Последние дни земной жизни Господа нашего Иисуса Христа - Иннокентий Херсонский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Жалобный вопль этот, провиденный и предсказанный также пророком (Пс. 69, 22), тронул одного из воинов. Он тотчас окунул в уксус губку, надел ее на иссоповую трость и приложил к устам Иисуса… Сотник не препятствовал человеколюбию подчиненного, будучи готов позволить и более, потому что распятый Праведник час от часу более привлекал его внимание и уважение.
Но враги Иисуса и здесь проявили бесчеловечность. «Оставь Его, — кричали с досадой воину, — Он надеется на Илию; так посмотрим, придет ли Илия снять Его со креста». Даже сам воин, напоивший Иисуса Христа, как бы опасаясь показаться слишком отзывчивым, говорил: «Что за нужда; может быть, Илия замедлит придти».
Вкусив немного прохладительного пития, Господь далее воскликнул громко: «Совершишася!» Это был последний предел и судеб Божьих, которые исполнялись теперь над Ходатаем Бога и человеков, и самых страданий Его; ибо пречистое тело Его, для которого страдания, по самому совершенству его, были невероятно мучительны, уже готово было разлучиться с душой. Возведя взор к небу, Иисус сказал: «Отче, в руки Твои предаю дух Мой!..» При этих божественных словах глава Его преклонилась (как обыкновенно бывает с умирающими), и Он испустил дух (Ин. 19, 30; Лк. 23, 46)…
Так окончилась жизнь, равной которой не было и не будет на земле!
Все, сказанное Господом перед Своей смертью показывает, что мысль Его в эти решительные минуты была заключена в слове Божьем. При первой борьбе, которую Он, как второй Адам, должен был выдержать в пустыне в начале служения Своего, слово Божье было для Него единственным щитом против разжженных стрел сатаны (Мф. 4, 1-10). И теперь, в последней борьбе с немощами природы человеческой, с болезнями тела и духа, Господь обращается за утешением к тому же слову Божьему. В нем, как на чертеже Своей жизни и служения, видит настоящее, прошедшее и будущее: видит, что оставалось еще претерпеть для блага человечества, видит, наконец, исполнение всех великих судеб Божьих и как победитель, который истоптал уже точило ярости Божьей (Ис. 63, 2), восклицает: «Совершишася!» Нужно ли напоминать о том, как многозначительно это восклицание! Целая история рода человеческого должна служить его изъяснением; но одна только вечность раскроет вполне то, что совершилось теперь на малом холме Голгофском. Ал. Павел говорит, что на кресте расторгнуто рукописание грехов человеческих (Кол. 2, 13. 14): оно расторгнуто в ту самую минуту, когда Господь изрек: «Совершишася!»
При всей лютости страданий, при всем уничижении, Сын Человеческий до самой последней минуты является с полным сознанием Своего Божественного достоинства и великого предназначения. Последний взор Его устремлен к небу, последний глас Его обращен к Отцу! Мы видим всемогущего Посланника Божьего, у Которого, как Он Сам сказал, никто не может взять жизни против Его воли (Ин. 10, 18). Поэтому если Он предает ее теперь, то предает Сам, добровольно и только исполнив Свое великое дело, — предает не ангелу смерти, а Отцу, Который дал Ему иметь живот в Самом Себе (Ин. 5, 26)…
Впрочем, мнение, что смерть Богочеловека на кресте ускорена сверхъестественным действием Божественным, чтобы тело Его, которое должно воскреснуть, не подверглось сокрушению голеней, не может быть принято, хотя оно высказано еще древними учителями Церкви и подтверждается, по-видимому, некоторыми обстоятельствами самой истории евангельской (непродолжительным пребыванием Господа на кресте, удивлением Пилата, что Он уже умер, и сотника, что смерть Его наступила вдруг за громкими восклицаниями и проч.). Достойно ли это мнение Божественного Страдальца? Мы видели, как Он решительно отказался от всех сверхъестественных средств для Своей защиты; можно ли после этого думать, что Он воспользовался чем-то сверхъестественным для сокращения Своих страданий? Чтобы внутренний крест Его остался, так сказать, недоконченным? Нет! Кто учил других, что претерпевши до конца спасен будет, Тот Сам, без сомнения, терпел до конца: подвигоположник не может быть ниже подвижников. Вождь спасения нашего явился совершенным через страдания (Евр. 2, 10), поэтому, сокращая страдания, мы как бы сократим Его совершенства. И не довольно ли естественных причин, которые могли ускорить на кресте смерть Богочеловека? Бичевание одно, как мы заметили, нередко оканчивалось смертью бичуемого. Удивительно ли, что прервалась жизнь Того, Кто, кроме бичевания, претерпел множество других мучений, Кто еще в саду Гефсиманском был изнурен кровавым потом до того, что имел нужду в ангеле укрепляющем, а на пути к Голгофе, под тяжестью креста ослабел настолько, что даже бесчеловечные враги заметили, что жизнь Его в опасности? Если крест иногда не скоро умерщвлял, то надо помнить, кого он не скоро умерщвлял и кто были люди, которых распинали на крестах. Громкие восклицания распятых не только не показывают избытка жизненных сил, но, по замечанию опытных физиологов, являются несомненным признаком наступающей смерти. Распятые вместе с Господом должны были остаться в живых дольше уже потому, что не были подвергнуты бичеванию, да и по некоторым другим причинам.
Глава XXV: взгляд на покаявшегося на кресте разбойника
На трогательном поступке разбойника, кающегося и проповедующего со креста покаяние, охотно останавливается взор и успокаивается сердце, страждущее от печального зрелища страстей и буйного неразумия бесчеловечных врагов Иисусовых.
Иисус Христос — в глубочайшем уничижении: Он поруган, оклеветан, пригвожден ко кресту, оставлен даже теми, которые были свидетелями великих дел Его; сами ученики и сродники с трепетом взирают на крест Его — символ проклятия и гнева Божьего; и вот в эти ужасные минуты распятый одесную Его преступник возносится мыслью превыше всех соблазнов, окружающих крест Иисусов, находит более величия в уничижении Праведника, нежели в постыдном торжестве первосвященников; при всех исповедует Его невинность и свое окаянство. Мало этого, вера кающегося проникает за пределы всего видимого: Того, Который вместе с ним терпит мучения, находится близ смерти, он признает Господом неба и земли, Владыкой рая и ада; не видит более креста Иисусова; зрит одно Его вечное царство и молит даровать себе в нем место!.. Такая вера есть подлинно вера в распятого Иисуса!..
Как не спросить при этом: откуда такое величие духа и такое достоинство в характере разбойника?
Кто был для него проповедником и учителем такой мудрости218?
Обыкновенно предполагают, что покаявшийся не был до креста своего разбойником и убийцей, в собственном смысле этих слов, и нет причин представлять характер его совершенно испорченным. Знаем ли мы, что впервые толкнуло его на преступление, — число их и обстоятельства, при которых они совершены? Как легко человеку, и при незлом сердце, впасть иногда в величайшие проступки? Чего не может произвести, например, в одно мгновение сильный гнев? Каких ужасных явлений причиной не бывают другие бурные страсти, которые однако же совмещаются иногда с похвальным в других отношениях образом мыслей и чувств? До чего не в состоянии были довести покаявшегося, между прочим, худые сообщники, вроде другого распятого, который злословил Господа? Могло статься, что все эти причины не имели влияния на проступки распятого: но сколько могло быть других причин, которых мы не представляем, но которые объяснили бы, как он оказался на кресте, будучи способным заслужить рай!
Впрочем, мы сказали уже, что покаявшийся, по всей вероятности, не был разбойником в собственном смысле этого слова, а принадлежал к числу сообщников Вараввы, который незадолго перед тем произвел народное возмущение; а поэтому нет причины предполагать его низким грабителем и убийцей. «Тем хуже, — скажет кто-либо, — возмутитель общественного спокойствия стоит всякого грабителя и убийцы». Так! Но вспомним, что власть римлян над Иудеей была властью завоевателей, и притом беззаконных, которые действовали не оружием и победами, а обманом и хитростью. При таком положении вещей, когда еще и секта зилотов и сами фарисеи проповедовали, что народ Божий не должен находиться в рабстве у язычников, легко было и доброму человеку увлечься истинной или ложной патриотической ревностью и произвести возмущение во имя самого Моисея и Бога Израилева. История иудейская, особенно перед разрушением Иерусалима, представляет немало подобных примеров. Вообще, если судить о зилотах и сикариях, не терпевших римского владычества, даже по одному описанию Флавия, то можно предположить в некоторых из них весьма много похвальных качеств. Сам ап. Павел до обращения в христианство находился в тесном общении с зилотами и, несмотря на чистоту своих намерений и нрава, участвовал с ними в убийстве первомученика Стефана (Деян. 7, 58). Пример этот уже достаточно ясно показывает, как можно быть добрым по сердцу и, между тем, злым по делам! Почему же не предположить подобного и в преступнике, покаявшемся на кресте?..
