Дела и ужасы Жени Осинкиной - Мариэтта Чудакова

Он опять засмеялся.

— С голоду в Америке, как вам, конечно, известно, еще никто не умер. Впрочем, кажется, как и в России в ваше недавнее тяжелое время. Было сильное недоедание. Но все-таки не было, насколько мне известно, в точном смысле голодных смертей. Я имею в виду 90-е годы — после распада Советского Союза. А я помню, как тогда многие и у вас, и здесь, у нас в Америке, любили пугать неминуемым голодом в России. Действительно — у государства не осталось тогда ни денег, ни запасов зерна! Егор Гайдар — он, кажется, внук вашего хорошего детского писателя? Мне рассказывал про него один славист, мы вместе кончали Гарвард… Так вот, ваш Егор Гайдар сумел сделать чудо — за месяц с небольшим наполнил магазины продуктами, причем не только в Москве, а по всей стране! А ведь в советское время — вы это помните, а я хорошо знаю, поскольку одно время занимался этой темой специально, — в Москву ездили и за колбасой, и за мясом, и за обувью… Да, ваши прилавки…

— Вы очень хорошо говорите по-русски! — не удержался Осинкин.

— Спасибо!… Пустые прилавки тогда наполнились. Но жизнь, конечно, оставалась очень трудной, очень дорогой. К тому же люди лишились своих накоплений. До этого цены были низкими, а товаров не было совсем. И у людей были деньги, потому что их не на что было тратить…. Я помню, как цены стали свободными — и, конечно, сразу взлетели вверх… Это закон рынка. Люди, имеющие нужный другим людям товар, хотят продать его подороже. Но, конечно, только до тех пор, пока не появляются те, кто предложит его дешевле… Ваши люди ничего этого не знали и очень сердились на Гайдара, что вынуждены были очень быстро потратить все свои деньги. И остаться вовсе без денег… Но вы, конечно, все это знаете не хуже, а лучше меня. Я только хотел сказать, что понимаю тех, кто приехал сюда в поисках хорошего прожиточного минимума.

Однако — не скрою — мои симпатии на стороне вашего соотечественника и, как я только что узнал, даже родственника Зайончковского. Его патриотический… как бы сказать… пафос мне ближе. Но мы сильно отклонились от темы. А вы, кажется, не очень ею заинтересовались?..

Александр Осинкин с удивлением и некоторым стыдом понял, что он и впрямь не принял всерьез сообщения Флауэрса. Американское наследство — это было из какой-то виртуальной реальности. В детстве, он помнил, кто-то рассказывал про наследство американского дядюшки… И все хохотали.

— Нет-нет, продолжайте, пожалуйста.

— Хочу предупредить, что продолжение моего сообщения не принесет вам приятных эмоций. Боюсь, что оно потребует от вас каких-то — и срочных — действий. Это связано с безопасностью вашей дочери.

И Осинкин явственно почувствовал, что внутри него что-то оборвалось и на месте обрыва образовался неприятный и резкий холод.

Глава 6. Уроки конституции

— У нас в Оглухине, — строго говорил Федя Репин, сидя во дворе у тетки за хорошо струганным и свежо пахнущим кедром столом, — один человек с высшим, между прочим, образованием говорил другому про нашу Конституцию, а я случайно слышал: «…Конечно, я ее не читал! Чего я буду читать, если она не исполняется!» Он уже не маленький, а все еще не понял, что первый шаг к исполнению Конституции — это чтение ее согражданами.

Мячик внимал.

Во дворе стояла звенящая тишина. Будто горы, разлегшиеся вокруг, хранили ее и стерегли.

Впрочем, слово «звенящая» будет не совсем правильным. Потому что у нас в России в летней тишине нередко и правда слышится тихий звон — или, лучше сказать, противное зуденье — комары! В одних местах России этих летающих кровососов много, а в других — очень много. А мало почти не бывает. Они способны отравить самое прекрасное настроение в самый солнечный летний день.

Но есть в России одно место — и достаточно обширное, — где комаров нет вообще. Вы, конечно, спросите: «Что — очень мало?» И получите добросовестный, совершенно правдивый ответ: «Ни одного». Это место — Республика Алтай, все до одного ее десять районов, а также единственный город — столица Горно-Алтайск.

Не пролетит там ни один комарик ни днем, ни вечером, ни ночью — в самое кровососное время. Ни на самом юго-востоке — в Кош-Агачском районе, где мягкими велюровыми складками горы пастельных сизо-розовых тонов кольцом окружают долину, в Ташанте — на самой границе с Монголией. Ни на юго-западе Горного Алтая — в Усть-Коксе и Тюнгуре, на берегах Катуни, чьи светло-изумрудные воды так хороши, что не налюбуешься ими никогда.

Но достаточно вам оказаться у соседей, в Алтайском крае, как комары вам покажут все, на что они способны. Старожилы уверяли, что когда-то, когда ухаживанье происходило главным образом вечерами на воздухе, это тормозило свадьбы — молодые люди, гуляя летом вдоль реки, гоняли и били комаров, вместо того чтобы сосредоточиться друг на друге.

Этим отступлением мы только хотели пояснить, что Мячику ничто не мешало внимать своему другу — будущему, как известно усердным читателям нашего повествования, президенту России. Именно такова была жизненная цель Феди Репина.

— Наша Конституция — очень хорошая, — продолжал Федя. — Вторую главу каждый гражданин России вообще должен знать наизусть. Например, самая первая в этой главе статья 17, особенно ее части вторая и третья: «Основные права и свободы неотчуждаемы и принадлежат каждому от рождения» и «Осуществление прав и свобод человека и гражданина не должно нарушать права и свободы других лиц». Мяч, ты понимаешь слово «неотчуждаемы»?

Мячик встрепенулся.

— Ну… Эта… Не чужие, значит… Не чуждаются никого…

Федя изобразил на лице страдание.

— Мя-ач! Если не знаешь — почему не спрашиваешь?! «Неотчуждаемы» — значит, с рождения и навсегда твои! Их отнимать никто, понимаешь, никто, никакие начальники не имеют права!

— Начальники, наверно, могут… — вздохнул Мячик. Он все-таки уже прожил сколько-то сознательных лет на своей родине.

— Именно что нет! Их можно призвать к ответу, понятно? Но мы с тобой — пока не о них. Потому что они пока не нами, а взрослыми заняты. А если взрослые стремаются… ну, трусят подавать на них в суд за нарушение Конституции — пусть на себя и пеняют.

Я сейчас про нас с тобой. Твое и мое главное дело как граждан России — заниматься самовоспитанием. Потому что стать свободным гражданином — совсем не такое простое дело. Этому надо учиться, понял? Необходимо еще, чтобы наше свободное — понимаешь? — свободное поведение свободного гражданина в свободной стране не нарушало прав других людей! Тоже, между прочим, свободных — вот это надо понимать. Ну, к примеру, если мы ночью с тобой во дворе устроим бой викингов и разбудим мою тетку — мы уже не можем ей сказать: «Мы — свободные люди! Имеем право веселиться как хотим!» Потому что у нее как раз есть право ночью спать. И мы с тобой это право нарушаем…

От старания усвоить Федины слова Мячик вспотел.

— Ладно, — сжалился Федя. — Еще только две статьи… Да, кстати, у тебя какое гражданство?

И этот коварный контрольный вопрос Мячика тоже застал врасплох. Он в своей недлинной жизни не имел еще случая задуматься — гражданин ли он и какой именно страны.

— Н-не знаю… У меня еще паспорта нет…

— Как это не знаешь? — делано изумился Федя. — И паспорт тут ни при чем. У тебя, чтоб ты знал, российское гражданство — с рождения. Как родился на свет — уже гражданин России. Это, правда, не по Конституции, а по Федеральному закону о гражданстве. Достаточно того, чтобы один из твоих родителей имел российское гражданство. Независимо, заметь, от места твоего рождения! Хоть в Зимбабве родись, хоть в Новой Зеландии.

Мячик слушал, от напряжения выпучив глаза. Белесая челка прилипла ко лбу.

— А в Конституции, — продолжал Федька безжалостно, — другое очень важное…

Он заглянул в беленькую брошюру, лежащую перед ним, на которой темно-голубыми буквами было написано: «Конституция Российской Федерации». Она выглядела довольно-таки замызганной: видно было, что ее нередко брали в руки. Скажем по секрету — Федя Репин всегда возил ее с собой.

— «Статья 6, часть третья. Гражданин Российской Федерации не может быть лишен своего гражданства или права изменить его». Только не все это понимают, — вздохнул Федька. — Потому что взрослые привыкли к другому. У нас в России советская власть чуть что — лишала гражданства… Такое у нее наказание было для непослушных.

У Мячика голова шла кругом. И оба они не заметили, что Федю уже минуты две внимательно слушает еще один человек. Если же точнее — один человек и одно животное.

В этом самом месте беседы вежливо тявкнула Тося — а это была именно она — и заговорила Женя. Только тут и Федя и Мячик их обеих увидели. А Тося при первых звуках Жениного голоса улеглась на траву, будто приготовившись слушать умные хозяйкины речи.