Война с саламандрами. Мать. Рассказы. Юморески - Карел Чапек

Тони (отстраняется). Мама, прошу тебя, не держи меня…

Мать. Ладно. Можешь ненавидеть меня, мой мальчик. У меня хватит твердости перенести… еще и это. В конце концов любовь тоже жестока и зла, мой милый. Я сама себе кажусь волчицей. Никто на свете не способен на такие безумства, как мать… Что же, если ты все-таки хочешь, иди, Тони, иди, но помни: ты меня убиваешь. Ну? Что же ты не идешь?

Тони. Прошу тебя, мамочка, не сердись на меня: я не умею объяснить тебе это, но позволь говорить ей… (указывает на радиоприемник) родине, и ты увидишь… сама увидишь, что я должен идти, как все…

Мать. Я ничего не увижу, Тони. Разве ты не знаешь, что я все глаза выплакала? Да и что должна видеть я, старая мать! Я всегда видела только вас, детей, вас, голышей в рубашонках. Может, я просто все никак не привыкну, что вы уже взрослые. Поди сюда, детка, дай я посмотрю на тебя! Какой ты стал большой! Да, Тони, ты уже должен вести себя… как взрослый мужчина!

Тони. Да, мама. Должен.

Мать. Ну, вот видишь. Значит, ты не можешь бросить старую, сумасшедшую, больную мать, чтобы она тут извелась в одиночестве. Знаешь, что я стала бы делать? Я стала бы бегать по улицам и кричать, что проклинаю эту войну, проклинаю тех, кто посылает вас драться…

Тони. Мама!

Мать. Ты не должен доводить меня до этого, Тони. Ты должен быть… опорой и защитой для меня… У меня больше никого нет, кроме тебя. Я знаю, что это для тебя — большая жертва… но ты должен, как мужчина, быть готов на жертвы…

Тони (кусая губы и еле удерживаясь от слез). Мама, я… Конечно, если я тебе необходим… тогда я… я, право, не знаю…

Мать (целует его в лоб). Ну вот, видишь. Я же знала. Ты рассудительный и… мужественный мальчик. Папа был бы доволен тобой. Пойдем, Тони, нам надо подготовиться… к этой войне. (Опираясь на его плечо, уводит его из комнаты. У дверей поворачивает выключатель.)

Полная тьма. Слышно, как Мать запирает дверь снаружи и вынимает ключ из замка.

Голос Ондры. Бедная мамочка!

Голос Отца. Бедный Тони!

Голос Корнеля. Для него это трагедия.

Пауза. На улице слышна барабанная дробь и мерный шаг проходящих войск.

Голос Петра. Слышите? Войска.

Голос Иржи. Идут на фронт.

Голос Отца. Славно идут. Раз-два! Раз-два!

Голос Корнеля. Так и тянет — вместе с ними.

Пауза. Барабанная дробь постепенно затихает вдали.

Голос Отца. Может быть, по радио передают какие-нибудь сообщения. А, Иржи?.. Надо бы узнать, что делается.

Голос Иржи. Да, папа. (Щелкает рычажок включаемого радиоприемника.)

Мужской голос по радио (приглушенно)… наша восточная армия продолжает отступать с ожесточенными боями; на правом фланге она удерживает позиции, опираясь на горный хребет, и оказывает неприятелю упорное сопротивление.

Голос Отца. Только бы нас не обошли!

Мужской голос по радио. В воздушных боях сбито семнадцать самолетов противника. Девять наших летчиков не вернулись.

Голос Отца. Девять против семнадцати? Неплохо.

Мужской голос по радио. Неприятель продолжает бомбардировать наши незащищенные города. Число убитых среди гражданского населения достигает восьми тысяч. О судьбе города Вильямедии, подвергшегося нападению неприятельских самолетов, более подробных сведений пока не поступало.

Голос Отца. Выключи, Иржи. Кто-то идет. (Снова щелкает рычажок.)

Тишина. Звук поворачиваемого в замке ключа. В темную комнату входит Мать.

Мать (запирает за собою дверь, делает несколько шагов и останавливается в неподвижности). Я знаю, что вы здесь. Сползаетесь сюда, как тараканы на хлеб… Ну, чего вы от меня хотите?

Голос Отца. Мы, душенька, пришли к тебе… просто так…

Мать. Не ко мне, Рихард… (Зажигает лампу на письменном столе и оглядывается вокруг.)

В разных местах комнаты сидят или стоят: Дед, Отец, Ондра, Иржи, Корнель и Петр.

Корнель. Добрый вечер, мама.

Мать. Я вижу, вы все в сборе.

Отец. Ты не заметила, дорогая: ведь и дедушка тоже пришел.

Дед (сидит в кресле, одетый в старомодную черную пару с орденами). Добрый вечер, дочка!

Мать. И дедушка наш здесь? Я так давно не видела тебя, папочка.

Дед. Ну вот и увидела, милая! Я не очень изменился, правда?

Мать. Совсем не изменился. А почему… (Переводит взгляд с одного на другого.) Почему вы вдруг все собрались? Вы что, хотите семейный совет устроить?

Ондра. Да нет же, мамочка. Мы просто хотели быть с тобой в эти тяжелые дни.

Мать. А ты не обманываешь, Ондра? Что-то я не помню, чтобы вы когда-нибудь так дорожили моим обществом… О чем же вы здесь беседовали?

Иржи. Ни о чем, мама. Слушали последние известия.

Мать. Скажите! Как-то плохо верится, чтобы это могло интересовать вас.

Петр. Нас? Мертвых? Нет, мы страшно интересуемся, мама. Гораздо больше, чем ты думаешь.

Мать. Но, слава богу, уже не можете ввязываться в эти дела.

Отец. Гораздо больше, чем ты предполагаешь, душенька. Гораздо больше, чем кажется вам, живым. Когда начинается война, мы, мертвые, поднимаемся…

Корнель. Мы вовсе не так мертвы, мамочка, как ты это себе представляешь.

Петр. Ведь в том, что сейчас совершается, — наша судьба. И наше дело.

Мать. Да, ваше дело, я знаю. Но если так выглядит ваше дело, то хвастать вам решительно нечем.

Отец. Но, дорогая, война ведь далеко не кончена. Ее еще можно великолепнейшим образом выиграть. Надо только пополнить армию свежими силами… Этот левый фланг очень меня тревожит. Послушай, старушка, куда ты дела мои штабные карты?

Мать (открывает ящик письменного стола). Вот здесь все. Зачем они тебе, скажи на милость?

Отец. Хочу кое-что посмотреть. Спасибо. (Раскладывает карты на столе.)

Корнель. Хуже всего то, отец, что у нас перебит весь кадровый состав. Мало офицеров. В этой гражданской войне их убивали, как мух. Только теперь представляешь себе, какая это была бойня.

Петр. Эту бойню устроили вы, Корнель!

Корнель. Нет, не мы, Петр. Это вы во всем виноваты, вы со своим анархизмом, со своим сбродом, со своим гибельным пацифизмом.

Петр. Нет, вы — со своими пушками. Это было похуже!

Корнель. Чепуха какая! Что же, по-твоему, мы должны были спокойно смотреть, как вы развращаете народ? Благодарю покорно, только этого недоставало! Счастье еще, что мы не дали вам разложить ядро нашей армии.

Петр. Нет, счастье, что мы научили народ сражаться, не боясь смерти.

Корнель. Но не научили его повиноваться.

Петр. Да, вам он повиноваться не будет. После войны увидишь…

Корнель. Станет кто-нибудь после войны заниматься вашими бессмысленными утопиями!

Петр. Станет, мой милый! Именно тогда-то и станет! Раз народ получил в руки оружие… Тут только и обнаружится, какую пользу принесла эта война.

Корнель. Слушай, Петр, если кто выиграет в этой войне, так это нация. Сильная, дисциплинированная, осознавшая себя нация. Поэтому я благословляю войну. Она положит конец этой глупой и вредной болтовне о новом, лучшем устройстве мира.

Мать. Дети, дети, вы еще спорите? Как вам, право, не стыдно: оба из-за этого погибли, а вам все мало? Что подумает о вас дедушка?

Дед. Я в этих вещах, дочка, не разбираюсь. Видно, молодая кровь…

Петр. Прости, мама, но пока живут наши идеи… пока не победило то дело, за которое мы боролись… до тех пор немыслимо быть равнодушным даже после смерти.

Ондра. Ведь мы еще продолжаем борьбу, мамочка. За правду, за народ, за человечество — каждый за свое. И по-прежнему желаем победы нашего дела. И сейчас рискуем все проиграть — даже после смерти.

Отец (склонившись над штабной картой). Вот на этой линии можно было бы, пожалуй, организовать оборону. Это был бы, мои милые, классический маневр: прочно закрепиться в центре и прорвать неприятельский фронт на фланге. А потом прижать бездельников к морю!

Корнель. Надо подумать, отец. Для прорыва потребовались бы огромные силы.

Отец. Конечно, друг мой, конечно. Ну, да ведь мы все пойдем, правда?