Еще один круг на карусели - Тициано Терцани

Его удивило и позабавило то, что я оказался здесь, на семинаре. Я рассказал все в обратном порядке, «отмотав ленту назад»: Рамананда, йога, грыжа, рак…

Рак? Услышав это, он остановил меня. Он захотел узнать подробности: где, когда, как я лечился? Я заметил, что Свами мысленно что-то подсчитывает; потом он сказал, что каждый год, весной, в своем ашраме, расположенном на холмах Анайкатти, возле Коимбаторе, на юге Индии, он проводит трехмесячный курс Веданты. Если я хочу, то могу присоединиться.

— В твоем возрасте, с твоим жизненным опытом ты бы смог извлечь из этого пользу, — сказал он.

— Потом я сведу тебя с одним врачом-аюрведистом. Кто знает, вдруг он сможет тебе помочь.

Он остановился, будто о чем-то задумавшись. Потом взял лист бумаги, ручку.

— Скажи мне, в какой день ты родился. Дату, точное время суток.

Он понял, что я слегка насторожился, услышав этот вопрос, и добавил:

— Я не настоящий астролог, но интересуюсь духовной астрологией.

— А что это такое? — спросил я.

Честно говоря, я был слегка раздосадован. После путешествия, описанного мною в книге «Прорицатель мне поведал…», я шарахался от всяких ясновидцев и астрологов, и у меня не было ни малейшего намерения снова во все это ввязываться.

— Это способ понять духовную предрасположенность человека, — ответил Свами. — Знаешь, одних добрых намерений ведь недостаточно. И раз уж ты встал на путь поиска, неплохо бы тебе было заглянуть в свой духовный гороскоп.

Ясно, это было что-то вроде вступительного экзамена. Я вспомнил, что Рамакришна тоже очень скрупулезно подходил к отбору учеников и что самому Вивекананде пришлось пройти ряд испытаний, прежде чем тот его принял. Такова была традиция: сперва следовало тщательно изучить потенциального ученика, понаблюдать за тем, как он ходит, ест и даже иметь представление о том, как он переваривает пищу. Тело ученика осматривали, чтобы выяснить, есть ли на нем божественные знаки предрасположенности к духовной жизни.

Свами пользовался гороскопом, но цель была все та же: понять, стоит ли тратить силы на мое обучение. Мысль о том, чтобы стать его учеником, меня позабавила: занятная получается история с моим образованием. Юридический колледж в Пизе; потом Англия, университет в Лидсе; затем Колумбийский университет; и теперь, наконец, я кандидат на обучение в ашраме и мне предстоит пойти астрологический тест!

Свами позвал ассистента и дал ему лист с подробными данными о моем рождении. Когда дверь комнатки открылась, я услышал гомон людей, которые сидели в ожидании на полу, и собрался уйти. Но нет, он хотел еще поговорить об Индии, о политике, хотел знать, что я думаю о Китае, о Пакистане, о конфликте в Кашмире, однако мне было неловко. Я чувствовал, как на меня давит досада его учеников там, снаружи; я не удержался и спросил его, как он может всегда быть таким терпеливым, таким доступным для всех и вообще как его на всех хватает. Я видел, сказал я, как он часами принимает людей, как выслушивает их. Здесь каждый претендует на его внимание, на его время.

Свами ответил мне фразой, которая стала решающей в наших отношениях:

— Мне больше не нужно время, — сказал он. — Я уже сделал все, что хотел, а время, которое мне осталось, принадлежит всем. Ты тоже приближаешься к возрасту, когда сможешь свое оставшееся время отдавать другим.

Господи, как бы мне этого хотелось, но как я был еще от этого далек!.. Я вслушивался, как он говорит:

— Вот увидишь, и с тобой будет так же. Когда тебе откроется, что ты — это Абсолют и в тебе заключено все, никто ничего у тебя никогда не отнимет.

Неужели он может научить меня этому? Наконец-то я действительно нашел себе настоящего учителя!

Он добавил еще кое-что о покое, который надо искать внутри себя, а не вокруг, и в заключение сказал:

— Вечером… Увидимся сегодня вечером после сеанса музыки.

Когда я шел через приемную, она была битком набита народом.

Был конец недели, и многие индийские семьи приехали издалека, преодолев немало километров. Все они вздохнули с облегчением, когда я ушел, хотя им было и любопытно знать, кто этот иностранец, которому посчастливилось так долго общаться со Свами.

Вечером я подождал, пока мои товарищи не разошлись по своим бунгало, выскользнул из дома и зашагал к Свами. В еловом лесу вовсю квакали лягушки и пели сверчки. Мне хотелось смеяться: вот-вот я узнаю, прошел ли я испытание.

У подножия деревянной лестницы, где днем разувались гости, было пусто. Свами был один, в руках он держал кипу бумаг.

— Прекрасно. Прекрасно. Просто замечательный гороскоп, — сказал он, указывая на монитор компьютера, на котором, год за годом, была отражена вся моя жизнь на фоне движения светил. Он улыбался. Ему было радостно сообщить мне «хорошую новость»:

— Твое рождение было безоблачным. Ты родился, не отягощенный ничем из прошлых воплощений, и это делает тебя необыкновенно приспособленным для духовной жизни. Ты можешь даже стать духовным лидером. Все возвращается. Ты никогда не преследовал материальные цели, поэтому можешь сейчас стремиться к окончательному освобождению.

Свами был возбужден. Он листал страницы, вновь и вновь просматривая историю моих решений, переломных моментов моей жизни, моей болезни. Но я не захотел запоминать, не стал ничего записывать. Он сказал, что до марта 2003 года со мной будет все в порядке и, возможно, даже позже речь тоже не пойдет о моей смерти. Я не стал задумываться об этой отсрочке. Меня больше интересовала встреча, которую Свами мне назначил в Индии, где через несколько месяцев мне предстояло начать курс изучения Веданты в его ашраме.

Когда я вышел из бунгало Свами, стояла прохладная лунная ночь. Домой мне не хотелось, и, прежде чем вернуться к себе, я еще долго бродил по лесу.

ГОНКОНГ

В царстве грибов

Это на первый взгляд выглядело заманчиво, и я решил не упустить такую возможность. Некий старый китайский миллиардер из Гонконга решил обратить свое богатство на пользу человечеству и оставить в дар людям лекарство от рака.

После нескольких лет исследований лекарство было готово. Речь шла об экстракте гриба, который китайцы всегда считали чудодейственным и который с древности присутствует на изображениях некоторых богов, особенно Восьми Бессмертных.

Я запросил Манджафуоко, что он об этом думает.

«Разузнай, это любопытно, — ответил он мне. — Я, как и многие, считаю грибы особым, отдельным царством, в том смысле, что это и не вполне растения и, само собой, не животные. Они просто „грибы“, мир в себе, с большими целительными возможностями, которые известны уже несколько веков. При этом грибы не похожи друг на друга, у каждого свои особые свойства. Не забывай, кстати, что первым пенициллином мы обязаны грибам».

Гонконг был для меня второй родиной, я прожил здесь восемь лет. Я многих здесь знаю, у меня здесь много друзей, но в этот приезд я решил сосредоточиться исключительно на грибе и ни на что не отвлекаться. Я никому не позвонил, не заглянул даже в «Клуб иностранных корреспондентов», а поселился в комнатке для приезжих научных сотрудников в Гонконгском университете. Этот район города изменился мало и кое-что здесь осталось от романтической атмосферы былого Гонконга.

Перед самым рассветом улочки квартала, поднимающегося к Пику, заполнялись очень симпатичной публикой — это были китайские старики, мужчины и женщины, нашедшие в «тайцзицюань» свой способ «борьбы с тенями», некую совершенную гимнастику для тела и души. Эти утренние минуты давали им запас умиротворенности на весь день.

Увидеть миллиардера оказалось делом нетрудным. Он пригласил меня в свой офис, расположенный в Сентрал, торговом сердце острова, откуда он управлял своими делами. В обстановке его кабинета, строгого, как монашеская келья, не было малейшего намека на аляповатые излишества, перед которыми обычно не может устоять душа среднестатистического миллиардера. Хозяину кабинета, высокому, худому китайцу, было лет восемьдесят; лицо вполне обычное, но подкупающее искренностью.

— Мы не хотим делать деньги, мы хотим только лечить людей, — сказал он мне, будто возражая, хотя я ничего не говорил. — Жизнь состоит в том, чтобы отдавать и брать. Я многое взял у общества. Теперь, когда мой час близок, настал черед отдавать.

Первым делом я попросил его рассказать о себе, уточнив, что и как он «взял» у общества, и это украсило в моих глазах историю его гриба. Миллиардер родился в бедной семье в районе дельты Янцзы, когда Китай сотрясали междоусобицы. Мальчик вырос в Шанхае, его детство пришлось на годы японской оккупации. Там он работал во время Второй мировой войны, а потом и во время гражданской. Все его существование, как и миллионов других китайцев, было непрерывной борьбой за выживание.