Записки Петра Андреевича Каратыгина. 1805-1879 - Петр Каратыгин

— А имею я право вам отказать? — спрашивает он.

— Нет, по смыслу контракта не имеете никакого права.

— Да?.. Ну, в таком случае поезжайте.

В 1842 году приходилось мне заключить новый контракт, последний перед окончанием 20-ти летней моей службы. Года за три до того, я получал уже поспектакльную плату по 3 р. серебр. До истечения срока моего контракта за шесть месяцев, по принятому правилу, я подал в контору заявление, в котором сказал, что, относительно прибавки к получаемой мною поспектакльной плате, я предоставляю на благоусмотрение начальства, как обыкновенно в таких случаях писывали. Все мои товарищи и однокашники давно меня обогнали по этой статье, хотя я работал не менее их; я тогда играл по 170 и 180 раз в год. Полагая, что добросовестная и усердная 19-ти летняя моя служба дает мне некоторое право надеяться, что меня сравняют с моими сверстниками, что директор обратит внимание и на то обстоятельство, что я в свои бенефисы ежегодно ставил по две и по три свои пьесы, за которые от дирекции ничего не получал. Одна «Ложа 1-го яруса», игранная в продолжение трех лет около 100 раз, принесла дирекции порядочную прибыль…

Проходили месяцы, а о результате моего заявления не было никакого ответа; наконец, недели за две до возобновления моего контракта, я получил из конторы бумагу, где сказано, что его превосходительство назначает к получаемым уже мною 3-м рублям поспектакльной платы, еще два рубля. Хотя я и чувствовал, что заслуживал более двухрублевой прибавки, однако же готов был согласиться на предложенное мне условие, но жена моя и мой зять Евгений Макарович Семенов, который служил тогда секретарем директора, уговаривали меня, прежде чем подписать контракт, лично попросить Гедеонова об увеличении разовых… Крепко мне этого не хотелось, но наконец решился, в той надежде, что до того времени я никогда ни о чем его не просил. Перед тем днем, когда я намерен был явиться к директору, Семенов посоветовал мне прийти пораньше, пока никто еще не успел его рассердить. Случалось еще и такое обстоятельство: если его превосходительство накануне проигрывал в карты (что бывало с ним зачастую, благодаря его упрямству и настойчивости), то тут, говорят, к нему приступу не было. Вот, на другой день, ровно в 9 часов утра, я уже был в канцелярии директора; Семенов сидел за своим столом и являлся уже к директору с докладом. Я осведомился у него — в каком расположении его превосходительство? и он отвечал мне: «ступай смело; сегодня он кажется, встал с постели правою ногой»; и точно в это время послышалось из его кабинета насвистывание какого-то балетного мотива, что, по замечанию близких к директору людей, означало доброе, расположение его духа… Я также собрался с духом, и с приличною покорностью вошел в его кабинет. Его превосходительство пил чай и небрежно рассматривал какие-то бумаги. Увидя меня, он с благосклонною улыбкой обратился ко мне: «Здравствуй, Петр Андреевич, что скажешь?»

Его благосклонность меня несколько приободрила и я отвечал ему:

— Ваше пр-во, я пришел к вам с покорною просьбой…

Слово просьба в одну секунду изменило его физиономию… Он прихлебнул чай, потер свои бакенбарды и, не глядя на меня, спросил:

— О чем ты хочешь просить?

— Насчет моего контракта.

— Ну, да, так что же? разве тебе не прислали из конторы моего предписания?

— Прислали, в. пр-во.

— Теперь ты будешь получать поспектакльной платы, вместо трех — пять рублей. Я надеюсь, что ты доволен?

— В. пр–во, мои сверстники по службе давно уже получают по 8 и даже по 10 р., а я работаю не менее их…

— Ну! так! вы ничем недовольны, вам что ни назначь, все мало! — вскрикнул он запальчиво.

От этой любезности меня что-то кольнуло в сердце и легкая дрожь пробежала по спине; я, как ошеломленный, не мог вдруг собраться с силами и, помолчав немного, спросил его:

— За что же вы изволите сердиться, в. пр–во?

— А вот за то, что ты недоволен тем, что я тебе назначил, и смеешь требовать еще прибавки!

— Я не требую, а прошу вас, в. пр — во.

— А я тебе не даю, и не только не даю, но не дам и того, что сперва назначил; оставайся на прежних трех рублях!

Я, не глядя в зеркало, чувствовал, что начинал бледнеть… Прошла минута тяжелого молчания.

— Чем же я заслужил, на 19-м году усердной службы, такую немилость? — спросил я его, наконец.

— А вот тем, что ты недоволен.

— Если это вас так раздражает, то я отступаюсь от моей просьбы и безропотно приму то, что вы уже мне назначили.

— А я тебе говорю, что не дам; оставайся на прежнем положении, а если ты недоволен, то можешь подать в отставку!

— В. пр–во, в будущем году я получу царскую пенсию за двадцатилетнюю мою службу; я семьянин, у меня четверо детей, так если бы вы и вовсе отняли у меня поспектакльную плату, я и тогда бы не подал в отставку.

— Ну, это твое дело; как знаешь, а я все-таки не дам тебе пяти рублей… Прощай.

Когда я рассказал Семенову о решении директора, он очень удивился и старался успокоить меня тем, что эта превосходительная вспышка зачастую не имеет никаких дурных последствий и что дело, конечно, уладится в мою пользу. Но тут дело не в трех или пяти рублях, а в незаслуженной обиде! Товарищи мои, которые узнали обо всем этом, также говорили мне, чтобы я не огорчался; что и с ними, при заключении новых контрактов, бывали такие истории; что, с первого раза, этот своенравный барин раскричится и откажет, а потом смилуется и даст то, что у него спросят; что не может быть, чтобы он решился отнять у меня прибавку, уже однажды им назначенную; другие советовали мне сходить к нему вторично и снова попросить его… Но я был слишком горд для того, чтобы выканючивать себе вполне мною заслуженное. Через неделю после этого происшествия, потребовали меня в контору для подписания контракта. Я пришел туда, читаю контракт и вижу, что его превосходительство действительно взмиловался — контракт заключен был на 3 года: в 1-й год я оставлен на прежних 3 р., на 2-й прибавлен один рубль, на 3-й — еще один. Я подписал контракт. Но его превосходительство не ограничился одною этою милостью: до этого времени, три года кряду, мне назначался бенефис в начале апреля, первый по открытии спектаклей после Пасхи, в пору довольно выгодную; но на этот раз мне был назначен бенефис 19-го мая, когда половина петербургских жителей перебирается на дачи; вследствие этого, в день моего бенефиса театр был пуст наполовину и на мою долю пришлось едва 600 р. И так, в эти два года, по милости его превосходительства, я не досчитался в моем домашнем бюджете, по меньшей мере, тысяч около двух, но зато его превосходительство своим поступком со мною доказал, что он тверд в своем слове и может когда, как говорится, выдержать характер…