Время Культуры - Ирина Исааковна Чайковская

и хочется назвать «лебединой песней», хотя он написан за двадцать один год до смерти (1975 год).

Перечисляя новости, приуроченные к юбилею Бродского, нельзя пропустить и визит дочери поэта, Анны, в Россию. Девочке 22 года, но она уже имеет двухлетнего ребенка, похожа на отца (но и на мать, которая, как кажется, от нее далека), живет на пособие, очень самостоятельна и склонна к отвлеченному мышлению. В отца.

Оба — отец и дочь, — как мне показалось, взглядами близки к социалистической доктрине, оба не выдержали школьного обучения (дочь сбежала из английского колледжа), ей, как и отцу, думаю, придется несладко — как человеку без всякой опоры идущему по канату.

Ну и напоследок — снова стихи. Они у Бродского со временем получают новую актуальность.

Так, стихотворение «На независимость Украины», жесткое, написанное с антиукраинских позиций, с точки зрения русского националиста (здесь поэта явно занесло, как Пушкина в «Клеветникам России») — стало на редкость востребованным в период русско-украинского конфликта.

А сегодня я случайно наткнулась на стихотворение «Письмо генералу Z» (1968) — и ахнула, так совпадает оно с нынешней «военной обстановкой» в стране. Недаром его сейчас декламируют в интернете под иллюстрации в виде современной военной хроники. Вот выдержка из этих стихов:

Генерал! Только душам нужны тела, j.уши ж, известно, чужды злорадства, и сюда нас, думаю, завела не стратегия даже, но жажда братства: лучше в чужие встревать дела, коли в своих нам не разобраться.

Давид Самойлов в диалоге со временем

04.06.15

В последний день мая канал КУЛЬТУРА представил нам фильм о Давиде Самойлове «Из поздней пушкинской плеяды». А после был показан просто чудесный чтецкий концерт с участием Павла Любимцева, Константина Райкина, Авангарда Леонтьева, Венимамина Смехова, Владимира Андреева, тогда еще живого Валерия Золотухина, Владимира Меньшова, Камбуровой, Дятлова и Юлия Кима — повторение от 2010 года, — подготовленный к 90-летию поэта.

Давид Самойлов

В этом году мы отмечаем его 95-летие. Совсем недавно прошел 90-летний юбилей Иосифа Бродского. И вот о чем я подумала. При всем несходстве этих двух поэтов — один «из поздней пушкинской плеяды», другой — поэт новейшего времени, порвавший с классическим стихом, — есть в них и общее.

Давид Самойлов

Оба для меня крупнейшие поэты эпохи. Родившись на 20 лет раньше Бродского, в 1920-м, Давид Самойлов, ушел на шесть лет раньше. Конечно же, Давид Самуилович принадлежал к поколению «отцов» для тех, кто появился на свет прямо перед войной или после нее. Но ничего это не значит. Они застали сходный кусок эпохи, и оба очень поздно попали в печать.

Давид Кауфман принужденный из своего еврейского отчества — Самуилович — смастерить себе более или менее русскую фамилию Самойлов (не очень однако помогшую в деле печатания стихов), питомец прославленного ИФЛИ, прошедший через войну и послевоенные испытания, жизнь свою кончил далеко от места своего рождения, стольного града Москвы, хотя еще и в советской Империи, городе Таллине.

Иосиф Бродский, прошедший свои круги ада, высшего образования не получивший и даже не закончивший школы, кончил жизнь далеко от Северной столицы, Ленинграда, где родился, — в крупнейшем мегаполисе Империи-врага, Нью-Йорке.

Так случилось, что Самойлов последовал совету, данному в одном из известнейших стихотворений младшего поэта: «Если выпало в империи родиться, лучше жить в глухой провинции у моря». Пусть эстонцы не обижаются, но Эстония в те времена рассматривалась в контексте Союза как провинция, и даже отчасти глухая (если даже Питер был назван Дмитрием Лихачевым «столичным городом с провинциальной судьбой»).

Обоих поэтов любил до обожания замечательный актер и чтец Михаил Козаков, соединяя их в своих чтецких программах. Скажу еще, что, когда совсем недавно я увидела какое-то фото Самойлова, поразилась его сходству с Бродским, прямо-таки бьющим в глаза.

Михаил Козаков

Очень роднит поэтов тяга к отвлеченному мышлению. Одной из излюбленных тем для философско-поэтических медитаций выступает у них тема времени. Вот об этом хочу сказать несколько слов.

Давид Самойлов окончил уникальный институт — МИФЛИ (1936–1940), который как будто специально был создан для него и его талантливых однокурсников; перед войной он закрылся, так что просуществовал всего четыре года.

Расшифровывается аббревиатура так: Московский институт философии, литературы, истории. Институт по звездному составу преподавателей и одаренности студентов сравнивали с Пушкинским Лицеем.

Поразительным образом студент Давид Кауфман полностью соответствовал направленности учебного заведения. В нем жила страсть к триединству академических дисциплин — литературе, истории и философии. И если приглядеться к его поэзии, она насыщена именно этими субстанциями.

Пыталась вычленить у Самойлова «чистую лирику» — и не смогла. Вся его лирика эпична, недаром лирические шедевры у него возникали на стыке лирики и истории («Пестель, поэт и Анна»). Из сугубо лирических на память приходит лишь «А эту зиму звали Анна» да удивительная поэма «Снегопад», прозвучавшая на вечере в честь Самойлова в исполнении Владимира Меньшова, прекрасно читавшего ее наизусть.

Поэма щемящая, своим описанием чародейств и прихотливости метели заставляющая вспомнить Пушкина, кумира и источника вдохновения нашего поэта.

Но я — о времени. Мне кажется, что, если у Бродского оно однолинейно, монотонно и равномерно перетекает из одного «сосуда» в другой, а поэту только нужно к нему приладиться и синхронизировать свою ритмику, строфику и рифму соответственно его течению, то у Самойлова все иначе.

Как? У Самойлова работает не синхрония, а диахрония, причем поэт переносит себя в любой временной отрезок, переселяясь в своих персонажей. Не потому ли так свеж и достоверен поэтический шедевр Давида Самойлова «Пестель, поэт и Анна», что автор воплотился в Пушкина и увидел сцену его глазами?

Хочу признаться, что пришла я к этой мысли буквально на днях, когда по-новому увидела одно казавшееся мне раньше очень забавным, не больше, стихотворение: Что это за стихотворение? — спросите. Извольте, оно называется «Свободный стих» и начинается так:

В третьем тысячелетии (обратите внимание: здесь указано наше время! — И. Ч.).

Автор повести

О позднем Предхиросимье

Позволит себе для спрессовки сюжета

Небольшой сдвиг во времени -

Лет на сто или двести.

Далее — в пересказе. У этого автора Пушкин едет во дворец на встречу с Петром Великим в серебристом автомобиле с крепостным шофером Савельичем. За креслом Петра стоит седой арап Ганнибал. Царь Петр хочет дать направление «образу бунтовщика Пугачева».

Очень смешно то место, где Пушкин читает Петру поэму «Медный всадник», — о его конной статуе, воздвигнутой