Тропа барса - Петр Катериничев

— Некий товарищ?..

— Нет, он представился, только… Знаешь, Наташка, «неким» его назвать сложно.

Увидев его однажды, вряд ли когда забудешь. Для нашей конторы такое лицо…

— Красавец мужчина?

— В смысле?

— Лицо выразительное?

— Трудно сказать. Наверное, раньше оно и было приятно-неприметным или даже красивым, если бы не шрам. Словно лицо когда-то располосовали в лохмотья бутылочным остовом…

Глава 41

19 августа 1991 года, 8 часов 23 минуты

При этих словах Крас, сидящий в фургончике и слышащий каждое слово в комнате, усмехнулся, но совсем невесело. Больше всего это было похоже на гримасу даже не боли — ярости…

…Случилось это в шестьдесят седьмом. Красу тогда едва исполнился двадцать один год, он с блеском учился в МВТУ им. Баумана и мог бы считаться во всех отношениях удачником, если бы… Ну да, ему до скандала не везло с девушками.

Казалось бы, всем вышел: и статью, и спортсмен, и лицо, тогда не обезображенное шрамом, было приятным, его даже сравнивали с Аленом Делоном, правда… Правда, глядели при этом словно жалеючи, будто природа взялась было лепить нечто исключительное, да и не доделала… С отроческих лет он проводил много времени у зеркала, пытаясь понять, в чем он, этот невидимый изъян… Самому себе он нравился. И волосы он носил по тогдашней моде, до плеч, и деньги водились…

Почему же?..

С девками не выходило ничего путного. Трижды он добирался с партнершами до постели, но каждый раз у него было ощущение, словно он просто потерся обо что-то липкое и влажное вроде нечистого махрового полотенца из общественного сортира…

Нет, те, с кем он имел дело, ему не нравились, а те, от кого он мог бы потерять голову, избегали его ухаживаний с настойчивостью… Да и нравы тогда были вполне пуританские по сравнению с нынешними: его однокурсники один за другим обзаводились семьями «по залету», и он думал о себе: может, оно и к лучшему?..

А случилось это, когда ему стукнуло двадцать два. Была вечеринка у однокурсницы Кристины.; выпивали, слушали «Битлз», танцевали… Время близилось к одиннадцати. студенты добропорядочно откланивались и отбывали. А Гриня Краснов — набрался. Очнулся в три часа, в трусах, рубашке и галстуке, лежащим на узенькой тахте рядом с какой-то женщиной. Он встал, крадучись пробрался в туалет, натыкаясь на столы и стулья; из другой комнаты слышалась возня; он заглянул в приоткрытую дверь: на широкой деревенской кровати развлекались втроем Вадик Александров и сестры Ветлицкие, хозяйки дома. Его словно обдало паром; лицо покраснело, дыхание участилось, он провел рукой по трусам, чувствуя набухшее естество. Но вдруг стало даже не совестно, а неприятно: во тьме копошились три потные фигуры, и он почувствовал и досаду, и зависть гораздо острее, чем желание.

Собственно, сестер было трое; старшая, Элеонора, как он понял, — это его соседка по постели, и по всем критериям она на семь статей ниже сестричек; а особенно хороша младшенькая, Анджелка, сводная первым двум. Четырнадцатилетняя нимфетка с длиннющими ногами, распущенными по плечам белыми, крашенными гидроперитом, волосами и взглядом зеленых глаз таким, будто персона мужского пола для нее существо высшее, иррациональное, почти марсианин… Этот шалый взгляд распутной недотроги, дикарки с острова Лесбос, впервые увидевшей мужчину, заводил с пол-оборота и пацанов-ровесников, и взрослых, ну а добропорядочных семьянинов предпоследней молодости доводил до такого состояния, что они бросали к ногам предмета страсти деньги, карьеры, семьи…

Мысль о том, что эта гибкая, дразнящая дикарка сейчас кувыркается голышом в постели с его приятелем, да еще и в компании сестры Кристинки… Кристинка, та была тоже очень ничего, а вот старшая… Почему жизнь так несправедлива?

Крас зашел в туалет, потом, по-воровски оглядываясь, прокрался к бару в секретере, нашарил в нем чудом оставшуюся бутылку виски: энзэ Ветлицкого-старшего, настрого запрещенный к распитию. Так же, втихаря, засел на кухне, отвинтил пробку, с мстительной радостью решив: раз у них свои развлекухи, мы им устроим подлянку. Налил себе в чашку, хлебнул. Поморщился. Вкус хваленого виски больше всего напомнил ему смесь самого сивушного самогона и одеколона;

Краснов поморщился, стараясь не вдыхать, выпростал всю чашку, налил снова, выпил до дна. Теплая ленивая волна настигла мгновенно…

Что было потом, он помнил смутно. И то, как вошел, пошатываясь, в комнату, где развлекались сестры с приятелем, и то, как, то и дело прикладываясь задницей об углы, стягивал трусы… Память сохранила почему-то только хищно выпяченные губы Анджелки, когда она, взвесив на ладони бездействующее «мужское достоинство»

Краса, словно базарная торговка — гроздь винограда, презрительно выдохнула: «Не стоит. И стоять не будет. Зато как висит!» Потом залилась истерическим смехом, выдавив из себя: «Пошел вон, коз-з-зел!» Гриня вернулся в зал, рухнул ничком на незастеленную тахту и мигом вырубился.

Снова он проснулся часа через три. Во всех четырех комнатах было тихо; единственное, что ощущал Крас, это стоящее колом «орудие» и дикую, безотчетную ненависть. Он вошел в комнату, зажег верхний свет: любовники спали. Одним движением сбросил одеяло со всех троих.

— Тебе чего, козел? — спросила вскинувшаяся Кристина, а он с силой, с оттягом ударил ее кулаком с лицо. Девушка разом откинулась с дивана.

— Гриня, ды ты оху…

Приятеля Крас просто-напросто вытряхнул из постели единым рывком, схватив одной рукой за разом треснувшие трусы, другой стиснув шею, словно тисками…

— Хриня… — успел прохрипеть тот, а Крас одним движением ударил парня о стену с такой силой, что тот сполз на пол уже в беспамятстве.

Как ни странно, возбуждение вовсе не прошло, только усилилось. Гриня неловко упал на проснувшуюся, еще плохо соображавшую Анджелку, резко развел ей ноги, притянул к себе и двинул бедрами… Сам он не почувствовал ничего, кроме боли, девчонка же заорала громко и резко, и он вогнал свой кулак в рот… Потом развернул спиной к себе, схватил за волосы, вывернул голову назад так, что едва не сломал позвоночник… Девушка сдерживала крики окровавленным ртом, а он насиловал ее долго, жестоко. Потом… Потом она потеряла сознание… А он продолжал, пока не зарычал тяжко, освобождаясь от переполнявшего семени…

Когда он встал с постели, в дверях застыла старшая, Элеонора, и смотрела на него круглыми от ужаса глазами. Вся постель была в крови.

— Да ты… Да ты ее порвал! — Девушка быстро глянула еще раз, прищурилась, произнесла тихо:

— Таких, как ты, убивать надо!

Крас вскочил, выбросил вперед руку. Голова Элеоноры дернулась, девушка рухнула на месте, заливаясь кровью.

Пошатываясь, Гриня прошел в кухню, молча приложился к бутылке с виски, выдохнул и тогда впервые в жизни почувствовал небывалое, колоссальное расслабление…

Опустил глаза вниз: все его «хозяйство», как и руки, было в крови… Похоже, он засадил вовсе не в ту дырку, а потом действительно порвал девчонку руками…

Ничего, будет знать, кто здесь козел, а кто — коза трахнутая…

Крас сидел умиротворенно, прикрыв глаза, переживая новые, небывало приятные ощущения… В ушах словно, стоял крик этой девки, и он почувствовал вновь пробуждающееся возбуждение… Глотнул из бутылки… Сейчас он отдохнет чуть-чуть и снова оттрахает эту козу, теперь уже точно куда положено… И еще… Еще — он снова услышит, как она зайдется криком от непереносимой боли, почувствует, как будет рваться из его рук, но вырваться уже не сможет…

Его разбудил звонкий шлепок по лицу. Щека словно загорелась. Крас открыл глаза: перед ним, зажимая пах каким-то полотенцем, стояла Анджелка. В глазах ее была боль.

— Сама пришла, сучка… Понравилось… — пролепетал он одними губами, чувствуя от горячей пощечины нарастающее желание…

Девушка скривила губы, и по ним он прочел одно слово:

— Коз-з-зел…

Ничего сделать он не успел. Полупустая квадратная бутылка обрушилась ему на голову. Плечи усыпали осколки, руки сотрясла судорога, полуоглушенный, он попытался привстать, но девушка резко ткнула его «розочкой» прямо в лицо, еще, еще… Он упал на пол, сгруппировался, пытаясь защитить глаза от ударов, чувствуя прилипающие к рукам лоскуты кожи… Острая боль в паху — и он провалился в ночь, потеряв сознание…

Как ему повезло, он оценил потом. Во-первых, эта стерва не достала до глаз, во-вторых, только поверхностно порезала пах и низ живота. В-третьих, она рассекла-таки ему бедренную вену, он залился кровью и мог бы вполне кончиться там, на полу богатой квартирки, если бы не заявился совсем по случаю Ветлицкий-старший. Нелегкая принесла его из командировки на два дня раньше срока. Наконец, Крас мог бы схлопотать длиннющий срок за изнасилование, да еще в извращенной форме, а тогда, в шестидесятые, с насильниками в зонах особенно не церемонились, и петь бы ему весь срок «петухом»… Но папашка девиц, служивший по департаменту иностранных дел какой-то средней важности шишкой, от этой идеи отказался априори. Анджелка была ему не родная; к тому же скандал мог вспыхнуть нешуточный: при судебном разбирательстве неизбежно всплыли бы подробности вакханалии, что было бы расценено как влияние .тлетворного Запада; в семье пусть и не самого удачливого, но дипломата такие вещи были недопустимы — это разом бы поставило крест на и без того не блестящей карьере товарища Ветлицкого.