Тьма в хрустальной туфельке - Дж. Дж. Харвуд

собралась целая толпа. В стороне служанка согнулась, и её вырвало у подножия кованых ворот. Мужчина с густыми тёмными бакенбардами попытался оттолкнуть Элеонору:

– Лучше идите домой, мисс.

Девушка стряхнула его руку, но он схватил её за плечо. Теперь Элеонора видела полисменов, выходивших из дома, выводивших трясущихся слуг. Девушка заметила и мисс Хилл, лицо которой было пепельным от ужаса.

– Пропустите меня! – воскликнула Элеонора, вырвавшись.

– Ради бога, мисс, лучше уходите…

Но девушка протолкнулась вперёд. Кто-то пытался схватить её за талию, кто-то за плечо, но она вырывалась и упрямо двигалась вперёд. В утреннем свете дом миссис Клири был белым, точно кость.

– Мисс!

Щёки у неё стали мокрыми от слёз. Неужели ночью сюда пробрался грабитель? Нет, хуже. Она чувствовала это в движении каждой ладони, пытавшейся задержать её, видела это в каждом пустом взгляде. А потом её окатила волна запаха… Кровь. Запах крови шёл волнами, врывался в самую глотку. И что хуже, к этому запаху примешивался запах отвратительной сладости.

Элеонору охватил ужас. Она знала этот запах, помнила с тех пор, как ей было девять.

Она рванула через толпу, вся в синяках. Дом нависал впереди, и девушка уже знала, что обнаружит там. Серые лица, полисмены, запах… нет, это не могло быть правдой. В любой миг миссис Клири выйдет из теней коридора, пригласит её внутрь, простив. Неправда. Это не могло быть правдой!

Полисмен заступил ей дорогу:

– Идите домой, мисс.

Сквозь открытые двери она увидела огромное тёмное пятно на полу холла, и желудок сжался.

– Нет, – прошептала девушка. – Нет, не может быть…

Чьи-то руки легли ей на плечи, и издалека она услышала мужской голос. На другом конце тёмного коридора открылась дверь. Вышел полицейский, удерживая в руках что-то, завёрнутое в окровавленную ткань.

Черноглазая женщина то появлялась на периферии зрения, то исчезала, и каждый раз её усмешка становилась всё шире.

– Лучше уходите, мисс. Не смотрите.

Но она уже увидела.

* * *

Элеонора сидела в гостиной, закутавшись в одеяло, и пыталась слушать, что говорил констебль. Из холла доносились шаги и скрип половиц – полисмены ходили туда-сюда, а потом скрипнула дверь, когда Бесси открыла её. Люди стучали в её окна, а мальчишки-газетчики кричали на улицах, и мимо проезжали повозки. Элеонора подумала, что, наверное, одна из них была полицейской повозкой, которая увезла миссис Клири.

Кто-то настойчиво сунул ей в руки горячую кружку. Она подхватила, но недостаточно ловко – напиток расплескался по юбкам, и желтовато-коричневое пятно растеклось по ткани. Бренди. От этого запаха к горлу подкатила тошнота. Этим же напитком Элеонору поили в тот день, когда она обнаружила Лиззи.

«Как же похожи эти два дня», – подумала Элеонора. Сейчас её платье было таким же сырым, как в то утро, когда утопили Лиззи.

Констебль присел перед ней на корточки:

– Вспоминайте, мисс.

Что хотел от неё полисмен – что она должна была вспомнить? В её памяти было слишком много провалов. Булыжники под ботинками, синяки от чужих пальцев на руках, давление и шум толпы – всё это было реальным. Она всё ещё чувствовала каждый камень под своими ушибленными ногами, а ещё – горячую смесь пота и засохшей крови. Но могла ли она точно назвать день, когда в последний раз видела миссис Клири живой? Этого она никак не могла вспомнить.

– Когда вы в последний раз…

Черноглазая женщина.

Это она убила миссис Клири. Она!

Но это было нечестно! Элеонора так старалась придумать, как решить обе проблемы одним желанием, а черноглазая убила миссис Клири ей назло, а потом позволила увидеть тело. Этот вонючий город буквально кишел людьми. Почему же черноглазая не выбрала кого-то другого?

Элеонора уронила лицо в ладони.

– Мисс?

Когда же это закончится? Девушка думала, что с возрастом сталкиваться со смертью будет легче. Но каждый раз это было похоже на возвращение на берег бескрайнего океана, и каждый раз – в новом месте. Как бы часто она ни видела смерть, она не могла осознать всю глубину. Всё, что она могла, – это стоять на берегу и кричать.

Она хотела вернуть их – не только миссис Клири, но всех тех, кто погиб в аварии. И даже Лиззи. А ещё миссис Пембрук и мать. Она бы нырнула в воду, вытащила их всех, одного за другим, если бы только это было так просто.

– Сержант, не могли бы вы…

– Мисс? Пожалуйста, мисс, послушайте меня…

Каждый раз, когда Элеонора видела ещё одно тело, то словно чуть больше старела, но внутри всё ещё чувствовала себя ребёнком. Она хотела, чтобы Чарльз вернулся за ней. Хотела, чтобы полисмены стояли на страже у её дверей. Хотела открытого неба, пустых полей, чтобы кричать, кричать до хрипа там, где никто не слышит. Холодная, горячая, старая, молодая, одинокая и отчаянная. Неприкаянная, Элеонора барахталась в тёмных водах, а под ней в тёмной глубине двигалось существо с лицом черноглазой женщины.

Сержант присел перед ней на корточки и взял за руки. На его груди сверкал ряд серебряных пуговиц, подмигивающих, словно блестящие шиллинги. У отца когда-то были такие же пуговицы, и он разрешал Элеоноре играть с ними, когда они отваливались с его куртки.

– Мисс, я понимаю, что вы глубоко опечалены. Но нам нужно всё обсудить. Есть ли хоть кто-то, кто мог бы прийти и успокоить вас?

Глаза девушки наполнились слезами:

– Я хочу к папе.

– Вот так-то лучше. Констебль, бегите и приведите отца молодой леди. Мисс, не могли бы вы дать нам его адрес?

– Он мёртв, – зарыдала Элеонора. – Мёртв…

В конце концов Элеонора всё-таки рассказала полиции о последнем ужине с миссис Клири, не упомянув, впрочем, деталей их расставания. Хотелось сохранить последние воспоминания о старушке счастливыми.

И Бесси в кои-то веки повела себя как хорошая служанка и уложила Элеонору в постель, дав ей для сна «Кордиал Годфри»[41], как будто та была ребёнком. Тошнотворно-сладкий сироп на опии отправил девушку в омут сновидений, где было много когтей и ран, где царила настоящая бойня, и проснулась Элла в холодном поту.

Когда Элеонора оделась и спустилась, она почувствовала себя лучше, хотя всё тело по-прежнему болело. Она просмотрела в гостиной свои письма и когда дошла до толстого кремового конверта, её руки замерли.

Бумага была плотной, конверт – тяжёлым. Под пальцами девушка чувствовала нежную текстуру бумаги, а на обратной стороне был выписан юридический адрес. На бумаге с чёрными краями обычно писали соболезнования. И работные дома никогда не могли позволить себе такую бумагу. Осознание этого проникло в сердце девушки, потянуло вниз. Это письмо могло значить только одно…

На миг лицо черноглазой женщины мелькнуло в чернильнице – как всегда, улыбающееся.

Элеонора открыла письмо и прочитала:

«Мисс Хартли, мой долг – сообщить вам, что вы являетесь единственным бенефициаром имущества миссис Флоры Клири. К настоящему письму прилагается