Кладбище домашних животных - Стивен Кинг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Может прогуляться на Дивное кладбище? Посмотреть все ли там в порядке. Можно даже поймать там Луиса. Угостить его обедом, или еще что».
Но не на Дивном кладбище была главная опасность; она таилась здесь, в этом доме и за ним.
Джуд вышел и перешел через дорогу к своему дому. Он вынул из холодильника упаковку пива и отнес ее в комнату. Уселся у окна, выходящего на дом Луиса, открыл банку и зажег сигарету. Этот день порядком утомил его, и, как это часто бывало в последние годы, мысли путались. Если бы он узнал об отъезде Рэчел чуть раньше, он мог бы сказать ей, что ее учитель психологии, быть может, говорил правду, что с возрастом в памяти что-то ломается, как и в вашем дряхлеющем теле, что вы не можете вспомнить, что было час назад, но со странной уверенностью воскрешаете события, лица и дела давно минувших времен. Поблекшие краски снова оживают, голоса не заглушаются временем, и обретают истинное звучание. Это не улучшение памяти, мог бы сказать ей Джуд. Это просто старость.
Джуд снова видел быка Лестера Моргана Хэнрэтти, его налившиеся кровью глаза, и как он бросался на все окружающее, на все, что двигалось. Даже на деревья, когда их колыхал ветер. Пока Лестер не пришел и не забрал его, все деревья на выгоне Хэнрэтти были побиты, и его рога были расколоты, и из головы текла кровь. Когда Лестер уводил Хэнрэтти, он трясся от страха — как сам Джуд сейчас.
Он пил пиво и курил. День угасал. Он не зажигал свет. Скоро кончик сигареты стал маленькой красной точкой в темноте. Он сидел, и пил пиво, и ждал Луиса Крида. Он верил, что когда Луис придет домой оттуда, где он был, он выйдет и поговорит с ним. Убедится, что Луис вовсе не планирует ничего такого.
И еще он чувствовал мягкое веяние той силы, что населяла это дьявольское место, его скалы и курганы, выстроенные там.
«Не вмешивайся, слышишь, ты! Не вмешивайся, или ты очень об этом пожалеешь».
Не обращая внимания, Джуд сидел, курил и пил пиво. Он ждал.
47
В то время, как Джуд сидел и ждал его у окна своего дома, Луис ел обильный и безвкусный обед в столовой мотеля.
Еда была грубой и калорийной — то, что ему сейчас требовалось. На улице быстро темнело. Огни проезжающих машин тянулись вперед, как пальцы. Он поковырял в тарелке. Жареная картошка. Бифштекс. Ярко-зеленые бобы. Кусок яблочного пирога со стекающим с него сладким кремом. Он ел за угловым столом, глядя, как входят и выходят люди, думая, может ли его кто-нибудь здесь узнать. В глубине души он даже надеялся на это. Это вызовет вопросы: «Где Рэчел, что ты здесь делаешь, куда идешь?» — и вопросы могут повлечь за собой осложнения, и может быть, именно это ему и нужно.
И на самом деле, едва он взялся за яблочный пирог, запивая его второй чашкой кофе, как вошла знакомая пара. Роб Гриннелл, врач из Бангора, и его хорошенькая жена Барбара. Он ждал за своим столом, но они прошли в дальний конец зала, и он потерял их из виду, лишь мельком наблюдая там преждевременную седину Гриннелла.
Официантка принесла Луису счет. Он расписался, поставив рядом номер комнаты, и вышел.
Снаружи свирепствовал ветер. Его завывание странно бодрило Луиса. На небе не было звезд; по нему неслись рваные клочья туч. Луис немного постоял на пороге, засунув руки в карманы и подставив ветру лицо. Потом он повернулся, пошел в комнату и включил телевизор. Было еще рано что-либо предпринимать, и в ночном ветре таилось что-то пугающее. Он решил ждать.
Он четыре часа смотрел телевизор, восемь получасовых развлекательных программ. Впервые за много времени он так долго смотрел телевизор.
В Чикаго Дори Голдмэн плакала:
— Лететь обратно? Но, дорогая, зачем? Ты только что прилетела!
В Ладлоу Джуд Крэндалл сидел у окна, покуривая и прикладываясь к банке с пивом, перелистывая в уме книгу своего прошлого и ожидал Луиса. Рано или поздно Луис должен вернуться домой, как Лэсси в старой картине. Были и другие пути на Кладбище домашних животных и то, что за ним, но Луис их не знал. Чтобы пройти туда известным ему путем, он должен миновать свой дом.
Не зная об этих событиях, Луис сидел и смотрел цветной телевизор. Он никогда раньше не смотрел этих программ, но слышал разговоры про них: белая семья, черная семья, ребенок, который оказывается находчивее взрослых, одинокая женщина, замужняя женщина, разведенная женщина, Он смотрел все это без разбора, время от времени поглядывая за окно, в сгущающуюся тьму.
Когда начались одиннадцатичасовые новости, он выключил телевизор и решил приступить к тому, что он решил сделать, быть может, еще тогда, когда увидел лежащую на дороге кепку Гэджа, всю в крови. Он снова был холоден, силы вернулись к нему, но что-то стояло за этим — страсть, азарт, а может и безумие. Неважно. Это оно давало ему силы, согревало и бросало вперед. Идя к машине он подумал, что Джуд, вероятно был прав насчет растущей силы этого места, ибо теперь он чувствовал, как она овладевает им, и подумал:
«Могу я остановиться? Могу я остановиться, даже если захочу?»
48
— Неужели? — переспросила опять Дори. — Рэчел, ты с ума сошла… на ночь глядя…
Рэчел только покачала головой. Она не могла объяснить матери, почему она хочет вернуться. Чувство крепло в ней, словно ветер: сначала он колеблет траву, едва заметный, потом начинает дуть сильнее, не оставляя ни одного спокойного местечка; потом деревья начинают раскачиваться и скрипеть; потом сотрясаются дома, и это уже ураган, всеразрушающий и неостановимый.
В Чикаго было шесть часов. В это время в Бангоре Луис поедал свой безвкусный обед. Рэчел и Элли едва притронулись к своим тарелкам. Во время обеда Рэчел не отрывала глаз от тарелки, чтобы не видеть мрачного взгляда дочери, вопрошающего, что она может сделать, чтобы помочь папе.
Она ждала, когда позвонит Джуд и скажет ей, что Луис вернулся, и действительно зазвонил телефон — она подскочила, а Элли едва не выронила стакан с молоком — но это была всего лишь подруга Дори по бридж-клубу, звонившая узнать, все ли у них в порядке.
Они пили кофе, когда Элли внезапно отложила салфетку и сказала:
— Папа… Мама… Простите, но я поеду домой. Если я сяду на самолет, я буду там сегодня ночью.
Отец с матерью уставились на нее, но Элли только зажмурила глаза с облегчением — это могло бы быть смешно, если бы не ее мертвенная бледность.
Они ничего не могли понять, и Рэчел не стала объяснять, как легкий ветерок превратился в силу, разрушающую дома, как спичечные коробки. Она просто не смогла поверить, что Элли извлекла весть о смерти Виктора Паскоу из своей памяти.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});