Мой талантливый враг - Дарья Сорокина

ко мне в душевую, когда я только-только намылила тело. Унизительно, стыдно.– Зато экономит время. Я уже знаю, что тебя гнетёт, и тебе не нужно повторять заново свою историю про Викторию и твоё возможное попадание в вечный делирий.– И у тебя есть лекарство от моей парамнезии? – с надеждой спросила я, но Михаил лишь покачал головой.– У меня нет. Да и мне нельзя вмешиваться, я могу лишь вдохновлять и наставлять. Но я знаю одного талантливого адепта музыки, которые ищет лекарство от твоего недуга.У меня сейчас было столько вопросов. Я вся трепетала от этой новой надежды. Кто он? Как далеко продвинулся в изучении моего вопроса, могу ли я стать для него подопытной? Я готова!Майкл поморщился и прижал указательный палец к губам, всем своим видом показывая, что я его утомила своими мыслями. А вот сам виноват, нечего в них копаться.– Халат! – строго напомнила мне Верховная Муза, а тем временем водрузила мне на голову колпак, а на лицо нацепила маску. – Теперь он не должен нас узнать.Себя Майкл замаскировал точно так же, а затем отвел к огромному окну, которое вело в нечто напоминающее комнату отдыха. Множество людей, сидящих на креслах-каталках, образовали полукруг и смотрели перед собой невидящими глазами. Я прижалась к стеклу и увидела... Винсента! Он играл на отцовской виолончели какой-то горько сладкий мотив. Что-то из детства. Вот мальчишка с разбитыми коленками пинает мяч, разгоняет голубей, дергает пухлую девчушку за косички, а она с визгом отпрыгивает и грозит ему кулаком.Только один из пациентов с интересом слушал концерт, другие были к нему равнодушны. Но молодой человек, чье лицо было покрыто мелкими шрамами, не сводил глаз с Винсента, и по его щекам текли слезы.– Авария, – пояснил Майкл. – Вот тот парень не справился с управлением. Он выжил, но его девушка скончалась в больнице. Он попытался забыться, но что-то напомнилр ему о случившемся, и он сошёл с ума. Газета ли ему попалась, или кто-то из друзей брякнул, и вот он вечный пленник хосписа.– Что делает Винсент? Кажется, что пациент реагирует на его игру.– Именно. Он изучает их прошлое и пишет музыкальные произведения по мотивам их воспоминаний. К сожалению, родственники почти не дают ему никакой информации, ни альбомов, ни соцсетей. Винсент ищет все сам и пытается добудиться до пациентов.– И сколько он уже занимается этим?Я посмотрела на сосредоточенное лицо своего парня. Он заботливо выводил узоры непростой истории, и уже подобрался к первому поцелую своего подопечного. Пациент впился обеими руками себе в колени, а на лице появилась едва угадываемая улыбка.– Давно. Это стало смыслом его жизни. Ты его смысл, Нана. Неужели, ты действительно хочешь уступить его другой? Ты его муза, его вдохновение.– Он целовал её… Они могли стать парой.Майкл закатил глаза.– Это с её слов. А ты попробуй узнать его версию истории.– Ни за что, – отрезала я.– Не зарекайся, пока я слежу за вами двумя, вы будете играть по нотам!А дальше Майкл сделал то, чего я не ожидала от него, он громко постучал по стеклу и сорвал с меня маску и шапочку. Я попыталась отвернуться, чтобы Винс не узнал меня, поздно. Заметил. Смущённо помахала ему рукой и уже хотела было недовольно ткнуть пальцем в Музу, но он к этому моменту испарился, оставив после себя лишь испорченный бейджик на полу.

Винсент удивленно посмотрел на меня, а затем помахал, подзывая к себе. Притворяться дальше смысла нет, меня обнаружили. Знаками показала ему, что сейчас подойду и начала искать дверь в комнату отдыха. Едва зашла внутрь, то тут же потонула в прекрасной музыке, которую продолжал играть Винни, чтобы достучаться до больного, и у него это получалось. Молодой человек словно пробуждался ото сна, и я сама уже переминалась с ноги ногу в ожидании чуда. Неужели он прямо сейчас вернет человека из делирия?

– Вестерхольт, остановись! –встревоженно скомандовал мужчина в белом халате, который все это время наблюдал за процессом из дальнего угла комнаты.

Короткие волосы с легкой проседью на висках, очки в прямоугольной оправе. Дорогие часы на запястье. На простого врача он не тянет. Заведующий?

– Ещё чуть-чуть, доктор Кайнц. Он же сейчас проснётся, смотрите! – крикнул Винсент и играл начал усерднее

Теперь иллюзии молодых людей начали весело кружиться и притопывать. Пухлая девочка с косичками превратилась красивую юную девушку. Она беспечно обнимала своего кавалера, позволяя ему вести в этом незатейливом танце под ярмарочную музыку. Смычек в руках Винса тоже задорно отплясывал на струнах виолончели, и мне уже самой хотелось радостно прыгать под этот задорный мотив. Пациент тоже постукивал пальцами в такт, а на его губах появилась легкая улыбка.

–Довольно, – взревел доктор Кайнц и грубо прервал игру. Его рука сжала плечо парня, находящегося в делирии, который уже готов был подняться на ноги. –Ты убьёшь его, Винсент.

– Риск оправдан. Я все контролирую, – спорил Винс, а врач вытер что-то на лице пациента и показал ему.

На салфетке была кровь…

– Контролируешь? Ты его доведешь до инсульта, и уж он-то и прикончит беднягу. Довольно. Я долго закрывал глаза на твои эксперименты, но они вредят моим подопечным. Оставь их уже в покое. Хватит. Они выбрали спасительный делирий сами, так пусть спокойно живут в нём.

– Разве это жизнь, доктор Кайнц? Посмотрите на них! Они уже мертвы. Позвольте. Это лишь небольшой побочный эффект, один рывок и он очнётся, я уверен, – не сдавался Винсент.

Нужно было сказать что-то. Поддержать его. Но вид крови на салфетке неслабо напугал и меня. А что если Винс правда заблуждается, и это путь в никуда, музыка не спасет, а убьёт, оказавшегося в делирии человека. Но если бы спросили меня, чего бы хотела я, остаться в бездне или попытаться выбраться из неё, хотя бы ухватиться за краешек, подтянуться и спастись, я бы умоляла Винсента играть дальше.

Играй. Играй, умоляю. Не дай мне утонуть во мраке.

– А ты врач, Винсент? – спросил херр Кайнц. – Ты весьма посредственный музыкант, который решил самоутвердиться за счет больных. Твой диплом под угрозой, неплохая теория, но провисшая практика и никаких доказательств в действенности твоего сомнительного метода. Ты торопишься, потому что выпуск уже близко. Но я больше не позволю ставить