Хроники Омура - Анна и Валентина Верещагины

избежать драки, чтобы не подвергать вас риску, но увести не успел. Колдун догнал, и Лютый вмешался, дальше – вы помните.

– Помню! – коротко обронила она, старательно уговаривая себя держаться. В душе эльфийки бушевала буря, такая, что хотелось кричать и топать ногами. Но Мири не могла позволить чувствам снова одержать верх над разумом.

– А затем вы запели, призывая солнце. Морок, скрывающий ваш облик, исчез, потому что только одна девушка на Омуре имеет право обращаться и просить светило о помощи

Мирисиниэль едва удержалась от стона. Как можно было забыть? А Рейн смотрел на нее, долго, настырно, изучающе, как будто читал каждую ее мысль, знал, что она чувствует в данный момент.

Тишина становилась нестерпимой, Мири казалось, что вокруг ее шеи затягивается невидимая петля.

– Я не спрашиваю, чем занят твой хозяин, – раздалось истеричное из коридора. – Меня интересует, где он?

Мирисиниэль с удивлением посмотрела на ир Озарона. Он поморщился, словно отведал горсть болотной ягоды. А на порог влетела молодая, богато одетая женщина.

– Рейн, – проворковала она, мгновенно сменив гнев на милость, – светлого утра, дорогой!

Последнее слово резануло слух Мири, а сердце кольнула змейка-ревность.

– Солнечного утра, сударыня ир Малар, рад видеть вас в своем доме, – сказал вежливо, но весьма холодно.

Женщину ничуть не смутило.

– Я пришла напомнить вам о сегодняшнем празднике!

– Я не забыл, – ответил он ей, но почти сразу спохватился и обратился к Мирисиниэль. – Госпожа, сегодня в деревне за холмом праздник Осени. Крестьяне будут отмечать сбор урожая, приглашены знатные люди из Лимани, быть может, и сам князь пожалует. Вот и встретитесь с ир Стоквеллом, – Рейн надеялся, что эльфийка не сможет отказаться.

Но она не сумела бы даже покачать головой, настолько была растеряна. Поднялась, глядя куда-то в пустоту, ледяным тоном бросила:

– Я подумаю, – и, сохранив достоинство, вышла за дверь.

Хотелось разрыдаться, но такую роскошь Мири не могла себе позволить.

***

Весь день она провела в комнате, не зная, чем занять себя. Плести солнечные кружева? Но золотистые нити непременно перепутаются, ведь эльфийка тоже запуталась. Почитать? Но Мирисиниэль не сможет погрузиться в историю, потому что впору самой взять перо и рассказать о себе! Спеть? О чем? О весне? Любви? Ветре? Нет! О нем лучше не вспоминать! Только отчего-то сердце замирает, стоит сомкнуть веки и вспомнить холодные, вприщур серые глаза и печальную полуулыбку того, о ком следует забыть раз и навсегда. По щеке скатилась нежданная слезинка, и, чтобы прогнать ненужную грусть, Мирисиниэль запела. Знакомые слова, которые всегда успокаивали сердце и радовали душу. Песня о добре и свете, о прощении, о возвращении в родной край из долгого путешествия. Эрриниэль часто напевала балладу своей приемной дочери, и в этот тяжелый момент, вспоминая душевные слова, Мири словно бы наяву видела дорогую эльфийку. И чистые слезы оросили нежные щечки. Не прерывая песни, Мирисиниэль попыталась отвлечься и неожиданно вспомнила о сыне Эрри. Приемная матушка говорила, что Мири может звать Арриена братом. Но разве суровый воин способен проявить нежность и понять хрупкую девушку? И припомнился Мирисиниэль даже не разговор, так обрывок беседы, когда она спросила у синеглазого хозяина Ранделшайна.

– Почему ты не веришь в любовь? – застигнув его врасплох в странном месте около кованой калитки.

– Я верю только в то, что вижу, – нахмурившись, ответил Арриен.

– Но ты же видишь, как твоя матушка любит тебя, и как заботится отец, – не сдалась юная эльфийка.

– Разве о родительской любви ты спрашиваешь? – он без труда разгадал ее замысел.

– Верно, – признала Мирисиниэль, – но разве лгут сладкоголосые барды и сказители в своих историях?

– Я не слушаю и не читаю сказок! – резко бросил дракон и, склонившись на прощание, оставил эльфийку одну.

– Боги откроют тебе глаза, – со вздохом сказала она ему в спину…

Рейн ир Озарон замер, провожая Велиру до порога, краем слуха уловив тонкий завораживающий голос. Прислушался, учтиво поклонился женщине и велел Василю довести гостью до ворот, а сам, как околдованный, отправился на едва слышимый зов.

Ни о чем ином хозяин Тихого Края не мог думать – только об эльфийке, ураганом занесенной в его дом, ворвавшейся в его душу и растревожившей сердце. Он стоял под ее окном и, затаив дыхание, слушал. Каждое слово находило живой отклик в его душе. И чудилось Рейну в это самое мгновение, что он давным-давно знает принцессу Сверкающего Дола, понимает ее лучше кого бы то ни было и желает утешить, прижать к своему плечу, поделиться теплотой внезапно растаявшего сердца. «Не отпущу!» – мысленно постановил он, убежденный, сделает все возможное и нет, чтобы Мирисиниэль стала его женой.

«Не отдам!» – думала, наблюдая за ним Велира ир Малар, твердо зная, что нужно делать.

«Доиграется!» – вздыхал, сокрушенно качая головой домовой Василь, а Мирисиниэль пела и пела знакомые с детства баллады, и сердце ее потихоньку успокаивалось.

К вечеру эльфийка настолько утешилась, что даже заскучала. Не зная, чем себя занять, она приняла приглашение хозяина, переданное домовым уже наверное сотню раз. Праздник Осени? Что же, она никогда не бывала на празднике людей. Мири выдумала десяток причин, чтобы пойти и оправдать себя. А на самом деле причина была одна – эльфийке вновь хотелось увидеть ир Озарона. Но разве она признается? Никому, особенно самой себе!

Мирисиниэль никогда не была привередливой, но сегодня, удивляясь своим поступкам, загоняла девушек-служанок, помогающих выбрать ей наряд. Несчастные были вынуждены обратиться к Василю, который тоже был допущен в эльфийскую спальню.

– Все не то, – Мири не умела кричать, но она сокрушенно качала головой, тяжело вздыхала и отчаянно заламывала руки.

Служанки с ног сбились, им приказали срочном порядке перетряхнуть сундуки, стоящие на чердаке, и отыскать новые, но старомодные, платья, принадлежащие матушке Рейна. Она слыла известной щеголихой и даже в солидном возрасте не скупилась на наряды. После смерти маменьки Рейн, недолго соображая, велел сложить все в сундуки и отнести на чердак, а затем забыл. Нынче с сундуков велели стереть пыль и, не болтая лишнего, предложить все, что есть, высокородной гостье. Разумеется, приказ был отдан Василем, которому в имении подчинялись все от мала до велика.

– Винный бархат, – прокомментировал домовой, когда одна из служанок принесла и развернула пред светлыми эльфийскими очами очередной некогда дорогущий наряд. – Отделка – северная лисица. По-моему, роскошно, под стать вам, госпожа, – восхвалял он.

– Не то, – лениво повела плечиком Мирисиниэль, ничуть не заинтересовавшись.

– Темно-синий, как… как вечерние сумерки, – Василь старался, как мог, заостряя внимание эльфийки на деталях. – Золоченая вышивка, самоцветные каменья, кружево… – он поскреб затылок, вспоминая.

– Как-то по-человечески, –