Без грифа «Секретно». Записки военного прокурора - Борис Викторов

Каким предстал на первом допросе перед следователем — капитаном Ушаковым арестованный маршал:

«В гимнастерке без ремня, с оборванными петлицами, на которых совсем недавно были маршальские звезды. А на гимнастерке зияли следы от вырванных с нее знаков — орденов боевого Красного Знамени». Кто он теперь? Да никто… Отсюда и соответственно обращение с ним. Не случайно на протоколе допроса Тухачевского осталось несколько «бурых пятен». Проведенная нами судебно-химическая экспертиза дала заключение: «Это — следы крови человека»…

Прежде, чем составить протокол, в котором значилось, что Тухачевский стоял во главе заговора, «опытный» Ушаков решил «ошеломить» арестованного маршала изобличающими его очными ставками. К ним уже были соответствующим путем «подготовлены» ранее арестованные сослуживцы М. Н. Тухачевского комкоры Примаков В. М., Путна В. К. и Фельдман Б. М.

Положенных по закону протоколов этих очных ставок в деле не оказалось, и они, видно, не составлялись.

Ушаков заставил Тухачевского написать несколько заявления на имя Ежова с признанием своей вины в организации заговора. Изучая их, мы не могли не обратить внимания на то, что при перечислении фамилий участников заговора одни фамилии перечеркивались и заменялись другими, без каких-либо объяснений.

В одном случае Тухачевский отрицал свою причастность к троцкистской оппозиции и какую-либо вообще связь (кроме служебной) с Троцким, Пятаковым, Бухариным и Рыковым. В других, подписанных им документах соглашался о наличии преступной связи с этими лицами и даже с тем, что намечалось свержение советской власти путем «дворцового переворота».

О том, как «закреплялись» полученные незаконными методами «признательные показания» от арестованных, рассказывали на следствии многие бывшие следователи. В частности, из показаний сотрудника НКВД Дагина И. Я. мы узнали, что об очных ставках с участием членов Политбюро заранее предупреждали всех следователей, которые не переставали «накачивать» арестованных вплоть до самого момента очной ставки. Больше всех волновался всегда Ежов, он вызывал к себе следователей, выяснял — не сдадутся ли арестованные на очной ставке, интересовался не существом самого дела, а только тем, чтобы следствие не ударило «лицом в грязь» в присутствии членов Политбюро, а арестованные не отказались бы от своих показаний. Уговоры и запугивания продолжались даже в комнатах, где рассаживали арестованных перед самым вызовом на очную ставку.

Известные мне очные ставки с присутствием членов Политбюро готовили Николаев, Райхман, Листенгурт, Ушаков[174].

Об одной такой очной ставке рассказывал 3. М. Ушаков: «Очная ставка должна была проводиться Ежовым в присутствии Молотова и Ворошилова в кабинете Ежова. Первым был вызван Каширин[175]. Егоров[176] уже сидел в кабинете. Когда Каширин вошел и увидел Егорова, он попросил, чтобы его выслушали предварительно без Егорова. Егорова попросили выйти. Каширин заявил, что показания на Егорова им были даны под физическим воздействием следствия, в частности, находящегося здесь Ушакова. Каширин заявил: Никакого военного заговора нет, арестовывают командиров напрасно. На вопрос Воршилова Каширину: почему же вы дали такие показания? Каширин ответил, указывая на меня, что он меня препирал показаниями таких людей, которые больше, чем я. При этом добавил, что на двух допросах его били»…

Правдивость этих показаний Ушакова-Ушимирского была подтверждена арестованным Фриновским М. П. (заместителем Ежова).

Как же на все это отреагировали Молотов и Ворошилов, которые лично выслушали объяснение командарма Каширина, необоснованно арестованного и склоняемого к даче ложных показаний на Маршала Советского Союза А. И. Егорова? Никак…

Об участии Молотова и Ворошилова в очных ставках показал на допросе и арестованный бывший начальник особых отделов НКВД СССР Федоров Н. П., осуществлявший разгром военных кадров после своего предшественника, арестованного Николаева-Журид[177].

5 сентября 1938 г. отъявленный фальсификатор капитан госбезопасности Ушаков-Ушимирский Зиновий Маркович был арестован. О его аресте решение принял новый заместитель наркома внутренних дел СССР Берия.

Приведу рассказ самого Ушакова-Ушимирского о том, каким было следствие в отношении его.

«Мой арест в ночь с 4 на 5 сентября с. г. в Хабаровске, — писал Ушаков-Ушимирский, — потряс меня, так как я никогда ни в чем не отступал от сталинской линии партии, свято относился к партийным и государственным обязанностям и по мере сил моих боролся со всеми происками контрреволюции.

Первая встреча со следователем состоялась в Лукьяновской тюрьме в Киеве. Его фамилия оказалась Яролянц…

Некоторые следователи считают, что с арестованного надо сначала «сбить спесь», так поступил и Яролянц. Он сказал, что им известно о моем участии в сионистской организации на Украине и предложил давать правдивые показания.

Я предложил следователю выслушать мою биографию и тотчас же проверить ее при помощи моего брата плотника, живущего в Киеве, и одного из братьев Л. М. Кагановича, хорошо знающего нашу семью.

Тогда меня стали бить. Пробовал протестовать…

Не расставаясь мысленно и сердцем с Николаем Ивановичем, я заявил, ссылаясь на его же указания, что бить надо также умеючи, на что Яролянц цинично ответил:

«Это тебе не Москва, мы тебя убьем, если не дашь показания».

Невозможно передать, что со мной в то время происходило. Я был скорее похож на затравленное животное, чем на замученного человека. Мне самому приходилось в Лефортовской (и не только там) бить врагов партии и Советской власти, но у меня никогда не было представления об испытываемых избиваемым муках и чувствах. Правда, мы не били так зверски, к тому же допрашивали и били по необходимости, и то — действительных врагов (не считая несколько отдельных случаев, когда мы арестовывали ошибочно, но быстро, благодаря Николаю Ивановичу, исправляли свои ошибки). Короче говоря… я сдался физически, т. е. не выносил больше не только побоев, но и напоминания о них.

Можно смело сказать, что при таких изобличениях волевые качества человека, как бы они ни были велики, не могут служить иммунитетом от физического бессилия, за исключением, может быть, отдельных редких экземпляров людей»[178].

Руководили следователями НКВД Ежов и Фриновский. Оба они, как известно, тоже были арестованы в 1938 году и осуждены. Приведем некоторые из показаний, которые они давали:

«Фриновский: Ежов требовал от меня подбирать таких следователей, которые были бы или полностью связаны с нами, или за которыми были бы какие-либо грехи, и они знали, что эти грехи за ними есть, а на основе этих грехов полностью держать их в руках… По-моему, скажу правду, если, обобщая, заявлю, что очень часто показания давали сами следователи, а не подследственные. Знало ли руководство Наркомата, т. е. я и Ежов? Знали и поощряли. Как реагировали? Я, честно, никак, а Ежов даже это поощрял»…