — Но и эту попытку мы пресекли.

— За что вам дополнительная благодарность от наших духовных властей, — отметил Михаил Федорович. — Надеюсь, иноземцы не покинули Царь-Город?