Три метра над небом. Я хочу тебя - Федерико Моччиа

— Да-да, конечно. Меня-то ты убедила. Посмотрим, как у тебя с родителями получится!

— Ну… — Даниела встает с дивана. — Я пошла. Хочу сказать им все сегодня вечером. Не могу больше скрывать. Хочу освободиться. Пока, Джули…

Они целуют друг друга в щеку. Джулия провожает Даниелу и на пороге говорит:

— Расскажешь мне, хорошо? Позвони, если будет нужно.

— Хорошо, спасибо.

Джули слышит, как хлопает входная дверь. Она увеличивает громкость телевизора, намереваясь смотреть фильм. Но внезапно выключает телевизор. Она решает лечь спать. И то верно: после истории Даниелы любой фильм покажется сплошным занудством.

44

Марио взволнованно подходит к нашему столику.

— Что такое? Вы уже уходите? Вы только второе взяли. У меня есть вкуснейшее домашнее пирожное, собственного приготовления. Ну… Если быть честным, приготовления моей жены.

Его последнее признание застает меня врасплох. Мне хочется рассказать ему все, объяснить, что мы уходим не потому, что нам не понравилась еда, а потому, что мне в голову пришла грандиозная идея… Брать по одному блюду в каждом ресторане, по его коронному блюду. Ну, еще и «Каберне» оказало свое действие, оно тоже участвует в этом празднике. В конце концов, я предпочитаю просто соврать.

— Нет, у нас встреча с друзьями, нам пора. Иначе они уедут.

Похоже, Марио удовлетворен объяснением.

— Ну, тогда до свидания… приходите еще.

— Обязательно.

Джин добавляет:

— Отбивная была очень вкусная.

Но на выходе с нами происходит невероятная вещь. К нам на всех парах бежит мальчишка в поварском колпачке, размахивая какой-то бумажкой.

— Ты — Стэп?

Я киваю.

— Держи, это тебе.

Я беру листок, но не успеваю прочесть — Джин быстро вырывает его у меня из рук. А парень продолжает:

— Мне дала это девушка, блондинка, танцовщица, — он улыбается счастливой улыбкой. — Ну, эта, из «Багальино». Она велела передать это тебе и твоей двоюродной сестре.

Марио с волнением смотрит на него. Потом, как бы извиняясь, говорит:

— Это мой сын, — пойдем, надо работать, в зале еще много клиентов.

— Держи, — Джин протягивает мне листок. — Мастроккья Симона… уже неплохо: она пишет сначала фамилию, потом имя… Джин смотрит на меня, с видом некоторой удовлетворенности. — Сотовый, домашний и e-mail. Она хочет, чтобы ее по-любому нашли. Смотри-ка, она еще и компьютером умеет пользоваться. Высокотехнологичная. Прямо как юбка «Uragan». По крайней мере, вечер ты провел не зря.

— На самом деле, я его еще не провел. В любом случае, в военное время все может пригодиться!

Я складываю листок и кладу в карман.

— Ха-ха, очень смешно.

Мы некоторое время идем молча. Дует мягкий ветерок, на тротуаре кое-где лежат опавшие листья. Мне надоедает молчание.

— Я удивлен: ты устроила разборку, попросила у нее номер, изобразила из себя заботливую сестру, та улыбается и, в конце концов, дает свой телефон, а ты злишься. Да ты просто невыносима!

— Невыносима? Хорошо сказано. И что? Этот гастрономический тур, или как там его, — закончен? Ты даже не удосужился дать название этой своей супер-идее!

Джин произносит все это с чрезмерной напыщенностью, время от времени кидая на меня горящий взгляд. Потом открывает рот, изображая то ли глупую рыбу, то ли человека, который не может найти слов для ответа. В любом случае это относится ко мне. Кровь ударяет мне в виски. Я ведь так и хотел это назвать: гастротур… Короче, я достаю листок с телефоном Мастроккья Симоны, вынимаю телефон, подаренный Паоло, и начинаю набирать номер. На самом деле, я нажимаю на кнопки наобум, не глядя. Искоса незаметно наблюдаю за Джин. И молодая тигрица срывается с места на четвертой скорости.

— Ну и козел же ты!

Она набрасывается на меня. Я быстро захлопываю телефон и кладу его в карман. Правой рукой парирую ее удар, направленный прямо мне в лицо. Мастроккья Симона, вместе со своим номером, написанным неуверенной рукой, падает на землю. Я хватаю Джин за запястье и быстро выкручиваю его, заломив ей руку за спину. Она стоит вполоборота, крепко прижатая ко мне.

— Ай.

Она не ожидала ни такой скорости, ни такой боли. Я чуть отпускаю хватку и притягиваю Джин к себе. Левую руку запускаю в ее волосы, перебираю пряди. Мои пальцы, как грубая расческа. Я отвожу ей волосы назад. Убираю их со лба. На меня смотрят большие, выразительные глаза. Как мне это нравится. Она закрывает их. Вновь открывает и начинает вырываться. Пытается выкрутиться. Я сжимаю ее чуть сильнее.

— Хорошая… — шепчу я. — Ты слишком ревнивая…

При этих словах она, кажется, впадает в ярость: подпрыгивает, дергается, пытается ударить меня коленом.

— Я не ревнивая! Никогда такой не была и не буду. Все это знают!

Я смеюсь, кое-как парируя ее удары. Она пытается укусить меня. Начинаем биться щеками, она все старается укусить и не может, потому что я то наклоняюсь к ней, то отклоняюсь назад — ее рот преследует меня, я отвожу ей голову в сторону, теряюсь в ее волосах, касаюсь ее шеи. Широко открываю рот. Я хочу проглотить ее, дышу ей на кожу, в шею, в ямку ключицы, и мягким ртом кусаю ее, захватываю ее, я побеждаю.

— Ай-ай. Ну, хватит, хватит! — она смеется. — Щекотно, прошу тебя, только не шею.

Она пытаясь высвободиться. Ноги ее исполняют странный танец: она словно бежит на месте. И продолжает смеяться. Она дрожит и улыбается, склоняет голову на плечо, закрывает глаза, такая ослабевшая, побежденная, всеми покинутая, сдавшаяся под воздействием чувственной щекотки. И я целую ее. Губы такие мягкие и теплые, никогда таких не целовал. Я сам дрожу как в лихорадке. От желания. Или из-за борьбы… Но все остальное кажется мне прохладным, включая то, что у нее под курточкой — под майкой, она позволила мне туда пробраться. И наконец — ее грудь… я глажу ее недолго, она такая нежная и мягкая. Но это длится лишь миг, я чувствую, как сильно бьется ее сердце, вот оно забилось еще сильнее. И сам не знаю почему — клянусь, не знаю — я вынимаю руку. Не хочу надоедать. И беру ее за руку.

— Пойдем, у нас остался еще десерт.

Джин спокойно идет рядом. Потом вдруг останавливается. Загораживает мне путь и вытягивает губы уточкой.

— А что, я на десерт не гожусь?

Я хочу что-нибудь сказать, но она не оставляет мне такой возможности. Вырывается из моих рук и бежит, выставив грудь — ту грудь, которая только что была моей заложницей. Джин бежит, задирая ноги и хохоча, свободная как ветер. И я бегу за ней, а за мной, увлекаемые ветром, может быть, в поисках другой судьбы, летят номер телефона и имя. Вернее, фамилия и имя: Мастроккья Симона.