Самый лучший пионер - Павел Смолин

напряглись, а если бы я пистолет вынул и шмальнул?! Ох, беззаботные времена! — Меня Сережка Ткачев зовут, действующий член Союзов писателей и композиторов.

Менты подвисли, беспомощно глядя в документы. Наконец, у одного из них в глазах мелькнуло ПОНИМАНИЕ.

— Мальчик, скажи, а кто продал тебе поддельные документы? — почти нежно спросил он.

— Ничего подобного! — надулся я и достал из портфеля «Пионерку» с моей фотографией. — Вот, про меня и в газетах пишут!

Менты посмотрели, им стало очень неловко, и меня отпустили с миром.

Директриса тоже в курсе, что приду я под конец большой перемены, поэтому выгнала народ во двор. Никакого садизма — ребятам разрешили одеться. Цель очевидна, и, как только я вошел в ворота, Варвара Ильинична начала толкать речь в микрофон, заняв место на школьном крылечке. Над ее головой, над главным входом, натянули транспарант «Поздравляем Ткачева Сергея со вступлением в Союзы!».

Собственно, этому речь и посвящалась — вот мол какой мальчик у нас завелся замечательный — и начиналась с громкой просьбы ко мне идти на «сцену», чем я и занимался, пока она общалась с народом. После нее выступила девочка-пятиклашка, которая, гордая от предоставленной возможности, важно выдала в микрофон:

— Ткачёв Сережа наш пример — самый лучший пионер!

Народ похлопал, и кто-то решил открыть ящик Пандоры ликующим призывом:

— Качай его!

Взлетая в осеннее небо и приземляясь на руки ребят, терпел (не очень-то это приятно — на руки приземляться, завтра точно будут синяки) и улыбался. Когда меня отпустили, выбрался на сцену, поблагодарил соучеников и показал членские билеты, пустив их по рукам под Катино «честное пионерское» обещание все вернуть к концу урока, и наш класс отправился на урок русского, где я был сильно удивлен — вместо Марии Ивановны нам выдали стройную, прехорошенькую, несмотря на «маскировку» в виду бублика черных волос и нарочито-неуклюжие очки девушку, которая закончила филфак этим вот летом. На меня, как и положено, смотрит влажными глазами. Мне открылась редкая, но столь желаемая мальчиками-подростками возможность! Подумаю об этом потом, а пока отправился к директрисе — очищать совесть.

— Мария Ивановна — очень часто встречающееся имя-отчество, — заверила меня директор, не забыв угостить чаем с конфетами. — Да, у тебя с ней были проблемы, но ведь твой почерк, уж прости, Сережа, просто ужасен!

— Я же никогда не жаловался, что кто-то несправедлив по отношению ко мне, — согласно кивнул я. — Да, я назвал Марией Ивановной второстепенного плохого персонажа в «Биме», но это ведь без задней мысли — это, как вы и заметили, очень распространенное имя!

— Не переживай, Сережа, мы попросили Марию Ивановну уйти совсем не из-за этого.

Встав из-за стола, директриса закрыла дверь изнутри на ключ, вернулась и таинственным шепотом рассказала о всей глубине падения старой учительницы:

— Она всем рассказывала, что Солженицын — будущее светило русской словесности, и его оклеветали! Представляешь?

— Ничего себе! — оценил я этакий дар предвидения.

— «Да его однажды в школах будут проходить, вот увидите!» — процитировала она.

Ну нет, теперь уже точно не будут!

— Очень странно, но спасибо, Варвара Ильинична, что успокоили — я же без задней мысли, и мне было бы очень стыдно стать причиной увольнения заслуженного педагога.

— Ну что ты, Сережка, мы по просьбам, а тем более — намекам учеников учителей не меняем! — заверила она меня с предоброй улыбкой. — Вот, возьми с собой! — пододвинула тарелку с конфетами. — Ребят угости!

А вот даже париться не стану — уволили и уволили. В 90-е не то что увольнять, там месяцами зарплату платить не будут, а я этого никогда не допущу. Буду как сильные герои из японских мультиков — «если нужно убить сотню, чтобы спасти тысячу, я это сделаю!». С другой стороны — я ж и в самом деле ничего такого не делал, и за Марию Ивановну после первой же двойки перед завучем и директрисой заступался как мог — справедливо же! Пофиг, короче — она по возрасту уже пенсионерка, вот пусть на пенсии и отдыхает, «Один день Ивана Денисовича» перечитывает.

Сразу после русского у нас литература, поэтому в класс входил под предельно напуганным взглядом новой учительница — а ну как я жаловаться на нее ходил?

— Это вам, Варвара Ильинична просила угостить! — положил ей на стол конфету и повернулся к ребятам. — А кому конфеты от директорских щедрот?

Прикольно в школе, все-таки!

После уроков мы с Таней были перехвачены Катей.

— Ткачёв, а почему ты на пионерские обязанности плюешь? Ну-ка пошли к директору!

Самоубийца, что ли?

— Кать, я не хвастаюсь, но скажи мне, что полезнее для страны — идеологически верные, и при этом — хорошие песни и книжки, или пионерское собрание, на котором мы решим твердо следовать генеральной линии партии и назначим новую дату собрания? Металлолом, напомню, я собирал не хуже других!

— Металлолом все собирать любят! — фыркнула Катя. — А вот ты, как отличник, мог бы взять шефство над Максимом — ему нужно подтягивать успеваемость.

— Взяла бы сама, ты же тоже отличница! — встала на мою защиту Таня.

— Боишься, что я твоего Электроника себе заберу? — ехидно ощерилась Катя.

Судя по тому, как густо залилась краской подружка, в те дни, когда меня в школе нет, она только про меня и рассказывает. Приятно и смущает, но «приятно» перевешивает!

— А тебе ничего и не светит! — нашлась с ответом Таня. — Мы уже живем вместе!

Теперь краской залилась пионерка, а Таня испуганно посмотрела на меня — договаривались же не рассказывать.

— Катя, ты — настоящий товарищ, и об этом никто и никогда не узнает, верно? — даванул я ее взглядом, вырубив свою секретную технику «детства чистые глазёнки» — взгляд ведь тоже перед зеркалом отрабатывается.

Девушка поежилась и наделила нас правом на личную жизнь:

— Это — не мое дело.

— Вот и хорошо! — натянув уже привычную маску светлоликого пионера, постучал в дверь директора, и мы получили разрешение войти.

— Варвара Ильинична, у нас сегодня собрание, я хотела, чтобы Ткачёв выступил, а он сбежать собирается! — тут же заложила меня Катя.

Директриса озадаченно посмотрела на меня.

— Варвара Ильинична, Катя — полностью права, — кивнул я. — И, как пионеру, мне очень стыдно, но что я могу сделать?

Я подошел к окну, где очень вовремя у школы остановилась черная «Волга» со знакомыми номерами, отодвинул тюль, чтобы было лучше видно, и указал на машину:

— Это приехал Борис Николаевич Полевой. За мной приехал — поедем в «Правду», оставлять заявку на издание книги. Кать, вот ты как думаешь — у главного редактора «Юности» много дел?