Синяя жидкость (сборник) - Альберт Валентинов

— Вот ведь, Юрий Дмитриевич, что значит попасть в неудачную полосу. Когда я был в годах Левина, ценились зрелость и опыт. А теперь, когда добрался до руководящего возраста, дорогу молодым.

Что я мог ответить? Отделался шуткой.

За эти дни, на редкость спокойные, произошло два события, заслуживающие внимания. Во-первых, уволилась Лидия Тимофеевна. Каким образом Леониду удалось сплавить ее в подчиненный нам трест — его тайна. Но она подала заявление, которое тут же было подписано, и в три дня ей оформили перевод. Разумеется, ни о каких товарищеских проводах не могло быть и речи. Она тихо и незаметно исчезла из нашей жизни, и не один сотрудник вздохнул с облегчением.

Во-вторых, ко мне заходил майор Козлов. Представительный, в роскошном сером костюме, похожий на директора периферийного завода, вызванного в столицу, он невозмутимо прошествовал мимо новой секретарши, и та постеснялась спросить, кто он и по какому делу намеревается беспокоить главного инженера.

Удивительно, ничто не дрогнуло во мне, когда он вошел. Разумеется, я не забыл о нем, как не забывают о занозе, загнанной глубоко под кожу и потихоньку нарывающей, но я уже привык к этой боли или, может быть, отупел от нее.

Он зорко оглядел стенды с образцами продукции, фотографии заводов, диаграммы, графики, кучу бумаг на столе, и в его глазах, показалось мне, мелькнуло удовлетворение.

— Хороший у вас кабинет, — сказал он, усаживаясь. — Деловой. Настраивает на работу.

Я промолчал. Не за этим же он пришел, чтобы хвалить обстановку. Он закурил, пододвинул к себе пепельницу. Я тоже вынул сигарету и демонстративно поставил пепельницу точно на середину стола. Он не мог сдержать усмешки.

— Я обещал, Юрий Дмитриевич, держать вас в курсе. Вот зашел ознакомить с последними новостями.

— Вы обещали две недели не беспокоить меня, — сказал я сквозь зубы. — Так что еще неделя в запасе.

— Не вас, не вас, а Евгению Михайловну. Так я и не беспокою ее. Правда, не мог отказать себе в удовольствии заглянуть в отдел, куда ее перевели, когда муж стал начальником технического, полюбовался на нее еще раз. Очень симпатичная женщина. Проводила меня до вашей приемной, так мило разговаривала…

Я молчал, еле сдерживаясь, чтобы не запустить в него пепельницей.

— Кстати, Юрий Дмитриевич, вы, помнится, уверяли, что мои подозрения против Левиной вызваны несчастным стечением обстоятельств, роковыми совпадениями фактов. Не так ли?

Я кивнул.

— Прибавьте к этим обстоятельствам еще одно. У вас тут появляются иногда женщины в серых халатах, травят мышей, которые, как это ни прискорбно, весьма ценят деловые бумаги. Так вот, у одной из этих женщин Евгения Михайловна за три дня до убийства Гудимова купила крысиный яд. А?

— Ну и что? А вы знаете, в каких условиях она живет? Дом дореволюционной постройки, там мыши в кастрюли прыгают, хотя деловых бумаг, насколько я понимаю, дома она не держит.

Майор развел руками своим излюбленным жестом мужичка-простака.

— Вы сделались очень нервным, Юрий Дмитриевич. Я ведь просто собираю факты, которые мы потом вместе с вами попросим Евгению Михайловну объяснить. А насчет мышей… Так их, знаете, не рекомендуется выводить собственноручно, можно и отравиться не умеючи. Полагается сообщить в санэпидстанцию, и к вам пришлют специалистов.

Я не ответил. Все это пустые разговоры. До Жени он не доберется, и она никогда не узнает, кого проводила ко мне.

Он посидел еще немного, спросил, чем занимаюсь.

Я ответил, что готовлю доклад на коллегию о работе наших заводов в этой пятилетке. И это совсем не тот доклад о перестройке отрасли, который не закончил Гудимов.

— За неделю управитесь?

— Постараюсь.

Это было неделю назад, и сейчас Гриша как раз докладывал мне о подготовке к коллегии. Хорошо поработал парень, ничего не скажешь.

— Постой, постой, ты что-то зарапортовался, — спохватился я, отгоняя невеселые воспоминания. — С каких это пор станки исчисляются в квадратных метрах?

— Ну? Вот черт! Штуки, конечно.

— Ясно с тобой, — сказал я. — Показывай ордер.

Как он расцвел! Бросил доклад, будто это простая писулька, и торопливо завозился над карманом, откалывая булавку. Из самой глубины бумажника бережно вытащил обернутый в целлофан голубой листок.

— Вот! Двух… — у него перехватило дыхание, — …комнатная. Целых двадцать четыре метра! И три десятых. Кухня, понимаешь, кухня шесть и шесть! Санузел раздельный. Комнаты смежно-изолированные, одна десять метров, другая четырнадцать.

Ему пошли навстречу: не дали первый этаж, дали последний, двенадцатый.

— Самый лучший! — убежденно сказал Гриша. — Никто не будет громыхать над головой и не зальет из испорченного унитаза.

Вот и все, подумал я. Справедливость восстановлена, а контора потеряла хорошего работника. Через несколько месяцев Женя наверняка уйдет в декрет.

Что-то горячее затопило сердце, жгучим комком стало в горле. Я прижал ладонь к глазам, но предательские слезы все равно находили себе дорогу.

— Юрий Дмитриевич, ты что… Что с тобой?

Перепуганный Гриша тщетно пытался наполнить стакан из заткнутого пробкой графина. Кончилось тем, что пробка вылетела и ему залило брюки.

— Ничего, — сказал я, судорожно напрягаясь, чтобы успокоиться. — Просто я рад за тебя, дурак.

Он неловко отряхивался, не глядя на меня. Лицо его побагровело. Стыдно стало, что забыл поблагодарить.

— Понимаешь, — забормотал он, не зная куда девать глаза и руки. — Мы с Женькой решили, что ты будешь самый дорогой гость на новоселье.

— Ладно-ладно, что-что, а новоселье я отпраздную, — я расхохотался. Все, что еще мучило и пугало, вышло вместе со слезами. — А теперь, Григорий Львович, вернемся к нашим баранам. Я имею в виду членов коллегии, которые будут бодать нас на обсуждении доклада. Вот тебе данные по другим отделам, обобщи все за меня. Боюсь, мне некогда будет этим заниматься.

— Новое срочное задание? — догадался он.

— Вот именно. Новое задание, и даже срочное. Только вот срок неопределенный.

Затем я вызвал по одному начальников отделов, распихал им все дела, входящие в их компетенцию, и остаток дня провел в праздном ничегонеделании, размышляя, зайти или не зайти к Тане.

Мы встречались каждый день. Я приходил к ней домой, и она была рада. Мы всегда сидели в ее комнате, не заходя в остальные, пили кофе, смотрели телевизор, если было что смотреть, неторопливо переговаривались. Того, что произошло когда-то на кухне, больше не повторялось. Мы, словно по взаимному уговору, делали вид, что забыли об этом. Но все равно меня охватывало теплое чувство домашнего уюта, чувство семьи. Я уже упоминал, что в моей холостяцкой квартире бывали женщины, здоровый мужчина без этого не обойдется. Но их посещения вносили струю чего-то скороспелого, недозволенного, чуть ли не ворованного. О том, как было у нас с женой, не хотелось и вспоминать. А у Тани было совсем другое. Если бы Борис мог видеть нас, он бы решил, что его план осуществляется… Но сегодня я не пойду к ней. Сегодня мне нужна вся моя воля.