Бои у Халхин-Гола (1940) - Давид Иосифович Ортенберг

Я показал на свой висок.

Мы недолго сидели в бездействии. Ночь была лунная. Наш танк заметили японские солдаты. По нас открыли огонь. Мы не отвечали. Вскоре кто-то с берега спрыгнул на башню, полазил по ней и соскочил назад.

Утром обнаружили, что ночные гости стащили пилу и лопату, которые были снаружи. Однако это пустяки. Мы увидели далеко от берега японскую пехоту, около батальона. Как только кто-либо из них приближался к реке, я открывал огонь.

Пробовали мы завести мотор — ничего не получалось. Аккумуляторы находились в воде. Нам оставалось только выжидать.

Японцы стали подбираться к нам сзади. Подошел сначала один офицер, посмотрел и побрел назад.

— Сейчас приведет целый взвод, — предупредил я товарищей.

Так оно и было. Трое отделились от взвода и полезли на танк, стали стучать прикладами винтовок. У одного я заметил гранату и тут же вспомнил, что в нашем танке открыто перископическое отверстие. «Вот чорт! Еще бросит гранату», подумал я. Приготовил шлем, чтобы в него поймать гранату и выбросить обратно. Но японцы что-то долго прогуливались сверху, медлили. Надел я шлем, вынул наган и вставил дуло в отверстие. Японцы шарахнулись в стороны, соскочили и побежали всем взводом.

Послал я вдогонку тройку снарядов и несколько пулеметных очередей.

Целый батальон пошел на нашу машину. Тут расстреляли мы все боеприпасы. Остался у меня лишь один снаряд.

Нас окружали, вражеское кольцо все сжималось. Водители порезали провода. Подожгли бензин. Все уже выскочили в воду. Остался один я у орудия. Выпустил свой последний осколочный по японской группе и выпрыгнул вслед за своими.

Мы побежали, прячась в камышах, вниз по течению реки, под ружейным и пулеметным огнем с обоих берегов.

Километра три отмахали и вышли в кусты на берег, сняли сапоги. Аношину разрезать их пришлось — так набухли. Здесь замаскировались и стали ждать.

Японцы продолжали вести огонь. Они простреливали все кусты. Пули так и жужжали над нами, нельзя было поднять головы.

День выдался знойный. Комары живьем сжирали. Не оставляли нас в покое и японцы. Мы слышали, как шарили они по кустам.

Решили мы не двигаться, ждать здесь ночи. Условились: если четверых нас убьют, пятый должен обязательно добраться к своим и рассказать, как все было.

До одури хотелось курить. О еде никто и не думал.

Пролежали так до заката. Когда совсем стемнело, подползли к одному кусту и стали всматриваться и прислушиваться. Вскоре услышали пьяные крики — значит, японцы недалеко. Проползли еще метров сотню и оказались у самой дороги. По ней ехало пятеро японских кавалеристов.

— Если заметят, — шепнул я товарищам, — стреляйте в упор.

Конные прошли. Показалась группа солдат человек в двенадцать. Последний наскочил на Архипова и уже намеревался запороть его штыком, но упал, сраженный выстрелом из нагана. Архипов упредил японского солдата.

Поднялся крик и вой. Мы отскочили в глубь кустов и пошли наугад, пока не наткнулись на танковый след. То был след, характерный только для наших машин.

Обрадовались мы и хотели было пойти по следу. Но, видно, японцы опомнились от страха, вызванного выстрелом Архипова, и повели вдоль кустов частую стрельбу. Тогда мы снова стали ползти.

Ползли по следу всю ночь, пока не стала заниматься заря. Силы уже начали покидать нас, когда вдруг мы услышали русскую речь:

— Товарищ командир, — говорил кто-то…

— Это наши! — вскричал я, и мы побежали на голос.

Скоро мы увидели своего командира Яковлева. Он кинулся к нам, обнял каждого, крепко расцеловал, велел накормить, переодеть…

Младший политрук П. ТРОЯНОВСКИЙ

ВЕРА ВАДОВСКАЯ

Недалеко фронт. Все чаще и чаще встречаются автомашины, мотоциклы. В голубом небе гудят моторы боевых самолетов. От столбов вправо и влево- убегают десятки дорог. Мелькают маленькие фанерные таблички:

«В госпиталь».

«В ДОП».

«К Галанину».

Через несколько минут где-то далеко раздается гулкий раскат грома. Вера вздрагивает.

— Что это?

Лейтенант, сопровождающий ее, улыбается:

— Дальнобойная бьет. Наша…

По обеим сторонам дороги чернели бугорки окопов, кое-где работали группы бойцов, дымили походные кухни. А впереди и сзади почти сплошной вереницей тянулись автомобили.

Для Веры все это было новым и незнакомым.

Иногда, глядя на винтовки и штыки бойцов, Вера спрашивала себя: «Куда я еду, такая?»

И краснела, нащупывая в ногах маленький чемоданчик с обыкновенными бритвами.

С того дня, как Вера получила приказание командира полка майора Ремизова явиться на фронт, она не переставала внутренне смущаться. И все оттого, что ей казалось смешным появление на фронте не с винтовкой, не с гранатой или пулеметом, а с бритвой, помазком и одеколоном.

«Засмеют, — думала она. — Скажут, вот глупая…»

И успокаивалась только тогда, когда перечитывала записку майора Ремизова.

«Ты, Вера, не стесняйся, — писал майор, — вот увидишь, как будешь нужна здесь, в окопах. Или ты думаешь, что мы здесь обрасти все хотим? Нет, частенько вспоминаем о тебе…»

Беспокоила Веру и другая мысль. А что, если она — комсомолка, — и вдруг окажется трусихой?

Машина спускалась под гору. С реки тянуло прохладой, пахло травами.

— Вот и Халхин-Гол, — сказал лейтенант.

Вера оживилась, встрепенулась. Знаменитая, прославленная теперь на весь мир река просвечивала узкой лентой воды среди зеленых и низких кустов. А дальше, за лугом, дымились барханы. Слышны были выстрелы, разрывы, треск. Вся дорога была изрыта большими и маленькими воронками. Это уж следы боев…

Не успела Вера рассмотреть все, как над головой у нее со свистом пронесся снаряд, а потом раздался грохот, и у одинокого деревца под горой земля поднялась столбом.

Девушка прижалась к борту машины.

— Неприятно? — спросил лейтенант.

Вера посмотрела на него. Он был спокоен и по-прежнему улыбался.

— Японцы шалят. А там наши… Водитель, давай скорее.

Спокойствие лейтенанта постепенно передавалось Вере. Она перестала думать об опасности, села поглубже и с любопытством разглядывала незнакомый красивый берег реки.

— Пропуск! — окликнул кто-то.

Вера поднялась. У машины стоял красноармеец. И никакого удивления, никакой усмешки не обнаружила девушка на лице у него.

Вскоре въехали в глубокую впадину, и к ней со всех сторон подходили бойцы и командиры.

— Вера приехала! Вера…

Вера и не думала, что ее приезд явится целым событием для части.

Подошли Ремизов, Федюнинский, Миштейн, Смирнов. Все жали руку, поздравляли.

Красноармеец-парикмахер тов. Гнесин на передовой линии фронта

Не прошло и часа, как на командном пункте уже работала парикмахерская. На стул, поставленный в глубокой траншее, садились бойцы и командиры. Вера с гордостью видела, что всем