1917. Российская империя. Падение - Эдвард Радзинский

И наконец, третий волнующий вопрос: «О войне Распутин говорил неохотно… (Еще нельзя выступать против войны, еще все в угаре близкой победы. – Э. Р.) Он ссылался на то, что воевать вообще не следует. На вопрос, когда кончится война, высказал такую мысль: «Вот возьмут Константинополь, тогда всему крышка», или отделывался общей фразой: «Воевать люди вообще перестанут, когда мальчишки драться перестанут».

Потом пришедшие осмотрели его купе.

«На вопрос, кто заплатил за купе, ответил… вероятно, это сделала его поклонница Решетникова… (и снова эта богатая Решетникова! – Э.Р.). В его купе лежали коробки с конфетами, которыми он угощал других, но сам не ел, выражаясь вульгарно, что он этой сволочи не ест. (Запомним – «сволочью» он ругает сладкое. – Э.Р.)».

Но все это время Распутин – не один. «Они» – рядом, «они» контролируют каждое движение мужика. И опытный Чихачев тотчас «их» замечает: «Купе рядом с Распутиным было занято каким-то господином… который все время приоткрывал свою дверь, прислушиваясь, что говорят. Это, видимо, был полицейский агент».

В рассказе Чихачева – обычная распутинская история. Пьяненький мужик, начав со смиренных разговоров, постепенно завораживает случайную компанию в купе. И вот они уже ловят его слова – слова человека из недоступного им мира «царей»… Распутин чувствует: заворожил. Дальше – банальное продолжение: обольщение, вербовка нового женского сердца. «За Хотимской Распутин стал ухаживать, сел рядом, восхищался ее голосом, когда она стала напевать ему романсы и шансонетки… Глаз с нее не сводил, потирал руки от восторга и выражал свое удовольствие чрезвычайно экспансивно».

А затем следует его обычная попытка, уже описанная десятками свидетельниц: «По словам Хотимской, когда они остались вдвоем, он предлагал ночью прийти к нему». И Чихачев сам убеждается, что это правда: «Действительно, уже когда все разошлись и я, позже других проходя по коридору вагона, по ошибке вместо своего купе нажал ручку купе Распутина, то он, ожидая, видимо, прихода Хотимской, вскочил и тотчас отпер дверь купе с радостным восклицанием: «Пожалуйте! Пожалуйте!»…

Прощаясь с Распутиным, Хотимская сказала, что «необыкновенно довольна, что познакомилась с такой знаменитостью, и что по приезде непременно сообщит своим знакомым по телефону». Но Распутин обрывает эту полунасмешку печальным замечанием: «Ничего хорошего не будет. На первом же телефоне тебя обругают».

Вечера с Распутиным

Из записей агентов наружного наблюдения от 30 марта 1915 года: «Вернувшись из Москвы, Распутин… послал телеграммы в Москву. «Княгине Тенишевой. Радуюсь за откровение, обижен за ожидание, целую свою дорогую»… «Козицкий переулок, Джанумовой. Ублажаемое сокровище, крепко духом с тобою, целую».

Это было воспоминание об «утончении нервов» в Москве.

В Петербурге «утончение» продолжалось: «3 апреля привел на квартиру какую-то женщину, которая и ночевала у него…» Он живет уже в петербургском вихре развлечений. С радостью принимает разнообразные приглашения, и агенты на извозчиках с трудом поспевают за ним.

Возобновилось и поездное знакомство – в показаниях Чихачева описан визит Распутина на квартиру Хотимской.

Он моден, загадочен, страшен… И Хотимская собирает «на вечер с Распутиным» изысканное общество: писатель Брешко-Брешковский, профессор консерватории Лежен с женой-певицей и сам Чихачев.

«Распутин приехал к обеду в новой шелковой рубашке… сначала дичился, но вскоре оживился, особенно когда сел за стол и выпил стакан красного вина». И тогда он «по просьбе присутствующих» рассказал им историю, еще недавно занимавшую всю Россию – как покушалась на его жизнь Гусева: «Подошла ко мне, просит трешницу… достал кошелек, роюсь… Пока рылся, она как пырнет меня в живот большим ножом! Я побежал, а она за мной глупая – с ножом. Я кричу: «Брось, сука!» А она не бросает. Тогда я поднял с земли березовый кол и думаю: до каких пор раскрою ей череп? Потом пожалел – ударил легонько по плечу.

Она упала, народ схватил ее за руки, хотел разорвать. Я заступился, а потом и сам обессилел, упал…» И насмешливая концовка, которая должна была подействовать на сытых женщин, собравшихся за столом: «Хоть бы хорошенькая зарезала, а то – стерва безносая…»

На все вопросы он умеет ответить легко и естественно.

– Почему ты рассорился с Гермогеном и Илиодором?

– Был им друг, пока шел навстречу их желаниям… Просили заступиться – заступался, денег просили – доставал. Когда стал отказывать, перечить – стал нехорош… Гермоген захотел патриархом быть – где ему! Патриарх должен быть чистенький, молитвенник, он единственный, как солнышко…

По мере того как он пьянеет, его непосредственность становится пугающей. Но это его игра: пьяный мужик может указать жалким господам их место. «Когда хозяин дома несколько раз задал ему вопрос в то время, как Распутин о чем-то с увлечением беседовал с другим лицом… Распутин сначала несколько раз с нетерпением отмахивался, а потом выкрикнул по его адресу: «Да пошел ты к…» И изысканное общество услышало «невозможное, площадное, мужицкое ругательство – так что присутствующие дамы в смущении разбежались по комнатам». Но как раз эта «естественность» и пленяет господ!

«Он отличался от многих своей непосредственностью, не старался казаться лучше, чем есть… он по всему своему облику приближался к типу «блаженного юродивого». Да, Чихачев понял, чью роль играл Распутин. Он только не понял, что это была – роль…

И еще один примечательный визит Распутина состоялся вскоре после его возвращения в столицу. Этот визит, отраженный в нескольких сочинениях модных тогда литераторов, был примечателен тем, что в тот вечер рядом с Распутиным впервые появился «Русский Рокамболь» – Манасевич-Мануйлов.

Из донесений агентов: «9 апреля Распутин в 9 часов 45 минут… пришел в дом 18 по Садовой улице к Алексею Фроловичу Филиппову… Оставлен здесь до 2 часов ночи… было замечено, что происходило какое-то собрание или пирушка…»

«Рокамболь» собирает знаменитостей

Этот удивительный вечер описан в «Том Деле» самим хозяином дома – Филипповым. Правда, итог вечера чуть не оказался для него плачевен… Однако все по порядку.

За несколько дней до 9 апреля на квартирах сразу нескольких известных петербургских литераторов раздались телефонные звонки.

Позвонили и Тэффи. Тогда вся читающая Россия знала это имя (вернее – псевдоним знаменитой юмористки Надежды Лохвицкой). Ей уже перевалило за сорок, но вчерашняя роковая красавица была еще очень хороша. Уже в эмиграции, спустя много лет, она вспоминала тот телефонный звонок: «Петербургская оттепель, неврастения… Позвонил Розанов, бессвязно говорил о каком-то приглашении… «Не могу ничего вам сказать по телефону…» Так и не посмел сказать ничего конкретного».

Знаменитый и по сей день Василий Розанов – один из тогдашних «властителей дум». Влюбленный в творчество Достоевского, 24-летний Розанов женился на вдвое его старшей Аполлинарии Сусловой – мучительной любовнице Федора Михайловича. И сам Розанов – мистик, посещавший хлыстовскую секту, болезненно интересовавшийся тайнами радений, был сродни персонажам Достоевского. Так что понятен его страстный интерес к приглашению, загадка которого разъяснилась, когда к Тэффи пришел еще один известный тогда литератор – Измайлов.

«Неужели вы не поняли, о ком речь? – спросил Измайлов. – Разве вы не знаете, о ком нельзя говорить по телефону? О Распутине! Ибо достаточно упоминания его имени – и телефон будет прослушиваться полицией». Вот кем был тогда полуграмотный «отец Григорий»!

Измайлов рассказал: «Живет в Петербурге издатель Ф. (Филиппов. – Э.Р.), у которого довольно часто бывает Распутин… он дружит с ним… И еще к нему бегает известный в литературных кругах М-ч (Манасевич-Мануйлов. – Э.Р.)… Этот самый М-ч предложил Ф. пригласить кое-кого из писателей, которым было бы интересно посмотреть на Распутина… Общество будет небольшое, но список составлен тщательно… чтоб не вышло неприятной истории… Сегодня утром прибегал М-ч и показывал мне список приглашенных». И хотя все они очень боялись «попасть в историю» (знакомого Измайлова, видного общественного деятеля, сфотографировали в компании Распутина, и тот «счел себя опозоренным навек»), но интерес к Распутину сильнее. Ибо «весь Петербург» говорил тогда о нем!

Тэффи вспоминала: она обедала у знакомых, где в столовой на каминном зеркале красовался плакат «Здесь о Распутине не говорят». (Да, мужик стал главной темой столичных разговоров.) В результате Тэффи весь вечер… «проговорила о Распутине с некоей фрейлиной Е.». Фрейлина рассказала ей, как Распутин, увидев ее впервые, сказал: «Ты придешь ко мне!» И как она «почувствовала сердцебиение… и до сих пор не может забыть его повелительных интонаций»! «Будто судьба моя ему открыта», – почти с ужасом вспоминала фрейлина…