Крах империи (Курс неизвестной истории) - Андрей Буровский

Позицию Шумского поддержала и украинская коммунистическая партия, действующая на Западной Украине, в Галиции, в Польше!

Хвылевой пишет ряд статей, цитируя решения ХII съезда, он считает, что необходима дерусификация города и пролетариата… а то какая же это украинизация?! «… не надо смешивать наш политический союз с Россией с литературой… Поляки никогда не дали бы Мицкевича, если бы они не перестали ориентироваться на русское искусство. Дело в том, что русская литература веками тяготеет над нами, как господин положения, который приучил нашу психику к рабскому подражанию… Идеи пролетариата известны нам и без московского искусства… Даешь собственный ум! Прочь от Москвы!»

М. Волобуев в начале 1928 года опубликовал большую статью «К проблеме украинской экономики» в журнале «Большевик Украины». Он весьма убедительно доказывал, что Украина экономически самостоятельна и вовсе не зависит от России. Волобуев обожал приводить цитаты из Ленина, но реально за этими цитатами удивительным образом просматривался тот же Грушевский.

Спорить на содержательном уровне с украинскими националистами было невозможно, поэтому их стали просто травить. В центральной прессе стали появляться статьи про мелкобуржуазное националистическое течение — «хвылевизм». Парторганизации принимали соответствующие решения.

В обстановке травли летом 1933 года покончили с собой Микола Хвылевой и Николай Скрыпник, член КПСС с 1897 года, нарком юстиции, потом нарком просвещения в Украинской ССР. Действительно ли покончили с собей или им помогли — мне не удалось установить.

Такая же борьба «местных коммунистов–националистов» и центра шла везде, во всех решительно республиках. Первый татарский историк Газиз пострадал именно как «националист».

В 1928 году состоялось «Крымское дело» Вали Ибрагимова, председателя татарской Крымской ЛССР. Ибрагимов хотел создать образцово–показательную татарскую советскую республику, призывая турок создать такие же у себя в Турции. Он вовсе не отступался от советской идеологии, он только был еще и татарским националистом.

В январе 1928 года Вали Ибрагимова посадили, в мае Верховный суд не принял дела к рассмотрению за недоказанностью обвинения (так и в Третьем рейхе порой суды отказывались выносить приговоры «в соответствии со здоровым расовым инстинктом). Ибрагимов и его люди расстреляны по заочному приговору коллегии ГПУ.

Наивно видеть в этом всплеске национализма хоть что–то антисоветское — «усиление национальных чувств носит в СССР особый характер, и это важно подчеркнуть. Речь идет не о свободно выражающей себя этнической оппозиции… Национализм в СССР развивается в рамках советской идеологии и советских институтов» [101, с. 334].

Против централизации и русификации шли люди, полностью или на 90% разделявшие убеждения и представления коммунистов.

«Трагедия коммунистов–интеллектуалов в национальных республиках заключалась в том, что они не только верили на слово Ленину, но и были искренне убеждены, что сам Ленин верит тому, что он говорит по национальному вопросу» [114, с. 123].

Буда Мдивани в Грузии, Султан Галиев в Татарии… Печальна их судьба! Они искренне хотели реализовать коммунистическую идею и не успели понять, что настали другие времена. Стоило им хотя бы попытаться перейти от теории к практике — и коммунисты–националы «оказывались в опале, из которой не мог их вытащить даже сам Ленин».

Очень часто «закручивание гаек» связывают с именем Сталина. Я совершенно не ставлю цели реабилитировать этот мрачный исторический персонаж, но боюсь, что поворот в идеологии мало связан с той или иной исторической персоной. Чтобы строить хоть какую–то нормальную жизнь, необходимо было перейти от пропаганды сожжения «их» «нашими» в топках паровозов к взволнованным рассказам о том, как «они» сжигали «нас». Так же закономерно приходилось заменять призывы к интернациональной солидарности трудящихся «призывами иного порядка, призывами к солидарности исторической, национальной, религиозной. Тем самым он ввел в советскую идеологию новые, глубоко видоизменившие ее элементы» [101, с. 38].

Возможно, Сталин по структуре своей личности идеально подходил для такого переворота, но все–таки дело не в нем. Переворот пришлось осуществить просто для того, чтобы строить империю.

До 1936 года даже имам Шамиль или племенной вождь в Казахстане Кеннесары Касымов объявлялись «прогрессивными» борцами с «тюрьмой народов». С точки зрения ученых школы историка–большевика М. Н. Покровского, даже басмачество — это «прогрессивное национально–освободительное движение». Термин Покровского «военно–феодальный империализм» вызывал восторг у Ленина и его гвардии. Книга М. Н. Покровского «Русская история в самом сжатом виде» вышла с предисловием Ленина, где он писал, что эту книгу надо перевести на иностранные языки, а в СССР сделать школьным учебником.

В конце 1930–х годов колониализм рассматривался как абсолютное зло, теперь он превращался в зло относительное, и теперь полагалось отмечать и «положительные стороны» присоединения народов и стран к Российской империи (говорилось, разумеется, — «к России»).

До конца 1930–х годов даже само слово «Русь» считалось эдаким… контрреволюционным. Уделять слишком много внимания русской истории, русскому языку, русской культуре, вообще всему русскому стало чем–то очень, очень подозрительным. Русский народ ведь, «как известно», был народом–завоевателем и угнетал другие, завоеванные им, народы. В книгах, выходивших в то время, обязательно подчеркивалось, скажем, что буряты были хорошие, а завоевавшие их казаки — преступники и убийцы. В книге А. П. Окладникова, посвященной присоединению Бурятии к России [120], живописуются чудовищные зверства «карателей и колонизаторов». То же самое — в книгах того времени о присоединении Грузии, Средней Азии или Северного Кавказа. Вообще–то, власти были довольно последовательны в своем интернационализме, в идее равенства народов. Во время официальных советских праздников, шествий и митингов обязательно выступали представители разных народов, и, скажем, в 1933 году в Ачинске бороться с религиозным туманом призывали одновременно украинец, требуя искоренить православные храмы, поляк, требуя искоренить католицизм; бурят требовал закрыть буддистские дацаны, еврей — синагоги, а татарин — мечети [121, с. 48]. Интернационализм? Несомненно! Но что характерно, даже в этой ритуальной пляске в Ачинске за закрытие право славного храма ратовал украинец; русские как бы не участвовали. Ведь русский народ был народом, в чем–то виноватым перед всеми остальными, он должен был нести свою вину и чувствовать …

Так что равенство равенством, а многое позволяет усомниться в том, что это равенство проводилось так уж последовательно. Русский народ с 1918 по самый конец 1930–х годов рассматривался как неполноценный, зараженный великодержавным шовинизмом и подлежащий перевоспитанию. А слова «русопят» и «кондовая Русь» стали очень обычными для обозначения всех, кому интернационализм хоть немного не нравился. Характерно, что из всех союзных республик СССР только у Российской Федерации не было ни столицы, ни своей Академии наук.

«Реабилитация» русских началась с 1936 года и завершилась в конце 1940–х годов рассказами о «великом русском народе» [122]. Происходила эта реабилитация именно как реабилитация имперского народа. В конце 1930–х годов стали объявлять прогрессивными собирателей русских земель, и особенно Александра Невского, царских военачальников — особенно тех, что воевали с Наполеоном. Тогда же шла и реабилитация Петра I с Иваном Грозным, их военачальников и приближенных.

Сложнее было реабилитировать превосходство русской культуры над культурами завоеванных. Еще в начале 1920–х годов приходилось клеймить русский шовинизм и национализм: «разговоры о преим5'ществах русской культуры и выдвижения положения о неизбежности победы более высокой русской культуры над культурами более отсталых народов (украинской, азербайджанской, узбекской, киргизской и проч.) являются ничем иным, как попыткой закрепить господство великорусского национализма. Поэтому решительная борьба с пережитками великорусского шовинизма является первой очередной задачей нашей партии… Борьба за ликвидацию фактического неравенства национальностей является второй очередной задачей нашей партии» [123, с. 647].

Тут мозги разжижаются… И говорить о неравенстве нельзя, потому что шовинизм. Но и ликвидировать фактически существующее неравенство тоже приходится …

В общем, большевикам не позавидуешь!

Приходится искать обтекаемые формулировки… Неравенство есть, но оно — плод «тяжкой доли народов при царизме». И говорить о нем нехорошо. Неравенство есть, а вот преимуществ русской культуры — нет. Из этого тупика коммунисты так никогда и не вышли. Поэтому в СССР старались не привлекать внимания к реальному превосходству русской культуры и тихой сапой использовали это явление… без объяснений.