Тайная история красок - Виктория Финли

Третий зеленый в палитре Ченнини — это ярь-медянка: «особенно красиво получаются глаза, но слишком уж нестойкая эта краска». Та же проблема недолговечности яри-медянки беспокоила и Леонардо да Винчи, однако это далеко не единственная трудность, возникавшая при ее использовании, — ни в коем случае нельзя позволить ей соприкоснуться со свинцовыми белилами, поскольку ярь-медянка и свинцовые белила, как выразился Ченнини, «заклятые враги». Ярь-медянку изготавливали по технологии, аналогичной производству свинцовых белил, только в данном случае в реакцию с уксусной кислотой вступала медь. Иногда ее называют «зеленым Ван Эйка», поскольку этот фламандский мастер в отличие от итальянских художников часто и с успехом использовал ярь-медянку на своих полотнах. Фламандские мастера нашли секрет, как закрепить зеленую краску на холсте с помощью специального лака. Самый необычный образец использования яри-медянки — платье модели на картине Ван Эйка «Портрет четы Арнольфини». О, сколько споров вызвало это платье на протяжении истории! Спорили в основном из-за его формы, поскольку девушка кажется в нем «сильно беременной», хотя некоторые критики и не согласны.

Но почему оно вообще зеленое? Допустим, новобрачные хотели продемонстрировать свое богатство, так почему же они тогда не щеголяют в одеяниях, покрашенных кошенилью? И вот еще что — а свадебный ли это портрет? По мне так пара не выглядит особо влюбленной и счастливой. Многие годы считалось, что на полотне запечатлены влиятельный купец Джованни Арнольфини и его невеста Джованна. Но почему всё на картине говорит о порочной связи? Взгляните сами. На деревянном стуле мы видим крошечное резное изображение Святой Маргариты Антиохийской, христианской девы, почитаемой в ряду великомучениц и являющейся покровительницей рожениц, — это подтверждает гипотезу некоторых искусствоведов о том, что девушка на картине в положении. Огромная красная кровать — символ страсти. Однако самое странное — это зеркало, украшенное сценами из «Страстей Христовых» и десятью зубцами, которые явно должны напоминать зрителю о мучениях святой Екатерины. А над сомкнутыми руками мужчины и женщины сидит горгулья. Когда я однажды в очередной раз рассматривала полотно, мне пришло на ум, что эта картина — аллегория сексуальности, а чета, изображенная на ней, — это Адам и Ева после грехопадения. Если замысел художника действительно был таков, тогда понятен и выбор цвета для платья девушки, ведь зеленый — это символ плодородия и зелени садов. Однако никто не может сказать точно, и нам остается только гадать.

Ярь-медянку в разных культурах называют по-разному. По-английски — «греческий зеленый», по-немецки — «испанский зеленый», сами же греки весьма поэтично именуют краску «медными цветами». Во Франции ярь-медянка является побочным продуктом виноделия, а в Англии ее часто изготавливают на основе яблочного уксуса.

Среди художников ярь-медянка пользовалась популярностью вплоть до середины XVIII века, кроме того, ею часто красили стены в жилых помещениях, особенно когда в моду вошли ориентальные мотивы. Мода на шинуазри распространилась и в Америку, и к XVIII веку стены многих богатых домов украшали китайские обои и росписи в восточном стиле. Все хотели выкрасить в зеленый гостиные и столовые, включая и первого американского президента. Дом на горе Вернон был маловат для президента Соединенных Штатов, более того, в своем изначальном состоянии сие строение было тесновато даже для простого фермера, но в период с 1789 года, когда главой государства избрали Джорджа Вашингтона, и вплоть до избрания Джона Адамса в 1797 году дом этот стал в прямом смысле сердцем Америки. Сейчас посетителей дома-музея встречает ярко-зеленый цвет на стенах гостиной. После реконструкции их покрасили аутентичными красками, изготовленными вручную, чтобы продемонстрировать, как в XVIII веке американцы декорировали свои жилища.

Утраченные зеленые краски

Европейцы перестали пользоваться ярью-медянкой в XIX веке, а персидские художники рисовали ею до начала XX века. В мусульманской культуре зеленый — священный цвет, это цвет одеяний пророка Мухаммеда. Часто важность персонажа на миниатюре художники подчеркивали с помощью зеленого ореола, нарисованного ярью-медянкой. Сцены из дворцовой жизни на персидских миниатюрах символизировали власть, и здесь в ход шли все цвета радуги, а вот любовные сцены обязательно разворачивались на зеленом фоне, поскольку сад был воплощением любви, а под сенью деревьев обычные правила и социальные нормы переставали действовать. У художников имелись свои фирменные рецепты приготовления зеленой краски, многие из которых сейчас уже утрачены, но один все-таки недавно нашелся.

В лаборатории Университета искусств города Тегерана химик Мандана Баркешли обратила внимание на странную особенность миниатюр XVI века, выполненных при Великих Моголах, а именно: там, где появляется любой оттенок зеленого, бумага словно бы обожжена, тогда как там, где в персидских миниатюрах встречается фисташковый цвет, следов коррозии не наблюдается.

«Я не могла понять, в чем дело, — призналась Мандана, когда мы встретились в Музее ислама в Куала-Лумпур. — Традиция моголов была заимствована из Персии несколькими годами раньше, в 1526 году, когда Бабур завоевал Индийский субконтинент, поэтому казалось логичным, чтобы художники в обоих регионах пользовались одними и теми же красителями, но определенно это было не так».

Исследования продолжались три года. Сначала доктор Баркешли изучила бумагу, но не нашла ключ к разгадке, затем просмотрела старинные тексты и узнала, что ярь-медянку готовили по тому же рецепту, что в Европе и Китае, только вместо уксуса брали кислое овечье молоко, в которое, как говорилось в одной из рукописей, «окунали широкие мечи из тонкой меди». Баркешли экспериментировала с разными материалами, до мечей, правда, дело не дошло. В итоге ответ на свой вопрос исследовательница нашла не в официальном сочинении, а в любовном стихотворении.

В XVI веке поэт Али Сейрафи посвятил своей любимой стихотворение, в котором давал совет всем влюбленным, как сохранить чувства крепкими: «О, нежный фисташковый цвет, напоминающий твои нежные губы. Смешаю зангар и шафран и кистью легко по бумаге скольжу». Согласитесь, довольно-таки странный комплимент. Интересно, обрадовалась ли возлюбленная поэта подобному сравнению? А вот Баркешли точно обрадовалась, поскольку «зангар» и есть наша ярь-медянка. Интересно, что Ченнини приводит похожий рецепт: «Возьмите небольшое количество яри-медянки и смешайте с шафраном из расчета два к одному, получится прекрасная зеленая краска». Правда, итальянец не знал, что шафран спасет холст от коррозии, а может, и знал, но не сказал.