Предвестники табора - Евгений Москвин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Так у тебя ко мне какое-то дело? Я так и понял.
— Все, все скоро расскажу… — повторил Мишка.
Он помог мне донести багаж до стоянки, а затем, когда мы уже сидели в такси, сообщил:
— Маша нас не встретит дома — к маме срочно уехала.
Посмотрел на меня и пояснил:
— Маша — моя жена.
Я закивал; Мишка улыбался; потом вдруг посерьезнел.
— У мамы Светы опять давление скачет. Мы боимся как бы не… ну ты понимаешь. Главное, что там не только давление — еще всякие другие симптомы…
Мишка принялся перечислять симптомы, но я не слушал его, а рассматривал высоченную живую изгородь из воскового плюща, которую мы неторопливо проезжали мимо: розовые звезды внутри шершаво-матовых белых цветов, оплывших от настойчивого солнечного света. Возле светофора такси резко замедлило ход, выбив задними колесами клочья дорожной пыли; затем направо, мимо сквера с соснами и кустами можжевельника, отбрасывавшими на рыжую землю четкие взъерошенные на краях тени. Затем въехали на мост, но из-за большой высоты я так и не сумел поймать ни одного ромбика света на водной глади, а угадал близость моря шестым чувством; я смотрел на небо, усеянное горячими, талыми облачками и мне казалось, что в голубых промежутках снуют изумрудные отражения-зайчики.
В середине моста такси снова остановилось, и через боковое окно метрах в десяти, по другую сторону встречной полосы я увидел трех мужчин, ремонтировавших флагштоки, вделанные в ступенчатый постамент, возле самого парапета. Три рекламных флага были приспущены, но изменчивый ветер играл с флагами, стараясь раздуть их, как промокшую парусину, — иногда удавалось; и я слышал охрипшую музыку из круглой колонки радиоприемника, который стоял под средним флагштоком; антенна блестела как леса. Мне пришло в голову, что к ночи музыка, «очистившись», повысится в скорости и сочности, и по мере повышения тональностей, у постамента будут появляться все новые и новые ступени — вверх, вверх, — флагштоки, достигнув неба, миксируют его в темный водоворот, и звезды, потухнув и превратившись в сизую плевру, замешаются тонкими млечными спиралями…
Рука мужчины — крайнего справа — взмыла вверх, словно описывая полукружную музыкальную четверть (на самом же деле, мужчина слегка потянул за канат, и флаг тотчас вспыхнул, как пламя); сверкнули часы на запястье — отражение солнечного света совпало с направлением моего взгляда.
«Неужели я сейчас увижу пурпурный циферблат и тонкие золоченые стрелки?»
Как пятнадцать лет назад.
Четырехконечный отблеск, рубиновый с топазом, навсегда отразился в моем сознании.
И Мишка угадал мой сон — тогда.
Я напряг глаза — чтобы меня не слепило; пригляделся. Нет, скорее всего, часы были бижутерией под серебро.
Но снова я ощутил, что меня забирает легкая опаска, как недавно в аэропорту, когда я произнес про себя два странных слова из прошлого, ясно, отчетливо — и все же только опаска, никакого страха.
— …умерла моя мать, — закончил Мишка.
Я повернулся от окна — медленнее, чем этого требовала смерть.
— Что?
— Ты отвлекся?
Веки Мишки покраснели; и у меня было странное ощущение, будто я сейчас угадываю в нем самого себя, — я понял: еще чуть, и мои глаза заслезятся.
«Я отвлекся? Улетел в другое измерение», — скользнуло в моей голове; но Мишка не сказал этого — он не сказал так, как говорил раньше; я вдруг испытал какое-то странное обволакивающее жжение — в груди. А потом…
Запоздалые уколы страха — от того, что увидел на мосту; а ведь я думал, уже не испытаю страха, — я ошибался. Боже, да как я вообще мог на это рассчитывать?
— Извини, я…
— Ты же знаешь, что моя мать умерла? — сказал Мишка.
— Конечно. Шесть лет назад, — выговорил я.
Сразу за этим по непонятным причинам страх сошел на нет — так же быстро, как появился; более того, даже опаски теперь я не испытывал; только отстраненность и еще было немного приятно и… забавно.
— Да, я еще и не переехал сюда. Я говорю: моя мать умерла от похожих симптомов, которые теперь у мамы Светы. Но главное то, что моей матери было совсем чуть за пятьдесят… знаешь, я ведь совершенно не был готов к этому… черт возьми… ну, а мама Света ее старше, так что мы опасаемся, очень опасаемся… — поджав губы, он качал головой, — главное, то, что она решительно не захотела жить с нами. После того, как мы с Машей поженились: нет, ни в какую. Говорит ей: «Ты же всегда хотела отдельно жить и нечего теперь удерживать меня — я нисколько не обижусь». Съехала на старую квартиру, ну, а когда через год заболела, Маша ей сиделку наняла.
Мишка посмотрел на меня и развел руками:
— Пришлось нанимать, а что делать. Сам понимаешь. И врача тоже. — он выдержал небольшую паузу и прибавил. — Коммерческого…
Еще пауза.
— Слушай, ну что я, в самом деле, загружаю тебя этими проблемами. Ты приехал отдыхать, а я…
Должен признать, мне показалось следующее: Мишка говорил взволнованно и откровенно, встревожено, но все же, не смотря на это, его тревога была скоро проходящей, — так человек тревожится о проблеме, которая касается его лишь косвенно.
И вот уже Мишка действительно смотрел на меня, улыбаясь широко и беззаботно, — как несколько минут назад.
— Ты заценишь, Макс: здесь просто замечательно жить.
— Почему вы не перевезли ее обратно в ваш дом? — произнес я; отстраненно.
— Кого?
Мишка нахмурился, потому как, видно, ожидал, что на его реплику я отвечу: «Верю», — или что-то в таком духе.
— Маму Свету? Она себя слишком плохо чувствует. Лежит на кровати и только жалуется с утра до вечера, что дочь свою редко видит. И еще икры просит.
— Что?
— Да заладила она с этой красной икрой — икры да икры дай. Маша ей уже несколько раз покупала, но как-то просто все это очень глупо, понимаешь? Просто удивительно, насколько странными становятся люди к старости.
— Ты имеешь в виду капризными? — спросил я.
— Пожалуй. Но ее-то все-таки окончательно состарила болезнь… Слушай, ты не подумай, что я осуждаю маму Свету. Как можно осуждать мать, которая просто хочет почаще видеть свою дочь. Которая мечтает о семейной заботе.
— Так может быть, все-таки лучше…
— Нанять дорогую каталку и осторожно перевезти маму Свету в наш дом?
Я кивнул, но, скорее, не давая этим понять, что да, мол, так и надо поступить, а в очередной раз отстраненно и только подтверждая, что Мишка понял мой намек; а значит, кивнул почти равнодушно.
— Я уже предлагал Маше три раза.
Мишка произнес эти слова резюмирующе. Я посмотрел на него — ожидал, что он и дальше будет говорить, но Мишка уже смотрел на водителя такси.
Наконец, я спросил:
— Ты давно здесь?
— Чуть больше пяти лет. Ты что, и не узнал, когда я уехал? Тебе не сказали?
— Я просто забыл, — соврал я.
Такси остановилось.
— Мы приехали, выходи, Макс…
Мишка обосновался в двухэтажном коттедже, бетонном, с рыжей черепичной кровлей — и сразу я припомнил землю в сквере, который мы проезжали по пути, — цвет был почти идентичным.
Дом стоял в отдалении от дороги; справа — четырехзвездочный отель и теннисный корт; слева, метрах в пяти, начинался крутой спуск с порослью лиственниц.
Когда мы подошли к дому, я остановился и принялся осматриваться.
— Ну и как тебе? — стоя возле дверей, Мишка смотрел на меня.
Выражение лица у него было не просто удовлетворенным, но и каким-то подкупающим, словно бы он, показывая мне местные достопримечательности, приготовил какой-то «презент на закуску»; и удовлетворен он был, как если бы этот презент уже действительно сработал, и Мишке и впрямь удалось удивить меня.
Мой блуждающий взгляд несколько раз уже остановился на маленьком кусочке моря, который выглядывал из-за деревьев, — две верхушки лиственниц и светло-голубой драгоценный камень, «налитый» в треугольное углубление между, — казалось, он замер, и только три свежих солнечных эллипса, усевшиеся на его поверхность, постоянно меняли свой размер и становились частью друг друга, — и так я узнал, что море все-таки находилось в движении.
Я чувствовал расслабление в плечах и приятное покалывание — против воли.
Я растянул губы.
— Как мне?.. — я, конечно, не прибавил слова «что» — не хотел делать вида, будто не понял, о чем Мишка меня спрашивает.
— Ты опять отвлекся?
На сей раз мне и впрямь захотелось поправить его: «улетел в другое измерение», — но я, разумеется, промолчал.
— Нет, — я снова посмотрел на «драгоценный камень»; три солнечных эллипса, сильно увеличившись в размерах, превратились в несфокусированный трилистник.
— Ты уже отдыхаешь? Если еще нет, то скоро начнешь, Макс. Это я гарантирую. Здесь почти каждый день бывает какое-нибудь чествование или праздник.