Настоящая фантастика – 2012 (сборник) - Андрей Бочаров

Второй удар. Теперь Толик замолчал надолго.

– Что-то случилось, Анатолий? – спросил Джим. – Вам плохо? Может, нужно кого-либо позвать?

Тот покачал головой:

– Все нормально.

У него в голове прокручивалось множество мыслей. С тем, что американских андроидов отпускают на Землю, он был готов смириться. У них все иначе. Вон даже французских не отпускают, он лично общался. Но наличие у полуробота детей было для него совсем удивительным.

Затем мысли Толика переключились на то, почему его вообще допустили к приватной беседе с Джимом, раз могли открыться такие подробности. Но этому он достаточно быстро нашел объяснение: не исключено, что наверху тоже толком не знали особенностей американского станционного быта.

Наконец, подумал Толик, есть один вариант, при котором все сходится: Джим – человек, и на американской станции работают равно люди и андроиды – или вообще только люди. Вот тогда-то, вспомнив вчерашний разговор с Максимом, Толик и решился.

– Джим, а можно задать вам вопрос, не связанный с работой?

– Конечно, – широко улыбнулся американец.

– Джим, вы человек?

Тот сделал недоуменное выражение лица.

– А кем я еще могу быть? Так похож на инопланетянина? Или вы думали, что у американцев по шесть щупалец и восемь глаз на спине? – сказал он с улыбкой.

– Нет, нет, все нормально, – ответил Толик. – Я имел в виду, не андроид ли вы.

Джим пожал плечами.

– Гм… Боюсь, даже если наши технологии позволяли бы делать андроидов такого уровня, их вряд ли посылали бы на Марс. Для них и внизу хватало бы работы.

Толик молчал. Он смотрел на свои руки и думал, зачем андроидам уникальные отпечатки пальцев и линии на ладонях. Раньше он никогда не задавался этим вопросом.

– Точно все в порядке? – спросил Джим.

– Все хорошо, правда.

Но дальнейший разговор о науке совершенно не клеился. Конечно, Джим заметил изменения в состоянии собеседника. Толик стал забывать английские слова, путаться в терминологии и, что самое главное, потерял всякий интерес к дискуссии о микроскопах и электронике. Джим сделал собственные выводы о состоянии Толика.

– Анатолий, какие-то мои слова вас сильно задели? Простите, я не хотел.

– Ничего, ничего, – повторял Толик.

Они распрощались минут через пять, когда в лабораторию снова зашел Виктор Михайлович, на этот раз один.

– Ну что, все обсудили?

– Конечно, – через силу улыбнулся Толик.

– Прекрасно. Пойдемте, Джим.

Переводчик остался с Гленном, но на простейшем бытовом уровне Виктор Михайлович мог без него обойтись.

Напоследок шеф оглянулся и сказал:

– Сам понимаешь, завтра чтобы у меня на столе лежал подробный отчет о вашей беседе и обо всем, что удалось выяснить.

Толик кивнул. Он думал о том, что только что общался с самым настоящим человеком. Тем самым, которому теоретически был запрещен доступ на Марс.

4

Толик мчался через коридоры станции к медицинскому отсеку. Две минуты назад его вызвали по интеркому и сказали, что с Максимом беда. И Максим готов общаться только с Толиком, никак иначе.

У дверей его встретил доктор Парнов, подтянутый, как и все остальные обитатели станции, в белом халате с маленькими красными серпом и молотом, вышитыми на кармане.

– Что с ним?

– Пытался покончить с собой. Говорить с психологом отказался. Только с вами, больше ни с кем.

Они шли по коридору.

– Попытайтесь его разговорить, Анатолий, – продолжал доктор. – Возможно, он что-либо вам скажет. Это первый подобный инцидент в истории станции, нельзя допустить рецидивов.

– Конечно, конечно, – кивал Толик.

В палате Максим лежал один. Белая кровать, белые стены, большой экран, интерактивная панель управления, доступ в сеть.

Толик присел на стул у кровати.

– Ты как? – спросил он.

Максим улыбнулся и приподнял руку. Запястье было перебинтовано.

– Зачем?

– Там вены, – сказал Максим.

– В смысле? Что – вены?

– Не инвар, не нейзильбер, не что-то такое, – ответил Максим и опустил руку. – Просто вены.

Толик снова и снова пытался растормошить Максима, говорил ему какие-то слова, расспрашивал, но Максим просто улыбался и иногда повторял: там просто вены, Толик, просто вены.

5

Толик сидел в своей комнате. На пустом мониторе мигал курсор, приглашая к написанию отчета.

Всего три дня назад он проснулся не в семь, а в семь ноль шесть.

Еще он видел сон.

У американца есть дети, и он имеет право посещать Землю.

У Максима под кожей – вены.

Толик рассматривал свою руку, переводил взгляд на портрет Титова на стене, иногда бросал взгляд на окно, за которым по-прежнему расстилались однообразные марсианские пейзажи нечеловеческой красоты.

Это же надо, думал он. Как придумали, как гениально сконструировали. Как замечательно нас всех сделали. Кто бы мог подумать, кто бы мог догадаться, что там, под кожей, под венами – сплав титана и никеля. Какая наука, кроме российской, может построить нас, самых совершенных в мире андроидов, способных видеть сны и выходить за рамки программы.

И даже сходить с ума, как Максим.

Верить в собственную человеческую сущность.

Толик еще немного подумал и начал писать отчет.

Максим Тихомиров

Первые на Луне

Хьюстон, говорит База Спокойствия.

Хьюстон, здесь «Орел».

Вы слышите меня?

Кто-нибудь слышит?

Меня зовут Нил Олден Армстронг.

Я – первый человек, шагнувший на поверхность Луны.

Вы все это знаете.

Вы видели меня по телевизору. Вы слышали, что я сказал, когда подошва моего башмака коснулась лунного грунта вчера, 21 июля 1969 г. Полмиллиарда человек слышали это и видели, как мы с Эдвином установили американский флаг на поверхности ближайшей соседки Земли, воткнув в реголит проволочный угольник с растянутым на нем звездно-бело-красным полотнищем. Президент Никсон говорил с нами целых две минуты – много вы знаете людей, с которыми в прямом эфире говорил сам президент?

Все это было вчера. Сегодня, 22 июля, мы с Эдвином все еще посреди пыльной серости Моря Спокойствия. Если мы не придумаем, как нам взлетать, то так и останемся здесь. На окололунной орбите в пристыкованном к Нити командном модуле, который должен был при возвращении послужить кабиной лифта, нас ждет Коллинз. Я очень надеюсь, что сейчас, спустя сутки после нашей посадки, он все еще жив. Хотя лучше бы ему быть уже мертвым.