Первые леди Рима - Аннелиз Фрейзенбрук

Далее упорные попытки Максимиана выцарапать назад свою старую власть привели к его аресту и самоубийству в 310 году; Галерий умер от рака кишечника в 311 году; Диоклетиан снова отправился на отдых в огромный дворец в Испании, где закончил свои дни то ли от болезни, то ли покончив самоубийством. Его жена Приска и вдовствующая дочь Валерия встретили более жестокую судьбу. Согласно недоброжелательному рассказу христианина-современника Лактантия, Валерия лишилась защиты Максимина Деа после того, как отказалась от его предложения выйти за него замуж. Она была обречена на год ссылки в нищете, прежде чем их с Приской обезглавили, а тела сбросили в море.[822]

Теперь за верховную власть соперничали четыре тетрарха: Максенций, Константин, Лициний и Максимин Деа. В 312 году Константин встретился с Максенцием возле самого Рима в битве у Мульвийского моста, чтобы решить, кто выйдет победителем в сражении за западную половину империи.

Событие это запомнилось отчасти из-за нелепости того, как Максенций был разбит, попав в собственную ловушку — когда подпиленный мост, который он готовил, чтобы устроить засаду армиям Константина, рухнул в Тибр под его собственными войсками. Но гораздо более важное событие, отметившее эту битву в истории, случилось предыдущей ночью, когда Константин заявил, что видел в небе крест. Это стало священным моментом его жизни и поворотной точкой в истории христианства.

Рассказы об эпизоде крайне противоречивы и породили много толкований — если притянутыми за уши теориями пытаться рационализовать то, что Константин мог увидеть, от атмосферного явления, известного как эффект гало, до пролетающей по небу кометы. Но ключевой частью истории стало то, что то ли во сне, то ли наяву Константин узрел в небе крестообразный знак — не просто крест, а хи-ро, монограмму, включающую первые две буквы имени Христа, как они писались по-гречески.[823] И при этом некий голос велел ему послать войска в битву с этим знаком Бога на доспехах воинов.[824]

Константин подчинился, и с 312 года судьба христианства повернулась к лучшему. Константин взял под контроль Западную империю, включая Галлию, Британию, Испанию, Италию и Северную Африку, и образовал альянс со своим восточным партнером Лицинием, который победил Максимина Деа, получив контроль над восточными землями. В 313 году, как отзвук мирного аккорда Октавиана и Антония в Брундизии, Константин и Лициний встретились в Милане, чтобы оформить свой пакт, который был скреплен браком последнего на сводной сестре Константина — Констанции. Декларация была издана от имени обоих императоров, призывая покончить с преследованием христиан.

Однако следующее десятилетие стало свидетелем нелегкой судьбы договора между Константином и Лицинием, закончившегося тотальной войной за полный контроль над империей. Одним из ключевых пунктов конфликта стала религиозная суть империи. Константин не пошел по самоубийственной тропе отрицания римских традиционных богов, что оттолкнуло бы от него нехристианское население империи, — но он посвящал все больше времени и отдавал все больше имперских ресурсов христианской церкви, демонстрируя себя ее защитником от все более жестокого обращения с христианами на Востоке.

В 324 году Константин разбил Лициния под христианскими боевыми штандартами и вновь объединил империю. Несмотря на попытки Констанции добиться помилования мужа, Лициний был годом позднее убит, и Констанция вернулась в дом брата — теперь единственного римского императора. Елена, уже почти восьмидесятилетняя, должным образом была объявлена Августой, этот титул она разделила с невесткой, Фаустой.[825]

Следующее поколение римских императриц взяло мать Константина за образец.

Христианизация Римской империи, которая последовала за победой Константина в 324 году, оказала влияние на последующую роль женщин — не только тех, кто играл роль Августы до завершения римского владычества в конце V века, но также и женщин других социальных слоев. Она принесла женщинам социальную и правовую вовлеченность во все вопросы, впрямую касающиеся их, — такие как брак, развод, рождение детей, здоровье, сексуальная этика и финансовое наследование.

Христианизация также дала женщинам возможность играть различные, пусть небольшие, но серьезные роли внутри новой религии, в то время как ранее они были полностью исключены из административной иерархии традиционных римских культов (единственное заметное исключение представляли весталки-девственницы). Этим можно объяснить, почему до Константина женщины римского высшего класса куда более мужчин были втянуты в христианскую церковь. Некоторые христиане даже культивировали теологию с встроенным женским принципом — с поклонением Деве Марии вместе с Сыном и Отцом. Создание новой женской ролевой модели проявилось также в литературных и исторических источниках этого периода — это христианская героиня или мученица, чьи девственные идеалы вызывали ассоциацию с одним из самых давних римских образцов целомудрия, Лукрецией.[826]

Существовало, однако, важное отличие между Лукрецией и ее христианскими сестрами. В то время как Лукреция однажды продемонстрировала честь римской матроны, готовой скорее пожертвовать своей жизнью, чем позволить обесчестить себя насилием и запятнать свое замужество, IV век показал развитие нового идеала для женщины: отказ от замужества, сохранение девственности и ведение аскетической жизни. Этот новый образец добродетели стал соревноваться с традиционными римскими гражданскими ценностями брака, которые всегда представляли женщин в роли жен и символов плодородия и производства потомства. Это противоречие стало главной проблемой серьезного разделения между различными направлениями новой укрепляющейся веры, которая уже раскалывалась на части на теологических диспутах по поводу официального определения того, что же такое христианство.

Поборники аскетизма и брака не просто расходились на христиан и нехристиан. Для большинства христиан брак сохранял свою традиционную значимость, и Константин направлял многие свои законодательные реформы на укрепление этого института. Используя сравнение с Августом, позиция Константина в вопросах брака включала введение драконовских наказаний за сексуальное преступление внутри брака, причем бремя доказательства ложилось тяжелым грузом на женскую сторону. Женщины могли развестись только с мужьями, которые были убийцами, колдунами или осквернителями гробниц, — а фальшивое обвинение приводило к высылке женщины.

Мужчине также требовалось предъявить равные доказательства для развода — но ему позволялся безнаказанный адюльтер, если он обольщал незамужнюю женщину; женщины, которые совершали подобные неосторожные поступки, карались смертным приговором. Рабыни, которые помогали и подстрекали своих хозяек на сексуальные преступления, приговаривались к вливанию расплавленного свинца в горло. Константин даже доказывал, что женщина, которая была изнасилована, должна нести наказание за то, что не спасла себя, крича о помощи.[827]

Одно из самых ценных археологических открытий IV века — ларец в два фута длиной из чистого серебра, подаренный в качестве свадебного подарка юной христианской девушке по имени Проэкта примерно в 380 году. Он обнаружен среди сокровищ, найденных рабочим, копавшим у подножия Эсквилинского холма в 1793 году, и красноречиво демонстрирует встречу христианской и нехристианской идеологий в поздней античности. Надпись с посвящением жениху и невесте гласит: «Секунд и Проэкта, живите во Христе!» Чеканка на нем изображает сцены с богиней Венерой и богатую женщину, одевающуюся с помощью слуг, — это подтверждает, что ларец действительно выполнял функции роскошного туалетного прибора. Ларец показывает, что женщина могла жить жизнью христианки, не лишаясь внешних атрибутов богатства и красоты.[828]

Однако такое послание плохо согласуется с критическими заявлениями христианских писателей, таких как Иероним, который в конце IV века совершал регулярные нападки на образ богатой и хорошо одетой римской дамы, украшавшей себя шелками и ювелирными изделиями.[829] Иероним не был Ювеналом. Как ряд других отцов церкви, он считал добродетелью то, что несколько женщин были его самыми близкими друзьями. Но его подруги приняли решение идти по новой тропе в жизни — тропе целибата и аскетической простоты.[830]

Первое время с помощью революции Константина женщины получили возможность отвергнуть традиционные обязанности перед семьей; они больше не обязаны были выходить замуж и иметь детей. Замужество было тем, что всегда обеспечивало женщинам респектабельность, и хотя некоторые римские женщины, такие как Антония, выгрызли для себя нишу унивирэ (женщины, которые больше не выходят замуж после смерти их первого мужа, оставаясь одинокими, но не становясь весталками), женщины из ее социального класса, как минимум, облагались более высокими налогами.[831] Но в 320 году, перед тем как разбить Лициния, окрыленный новыми религиозными симпатиями, Константин упразднил наказание за нарушение целибата, включавшееся в римский свод законов со времени правления Августа. Старые законы, которые запрещали женщинам выступать от своего имени в юридических делах или бизнесе, также были отменены, а запреты на наследование женщинами были ослаблены.[832]