Императоры Византии - Сергей Дашков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Италийская кампания истощила казну, огромные людские потери вызвали рост недовольства императором. Мануил круто изменил курс, примирился с норманнами и даже заключил с ними союз против Фридриха Барбароссы. Дипломатическими мерами Комнин добился значительных успехов.
Оставив Италию, император устремился на Восток. В 1158–1159 гг. он совершил поход в армянскую Киликию, и ее правитель признал себя вассалом империи. Антиохийский князь Рено в знак покорности явился в лагерь василевса с веревкой на шее, зашиты Мануила просил иерусалимский король Балдуин III, а преемник последнего Амальрих объявил Византию сюзереном королевства. В 1161 г. император скрепил договоры с крестоносцами своей женитьбой на Марии, дочери покойного Раймунда Антиохийского.
В 1168 г. Андроник Кондостефан и король Амальрих осадили Дамиетту. Тяготы войны, отвратительное снабжение, осуществляемое иерусалимцами, и их откровенное нежелание воевать вынудили ромеев снять осаду. Изнуренные солдаты, едва заслышав о приказе, побросали оружие, сожгли осадные машины и, сев на весла, безо всякого строя и порядка повели корабли домой через штормовое море.
Мануил посадил на трон Рашки жупана Стефана Неманю, а тот уступил ромеям кое-какие спорные территории. Через пять лет он восстал, но, покоренный, вторично принес присягу на верность императору и до конца жизни последнего оставался ей верен.
Вначале 1176 г. император затеял поход на владения сельджуков. Отстроив крепости Дорилею и Сувлей, он приказал войску двигаться прямо на Иконий. 17 сентября огромная армия Мануила прошла мимо развалин замка Мириокефал, направляясь по горным дорогам к востоку. Колонна, включавшая большой обоз с припасами и осадной техникой, растянулась на многие километры. Арьергард отделяли от авангарда четыре часа пешего пути. В центре, защищая обоз, находились наемники во главе с императорским шурином Балдуином и лучшие полки греческой тяжелой кавалерии. Передовые отряды возглавляли Иоанн и Андроник Ангелы, а также один из удачливейших полководцев василевса, храбрый Андроник Лапарда. Тыл прикрывал мегадука Кондостефан. В середине дня войско достигло клисуры Циврица. Император, полагаясь на страх турок перед такой мощной армией, не позаботился должным образом о разведке. И вот, совершенно неожиданно, по всей длине ромейской колонны с вершин окрестных скал из засад ударили главные силы Кылич-Арслана. Застигнутые врасплох, греки принялись мужественно сражаться.
Турки разрезали армию Мануила на три части. Кондостефан сумел повернуть назад арьергард, который закрепился на равнине перед входом в ущелье, успела вырваться и голова войска под командованием Лапарды. Основная же часть армии, отборные части, наемники, гвардия, штаб и огромное число невооруженных рабочих обоза и машин оказались избиваемы в узкой теснине, где было невозможно даже построить отряды к бою. Напрасно Балдуин бросал своих западных латников в отчаянные атаки — наемники почти все, вместе с командиром, полегли под тучами стрел. Напрасно сам Мануил громким голосом сзывал к своему знамени катафрактов — в неразберихе оказались потеряны все нити управления гибнущим войском. «И вот падал вол от персидской стрелы, а подле него испускал дух и погонщик. Конь и всадник вместе низвергались на землю… Кровь мешалась с кровью, кровь людей — с кровью животных» (Хон., [59, т. I, с. 233]). Основной удар приняли на себя отряды гвардии василевса. Бойцы подняли клубы пыли, сражение с обеих сторон превратилось в свалку. Не в силах как-либо влиять на ход битвы командами, император дрался как простой кавалларий. На глазах царя уничтожалась армия, умирали его родственники и лучшие друзья.
К вечеру император остался один, без знамени и телохранителей. В щите василевса торчали три десятка стрел, застывшей рукой он сжимал обломок копья и был избит мечами и палицами до такой степени, что не мог самостоятельно поправить съехавший на сторону шлем. Какой-то турок узнал Мануила в лицо, схватил его коня под уздцы и повел в плен. Император очнулся и так хватил врага древком по голове, что тот свалился замертво. Случайно встретившийся катафракт довел государя до укрепленного лагеря Лапарды. Желая пить, изможденный Мануил зачерпнул воды из ручья, но после первых же глотков его вырвало — вода текла пополам с кровью. Император не выдержал и зарыдал, проклиная день, в который довелось ему испить христианской крови. Некий воин в ответ разразился упреками, что кровь ромеев он-де пьет давно, разоряя их войнами, а ныне — возмездие. Мануил ничего не ответил. Невиданная отвага Мануила была сломлена, он распорядился подать свежего коня и решил спасаться бегством. Услышав такое, воины стали шумно поносить императора, по чьей вине они оказались в ловушке. Комнин опомнился и остался.
Византийцы дорого продали свои жизни: сельджуки, полностью обескровленные, не могли продолжать битву. Утром Кылич-Арслан согласился на мир, потребовав лишь срыть укрепления Дорилеи и Сувлея. Днем Мануил возглавил отступление по месту вчерашнего сражения: «Зрелище, представшее глазам, было достойно слез, или, лучше сказать, зло было так велико, что его невозможно оплакать: рвы, доверху наполненные трупами, в оврагах целые холмы убитых, в кустах горы мертвецов; все трупы были скальпированы, а у многих вырезаны детородные части. Говорят, это сделано было с тем, чтобы нельзя было отличить христианина от турка, чтобы все тела казались греческими, ибо многие пали и со стороны турок. Никто не проходил без слез и стонов, рыдали все, называя по именам своих погибших друзей и родственников» (Хон. [59, т. I, с. 244]).
Разгром при Мириокефале, унесший цвет армии, подорвал господство византийцев в Малой Азии, завоевания первых двух Комнинов пошли прахом. На восточных границах империя могла теперь только обороняться.
29 мая 1176 г. в сражении при Леньяно объединенная армия папы, сицилийского короля и итальянских городов разбила силы Фридриха Барбароссы. В следующем году в Венеции собрался конгресс, на котором посольства враждующих сторон сумели достичь взаимопонимания. Разногласий, на которых столько лет играл византийский император, более е существовало. Итальянская политика Византии оказалась в тупике, венецианский конгресс нанес Мануилу I удар, сравнимый с поражением при Мириокефале.
После этих двух тяжелых событий Мануил I, император Венгерский, Хорватский, Сербский, Болгарский, Грузинский, Хазарский, Готский (столько почетных титулов присвоил он себе в ознаменование побед ромейского оружия), оказался сломленным. Столько лет его держава напрягала силы, тратила средства в тяжелых войнах — и все зря! Теперь речь шла уже не о возрождении мировой империи, а о спасении надорвавшейся Византии.
К концу жизни император охладел к политике и увлекся вместо нее астрологией до такой степени, что как-то, ожидая вычисленного столкновения двух звезд, распорядился в целях предосторожности вынуть из дворцовых окон рамы со стеклами — чтобы не раскололись от сотрясения. Умер он в Константинополе 24 сентября 1180 г. «Со смертью василевса Мануила Комнина, — скорбел Евстафий Солунский, — погибло все, что оставалось целым у ромеев, и всю нашу землю окутал мрак, как бы при затмении Солнца» [106, т. I, с. 55].
Алексей II Комнин
(1169–1183, имп. в 1180–1183)Сын второй жены Мануила Комнина, одиннадцатилетний Алексей, стал лишь ширмой для настоящих правителей: матери, красавицы императрицы-регентши Марии Антиохийской, и ее фаворита протосеваста Алексея Комнина, племянника покойного василевса. По свидетельству Никиты Хониата, картина в правление юного царя, нуждавшегося в дядьках и няньках, сложилась безрадостная: «Даже хуже, чем когда Фаэтон, взошедши на отцовскую, обложенную золотом колесницу, взялся пройти между небесными звездами. Сам государь, по незрелости возраста и недостатку благоразумия, не обращал никакого внимания на свои обязанности; занятый единственно пустыми удовольствиями и не совсем еще умевший отличить горе от радости, он забавлялся только травлями и конскими скачками, проводя время с молодыми товарищами своих игр и развивая в себе самые дурные привычки. А те, которые по отцу были ему друзьями или находились в каком-либо родстве с ним, нисколько не заботились о том, чтобы дать ему возможно лучшее воспитание и образование, и не обращали никакого внимания на расстройство общественных дел. Одни из них были влюблены в царицу и… явно ухаживали за ней; добиваясь взаимности, они с искусством Венеры завивали свои волосы, ребячески намащивались благовониями, подобно женщинам украшались ожерельями из дорогих камней и смотрели на нее во все глаза. Другие, люди жадные до денег и народные грабители, обкрадывали казну; они без всякой бережливости тратили назначенные в расход суммы и придумывали новые расходы, чтобы через то мешок, вчера пустой и тощий, сегодня наполнить и битком набить. А иные, имея виды на царство, все отправляли к этой цели… все пришло в беспорядок, потому что каждый преследовал свою цель и все друг другу противодействовали… Люди, которые имели тогда большую силу и находились в родственных связях с царем, не признавали прав на должности и почести, и потому заботы об общественных делах были покинуты, собрания и советы прекратились… А когда таким образом все в царском дворце было исполнено смут и всякого рода тревог, то и в самих государственных делах можно было видеть то, что говорится в сказках о драконе, который бедствовал оттого, что управлялся в своих движениях глухой и слепой своей частью — хвостом» [59, т. I, с. 288–290].