Том 1. Стихотворения. Поэмы - Константин Михайлович Симонов

чине, –

Бывало, бегал да кричал.

А нынче счет забыл обидам,

Сидит, молчит, не дует в ус,

Но Прошку не обманешь видом,

Он знает твой и нрав и вкус.

Пусть для других умен да тонок,

Пусть для других ты генерал,

А с Прошкой в бабки ты играл,

Для Прошки ты всю жизнь ребенок.

Он знает, чем утешить кстати:

То вдруг с три короба наврет,

То петь начнет, то Павла татем,

Курносым немцем назовет.

И, в Прохоре души не чая,

Ты только для порядку, зря,

Прикрикнешь, будто бы серчая,

Чтоб он не смел так про царя;

А сам уж шлешь его к буфету,

Пусть там пошарит по углам

Да принесет графинчик к свету

Запить обиду пополам.

Вот и сейчас – слыхать отсюда –

Он отмыкает поставец,

И тихо тренькает посуда,

Как еле слышный бубенец.

Но что за наважденье! Прошка

Уже давно пришел с вином,

А звон стеклянный за окном

Еще летит по зимним стежкам.

Еще летит, и вдруг – к дверям,

Так громко, словно бьют бокалы,

И если б волю дать коням,

Так тройка б в двери проскакала…

Дверных запоров треск мгновенный,

Шум раздвигаемых портьер,

И в дверь полуторасаженный

Влезает весь в снегу курьер.

Лампадки словно ветер сдул,

Во всем дому дрожат стаканы,

И сам Суворов, встав на стул,

Целует в щеку великана.

«Скакал? Коням намылил холки?

Небось война, коли за мной?

Эй, Прошка! Дай мундир мне с полки,

Готовь карету четверней!»

Он наискось рванул пакет –

Там был рескрипт о возвращенье,

Не прошенное им прощенье,

А про войну – и слова нет.

«Эх вы, гоняете без толку,

Напрасно будите людей!..

Не надо, Прошка, лошадей,

Мундир обратно спрячь на полку!

А ты, курьер, моя душа,

Не сетуй, что скакал задаром,

Березовым кончанским паром

Попарься в баньке не спеша;

Поспишь, управишься с обедом,

Пропустишь стопку – и лети…

Глядишь, по твоему пути –

И я в субботу тронусь следом.

А что сердито говорю,

Ты не горюй. Не ты в ответе,

Что б ни привез курьер в пакете,

За быстроту – благодарю».

. . . . . . . . . . . . . . .

В субботу, взяв с собой рескрипт,

Суворов выехал в столицу,

И вот полозьев мерзлый скрип –

И по бокам пошли стелиться

Поля… поля. Через поля

Весь день трусить своей дорогой

И к ночи, печку запаля,

Заснуть в избе. А утром: трогай!

Да не спеша. Чай, позван он

Не для войны, не для похода…

А коли так, то есть резон

Сослаться на болезнь, на годы,

На бездорожье. Подождут.

На что ты им? У них в наградах

Не тот, кто штурмом брал редут,

А тот, кто мерз на вахтпарадах.

Уж не затем ли нам спешить,

Чтоб в первый день, боясь доноса,

Мундирчик с фалдочками сшить

И прицепить к сединам косу?

Слуга покорный! Он глядит

В заиндевевшее окошко.

В кибитке рядом с ним сидит

Его денщик и нянька – Прошка.

«Эй, Прошка! Прошка!» – Прошка спит.

Он пахнет водкой и капустой.

Опять напился!.. Стук копыт,

То столб, то крест, то снова пусто,

Копыта месят снег и грязь,

Возок то вниз, то вверх взлетает,

Фельдмаршал, к стенке привалясь,

Плутарха медленно листает.

3

Он под военною трубой

Был вскормлен, вспоен и воспитан.

И добрый барабанный бой

Не раз в бою им был испытан.

На неприступный Измаил

Ведя полки под вражьи клики,

Он барабанный бой ценил

Превыше всяческой музыки.

Но то, что нынче над Невой,

На барабан не походило:

И день и ночь по мостовой,

Как будто градом, колотило,

Сквозь снег, сквозь волн балтийских плеск

Однообразно, как машина,

Воловьих шкур унылый треск

И прусских дудок писк мышиный.

Фельдмаршал ждал в приемном зале

И слушал барабанный стук.

«И так всю жизнь?» Ему сказали,

Что так всю жизнь. Что от потуг

На барабанах рвутся шкуры.

В них снова лупят, починя.

На потолках дрожат амуры –

Один упал третьего дня.

Сильнее прежнего курнос,

Царь в зал вбежал, заткнув за лацкан

Еще не читанный донос.

Фельдмаршал был весьма обласкан,

Еще с порога спрошен: «Где же

Наш русский Цезарь?» Обольщен.

И надо ж быть таким невежей

И грубым чудаком, как он,

Чтобы, зевнув на комплименты,

Перевести тотчас же речь

На контрэскарпы, ложементы,

Засеки, флеши и картечь;

Ворчать, что зря взамен атак

На смотры егерей гоняют,

И долго шмыгать носом так,

Как будто во дворце воняет.

Здесь все по-прусски, не по нем.

Царь вышел вместе с ним на площадь,

Там рядом с Павловым конем

Ему была готова лошадь.

И, вылетев во весь карьер,

Поехали вдоль фронта рядом –

Курносый прусский офицер

С холодным оловянным взглядом

И с ним бок о бок старичок,

Седой, нахохленный, сердитый,

Одетый в легкий сюртучок

И в старый плащ, в боях пробитый.

Нет, он не может отрицать –

Войска отличный вид имели,

Могли оружием бряцать

И ноги поднимать умели.

Не просто поднимать, а так,

Что сбоку видишь ты – ей-богу! –

Один шнурок, один башмак,

Одну протянутую ногу.

А косы, косы, а мундир,

Крючки, шнурки, подтяжки, пряжки,

А брюки, пригнанные к ляжкам

Так, что нельзя попасть в сортир!

Но это ничего. Солдат

Обязан претерпеть лишенья.

Мундирчик тоже тесноват –

Неловко в нем ходить в сраженья.