Дом образцового содержания - Григорий Ряжский

Одним словом, наводка к тому дню была, пацан один секретутку из соседней с киношниками двери потрахивал систематически, так та и поделилась, между делом, какими кинщики те бабками ворочают.

В общем, пришли на адрес, на Гоголевском это было бульваре, в самом начале где-то. Митька адрес-то и запомнил поэтому, из-за отца. Вошли. Человек там шесть за столами трудятся, культуру двигают. Дальше стена стеклянная, за ней еще трое, видно, что главные. Так и было: два начальника и бухгалтерша, пожилая тетка. Зашли резко, пропустив мимо ушей: «Вы к кому, молодые люди? Начальство занято…» Митька строго тех троих оглядел, прикинул и сурово дал знать, кивнув бухгалтерше:

– Так, мама вышла! Живенько!

Та поняла все быстрее, чем можно было предположить. Трясущимися руками сгребла со стола папки и убралась за дверь, опасливо оглядываясь на страшных троих. Оставшиеся двое типа хорохорились, но Митька уже догадался, что они все поняли и лихорадочно обдумывают план разговора.

– Так, – нехорошим голосом произнес Митька, – с кем работаем, орлы?

– В каком смысле, молодой человек? – проявил встречный интерес тот, что был ближе к окну, пытаясь сохранить достоинство и, не дай бог, не утерять солидный вид.

– Значит, так решил? – улыбнулся Митька и переглянулся с бойцами. Быки ухмыльнулись, точно так же нехорошо, и уставились в начальников. – Будем дурковать?

– Нет, мы правда не понимаем, по какому вы вопросу, – решил вмешаться второй, пытаясь исследовать на всякий случай последний шанс не расстаться с бабками, – и из какой компании.

– Из кунцевской, – не стал лукавить Митька. – Слыхал про такую?

– Ну и чего бы вы желали, господа? – Первый начальник сменил тактику, приняв дружеский вид, и пугливо улыбнулся: – Речь идет о сотрудничестве, насколько я понимаю?

– Именно, – согласился младший Мирский и пожал плечами: – О чем же?

– Ну и? – встрял в обмен мнениями другой, заинтересованный в сохранении личных средств.

– В смысле, сколько? – раздумчиво произнес Митяй и пожевал губами. Затем приоткрыл дверь в приемную и подал туда голос, особо не вглядываясь: – Мама, чайку завари, а пацанам попить, холодненького чего-нибудь! – И, не дожидаясь реакции оттуда, прикрыл дверь обратно. Сам же продолжил беседу: – Я думаю, с учетом всех ваших дел, для начала где-нибудь штуки полторы, – он и не глянул при этом на обоих, рассуждая сам с собой, – а там посмотрим, как жизнь повернется.

У первого, видно, после такого приговора немного отлегло, и он уже почти спокойно спросил:

– Как зоветесь, кстати, молодой человек? Я думаю, нам с партнером по крайней мере знать-то это теперь необходимо.

– Правильно, – похвалил начальника Мирский. – Молодец, режиссер. Запиши – Академик я. Запомнил? Академик – так и пометь наперед. Если чего – можешь сослаться, я тебе номерок оставлю постоянный, а вот этот, – он ткнул пальцем в одного из своих, – приходить будет раз в месяц. Зовут его Шуня, тоже можешь взять на карандаш. Он будет за вас отвечать. Ясно?

Это «ясно» по отработанной схеме он снова произнес с суровой интонацией в голосе, чтобы двое местных помнили на всякий случай, кто тут есть кто. Двое молчали, перерабатывая, по всей вероятности, обрушившуюся на них информацию, хорошо понимая, что ответ «ясно» означает, что контракт подписан и обратной дороги уже не будет.

Ах как не хотелось им деньги терять! В то же время оба, не сговариваясь, подумали, что проклятые полторы штуки – именно та сумма, которую они потянут, но будут при этом страшно недовольны. Меньшая – была бы гораздо приемлемей. Большая – скорей всего, сделала бы отношения с рэкетирами невозможными. Сумму назначенных взиманий Митька каждый раз угадывал почти с десятичной точностью после запятой – Стефан обучил, спасибо ему. Тот наставлял: «Сразу смотри в глаза, в глазах есть все, что тебе надо. Просто нужно усечь сам взгляд: по мелочевке, по деталям, по дрогнувшей реснице. Дальше – обувь. Потом – котлы. Часы в смысле. Это полная тебе окончательная характеристика, чего человек стоит. Только для этого надо знаний поднабраться, чтоб не обосраться. Учиться в нашем деле, Митенька, никогда не поздно. Наоборот – занятие это почетное, полезное и чрезвычайно приятное…»

Наука, если по уму, а не наскоком, оказалась сложней, чем казалась, но Митька справился. А справившись, полюбил: и науку, и славное дело, которому служил, и самого Стефана – еще пуще, чем прежде.

В этот раз получилось все, как обычно: дядьки струхнули и легли под него, не беря тайм-аут. И они уже было идти засобирались, но задержал чертов чай. Перекошенная бухгалтерша, толкнув дверь ногой, вплыла с подносом, кожей чуя, что, кажется, утряслось у начальства с бандитами и крови сегодня пролито не будет.

– Прошу вас, господа, – улыбчиво произнесла она и кивнула на поднос. – Чаечек согрелся и тортик вафельный «Рот-Фронт». Пробуйте, сегодня брала, свежий очень.

Если бы забыла бухгалтерша про чаечек, то и не вышло бы, наверное, то, что вышло. А получилось следующее. Когда уже сели, чтоб глотнуть горяченького с вафельным сладким, закрепив тем самым кунцевский контракт, дверь в офис распахнулась и на пороге возник улыбающийся во всю ширь рта оператор-постановщик Вилен Мирский.

– Всем привет! – крикнул он, рассчитывая на встречное приветствие. – Чего грустный такой, народ? От дефолта не опомнимся никак? Картину снимем и опомнимся. Затем и пожаловал.

– Погодите немножко, Вилен Борисыч, – пробормотала так и не пришедшая в себя до конца бухгалтерша. – Люди там у них еще. Сейчас уже уходят.

– Какие такие люди? – так же бодро справился Мирский. – Это кто ж меня к друзьям не пускает? – И бросил взгляд на стеклянную перегородку, отделявшую общий зал от командирского кабинета. И тут лицо его приобрело выражение крайнего удивления. Он сделал несколько шагов и распахнул дверь в кабинет.

– Митьк! – обратился он к сыну. – А ты чего здесь? Каким образом? Случилось чего?

Митька быстро кинул взгляд на первого хозяина кабинета, тут же на другого, и те поняли. И Митька уразумел, что те сообразили все, как нельзя лучше. Он широко улыбнулся и обнял отца:

– Да не, все нормально, бать! Это мы так сюда забрели, по случаю. Нам сказали, тут рекламку заказать можно, для комплекса нашего оздоровительного. А они, – он кивнул на хозяев, – говорят, только кино снимаем, для большого проката. Ну и ладно тогда, снимайте. – Он улыбнулся. – Вы снимайте, а мы пойдем.

Он кивнул пацанам и развернулся на выход.

– Стоп, сынок! – не согласился с такой постановкой вопроса отец. – Еще как снимем! Не вопрос – только платите! – добавил он шутливо: – Чего вы несете-то, ребят? – Это к своим уже. – Почему большое только? Любое заделаем, лично отвечать готов за качество!

Митька посмотрел на часы:

– Пап, нам бежать надо, потом договорим, ладно?

– Ну ладно, бегите, – согласился Мирский. – Только про заказ не забудь, Мить. Ребята, если чего, – он хитро подмигнул обоим, – будут благодарны, откатят малость. Да, Игорек?

Те снова не ответили…

В тот день никто из киношников ни слова Вилену Борисовичу не сказал, даже трепливая перепуганная бухгалтерша. Об истинной цели визита Мирского-младшего Вилен Борисович узнал через неделю, сидя в экспедиции, от звукооператора, расколовшегося и настучавшего про сына отцу. Сам же звуковик узнал про такое дело из мосфильмовских слухов, разлетевшихся по студиям уже на другой день.

Разговор между отцом и сыном был предельно кратким и жестким.

– Правда? – спросил его Вилен Борисович, и Дмитрий Виленович, сообразив, что притворство не проканает, ответил так же коротко и пасмурно:

– Да.

– Негодяй! – произнес отец и отвернулся.

Сын не ответил. Этим же днем собрал вещи и съехал на съемное жилье. Розе Марковне объяснил, что поживет у девушки, – там есть где и сама она того тоже хочет. Первым делом старая Мирская попыталась вытащить важную для себя составляющую:

– Еврейская девочка, да?

– Да, – ответил он, не вслушиваясь, – еврейская.

– А кто кормить вас будет? – поинтересовалась Мирская. – Она готовит хотя бы?

– Готовит, готовит, бабуль, – не вдумываясь в собственный ответ, отбился Митька. – Там все нормально.

Стефану Митька доложился об смене местожительства тем же вечером, сразу после того, как заселился.

– Ну что же, Митя, – поразмыслив немного, ответил Стефан, – жаль, конечно. Мне с тобой рядом-то сподручней было. Но пусть будет, как есть. А с отцом нехорошо вышло, некрасиво. Мне тоже искренне жаль – он мужик-то у тебя нормальный, и даже повышенно симпатичный. Ладно, давай подождем пока, там видно будет. Только киношников этих вниманием не оставляй. Наоборот, объяви повышение процентов на двадцать – пусть знают, как языком трепать, когда не просят.

А сам подумал, что с коллекцией-то вопрос на затяжку пошел: что-то было уже не так, где-то застопорилось движение к желанной «женщине» и «сапожнику». И осознал вдруг с окончательной ясностью: не хочет он Розу Марковну обижать, не заслуживает она такого, не надо этого никому – этого всего. И еще. Не хотел Стефан, чтобы Мирская поскорей умирала. Не хотел – и все тут. Не желал ей смерти ни от старости, ни от душевного расстройства, потому что не переставал тайно этой женщиной восхищаться – как сидит она с прямой спиной, как внимательно слушает и в ответ искательно заглядывает в глаза, как заинтересованно вникает в каждое чужое, лично ей совершенно ненужное слово, как будто каждый раз оно становится памятным для нее и важным.