Жить, чтобы рассказывать о жизни - Габриэль Маркес

Одно из них было при нем в папке, когда он убил Гайтана. За шесть месяцев до этого он собственноручно написал письмо президенту Оспина Пересу, в котором просил его о встрече, чтобы получить работу.

Мать заявила следователям, что сын изложил свою проблему также лично Гайтану, но тот ничем не обнадежил его.

Не было ясно, каким он был стрелком в обычной жизни, но преступник явно владел оружием профессионально. Револьвер был 38-го калибра, настолько старый, что остается удивляться, как он не дал осечку.

Некоторые служащие из здания были уверены, что видели его накануне убийства на этаже, где располагались кабинеты Гайтана. Консьерж утверждал безо всяких сомнений, что утром, 9-го, он видел, как убийца поднялся по лестнице и спустился затем на лифте с каким-то незнакомцем. Ему показалось, что оба прождали несколько часов около входа в здание, но Роа был один возле двери, когда чуть раньше одиннадцати Гайтан поднялся в свой кабинет.

Габриэль Рестрепо, журналист «Ла Хорнада», ежедневной газеты гайтанской компании, составил перечень удостоверяющих личность документов Роа Сьерра, которые у него были при себе в момент совершения преступления. Не оставалось никаких сомнений относительно его личности и социального положения, но не было никаких свидетельств, указывающих на его замысел. В карманах его брюк разными монетами вперемешку имелось восемьдесят два сентаво, в то время как повседневные нужды требовали пять сентаво. Во внутреннем кармане пиджака был бумажник из черной кожи с банкнотой в один песо. Также он имел при себе справку о психическом здоровье и еще одну из полиции о том, что он не был ранее судим, и третью, где был указан его домашний адрес в районе для бедных: улица Октава, номер 3073. В соответствии с военной книжкой резервиста второго класса, которую он носил все в том же кармане, он был сыном Рафаэля Роа и Энкарнасьон Сьерра и родился двадцать один год назад: 4 ноября 1921 года.

Все казалось в полном порядке, за исключением того, что человек из простонародья и без судимостей носил с собой столько справок. Мои же сомнения сводились к образу элегантного, хорошо одетого мужчины, который швырнул Роа разъяренной толпе и исчез навсегда в роскошном автомобиле.

Посреди гула трагедии, пока бальзамировали труп убитого борца, члены либерального руководства собрались в столовой Центральной больницы, чтобы договориться о чрезвычайных мерах. Самым неотложным делом было явиться без предварительного приема в президентский дворец, чтобы обсудить с главой государства чрезвычайные меры, способные предотвратить катастрофу, угрожающую стране. Дождь затих чуть раньше девяти вечера, и первые делегаты с трудом прокладывали себе дорогу среди обломков народного бунта и изрешеченных с балконов и крыш слепыми пулями вольных стрелков трупов.

В приемной президентского кабинета встретились некоторые должностные лица, политики-консерваторы, и растерянная супруга президента, донья Берта Эрнандес де Оспина. На ней все еще был костюм, в котором она сопровождала супруга на выставку в Енгативе, а за поясом револьвер, положенный в соответствии с уставом.

Поздним вечером президент потерял связь с самыми горячими точками и за закрытыми дверями пытался оценить вместе с военными и министрами состояние нации. Визит руководителей-либералов немногим раньше десяти застал его врасплох, он не хотел принимать их всех одновременно, а по двое, но они решили, что в таком случае не войдет никто. Президент уступил, либералы восприняли это как признак смятения.

Застали они его сидящим во главе длинного стола переговоров, в безукоризненном костюме, без малейшего признака беспокойства. Единственное, что выдавало некоторое напряжение, была манера жадно курить и иногда гасить сигарету на половине, чтобы прикурить другую.

Один из тех посетителей мне рассказал годы спустя, насколько его впечатлили отблески пожаров на платиновой прическе невозмутимого президента. Сколько хватало глаз, через огромные окна с витражами президентского кабинета виднелись тлеющие угли развалин.

Информации о той аудиенции мы обязаны тому немногому, что рассказали сами участники, многое стерлось за фантазиями или вероломной ложью предателей… Детально реконструировал по крохам те кровавые дни поэт и историк Артуро Алапе.

Участниками были: дон Луис Кано, главный редактор вечерней либеральной газеты «Эль Эспектадор», Плинио Мендоса Нейра, который организовал эту встречу, и еще трое из самых активных и молодых руководителей-либералов: Карлос Льерас Рестрепо, Дарио Эчандия и Альфонсо Араухо. В процессе обсуждения входили или выходили другие выдающиеся либералы.

В соответствии со здравыми воспоминаниями, которые годы спустя я услышал от Плинио Мендоса Нейра в его беспокойном изгнании в Каракасе, ни один из них не имел готового плана. Он был единственным свидетелем убийства Гайтана и рассказал о нем шаг за шагом с искусством прирожденного повествователя и репортера.

Президент выслушал их с невероятным вниманием и в конце попросил, чтобы посетители высказали свои предложения для обоснованного и патриотического разрешения такого невиданного положения.

Мендоса, известный среди друзей и врагов своей неприкрашенной прямотой, заявил, что самым подходящим было бы, если бы правительство передало полномочия вооруженным силам в связи с доверием, которое в тот момент они заслужили у населения. Он был министром обороны в предыдущем либеральном правительстве Альфонсо Лопеса Пумарехо, хорошо знал армию изнутри и считал, что только она способна стабилизировать положение. Но президент не был согласен с суровым реализмом решения, да и сами либералы его не поддержали.

Следующим выступавшим был дон Луис Кано, хорошо известный своим здравомыслием. Он питал к президенту почти отеческие чувства и ограничился заверением, что он отдает себя в его распоряжения для исполнения любого незамедлительного и обоснованного решения, которое примет Оспина при поддержке большинства. Кано заверил его в необходимости найти меры для возврата страны в нормальное состояние, но только в согласии с Конституцией. И, указывая на картину ада за окном, напомнил им с плохо скрываемой иронией, что не правительство было его причиной.

Он прославился своим хладнокровием и хорошим воспитанием на контрасте с оглушающим темпераментом Лауреано Гомеса и надменностью других его однопартийцев, экспертов в сложных выборах. В тот исторический вечер он показал, что не намерен уступать им. Поэтому обсуждение, прерываемое доньей Бертой де Оспина, приносившей все более и более ужасные новости, длилось до полуночи, так и не найдя согласия.

К тому времени мертвых на улицах и стрелков в недосягаемых местах было уже неисчислимое количество, как и людей в толпах, обезумевших от горя, ярости и марочного алкоголя, наворованного в роскошных магазинах. Центр города был разорен и все еще пылал, были разрушены или подожжены епископские магазины, дворец правосудия, министерство внутренних дел и много других исторических зданий.

Реальностью было только то, что неумолимо сходились пути выверенного и согласованного решения разных людей против одного, того, что находился на необитаемом острове в президентском кабинете.

Дарио Эчандия, обладающий, пожалуй, самым большим авторитетом, был наименее эмоционален. Он сделал два или три ироничных замечания о президенте и снова углубился в туман своих мыслей. Он был незаменимым кандидатом на пост президента после Оспины Переса, но тем вечером он не сделал ничего для этого.

Президент, которого считали умеренным консерватором, с каждым разом казался ему все консервативнее. Он был внуком и племянником двух президентов, правивших в один век, отцом семейства, инженером в отставке. При этом — всегда миллионером; но многие вещи он выполнял настолько беспрекословно, что ходили неподтвержденные слухи, что командовала и в его доме, и во дворце его бой-баба жена.

Несмотря на это — он закончил с резким сарказмом, — он не возражает против предложения, но чувствует себя более удобно, управляя правительством из кресла, в которое его посадил народ.

Он говорил, опираясь, без сомнения, на информацию, которой недоставало либералам: подробного и полного знания общественного порядка в стране. Она поступала в его распоряжение всякий раз, как он выходил из кабинета, чтобы получить доскональные сведения. Гарнизон Боготы не насчитывал и тысячи человек, и изо всех департаментов известия поступали довольно тревожные, но тем не менее все находилось под контролем благодаря преданности вооруженных сил. В соседнем департаменте Бойака, известном своим исторически сложившимся либерализмом и суровым консерватизмом, губернатор Хосе Мария Виллар-реаль, махровый реакционер, не только подавил в ранние часы местные волнения, но и направил лучшим образом вооруженную армию, чтобы подчинить себе столицу. В любом случае единственное, что было необходимо президенту, — это занять либералов, что он и проделывал со своей размеренной невозмутимостью, мало говоря и медленно куря. Он ни разу не посмотрел на часы, но должен был рассчитывать время, в течение которого город был занят свежими и уже более чем испытанными в официальном подавлении мятежа войсками.